— Да это только для непосвященных. Такие системы сейчас у всех и у Расколова в том числе…Преодолеть ее не труднее, чем перейти дорогу под красный свет.
— Зачем же мы тогда платим за нее такие бабки? Ладно, забудем об этом и давай лучше подумаем над тем, как сбить рог у этого бизона…Такие экспромты спускать нельзя…
— В таких случаях самое действенное лекарство — свинец или под днище авто 300 граммов пластита. Другого языка этот неандерталец не понимает.
— Пожалуй…
Арефьев смотрел на Злату, которая вместе с Рондой все еще ждала его на крыльце. На ней был надет его свитер, доходивший ей до колен.
— Я больше оставаться здесь не могу, — взмолилась женщина. — Давай оформим документы и уедем куда-нибудь за границу…Я согласна на любое место, хоть в Сахару, только бы не здесь…
Она ему была под мышку. Арефьев ее жалел, как малого ребенка, и ни в чем не отказывал. Ему и самому не хотелось идти в опостылевший дом.
— Послушай, откуда взялся Петр? — спросил он жену.
— Я ему тоже звонила. Ты, пожалуйста, его отблагодари, он ведь рисковал жизнью…
— Я его не обижу. Он действительно молодчина, сработал, как заправский террорист.
Они вошли в дом, где пахло пороховой гарью и чуждыми запахами. Подошли к поверженной картине.
— Знал бы художник, какая печальная судьба постигнет его творение, наверное, застрелился бы…
— Оставь картину в покое. Идем отсюда, я хочу чего-нибудь выпить, — Арефьев обнял Злату за плечи и они медленно пошли по лестнице наверх.
Тревожная ночь сменилась тревожным утром. Где-то в половине десятого раздался телефонный звонок. Без знаков препинания и пауз, пьяным голосом, Расколов проговорил:
— Мы с Кривозубом уж пьем на твоих поминках. Сегодня тебе, Ареф, крупно повезло, но запомни — реванш за мной. Я тебя обстругаю и сделаю симпатичного Буратино. А если будешь плохо себя вести, распилю на циркулярке и брошу в печку крематория…
Однако черная полоса в любой жизни рано или поздно проходит. Буквально, десять минут спустя после разговора с Расколовым, позвонил Шедов и сказал, что дела на фондовой бирже как будто налаживаются. Арефьев не стал ему рассказывать о ночном происшествии и даже сама мысль о возвращении к нему была противна.
Он подошел к книжной полке и снял оттуда небольшой томик в твердой, глянцевой обложке и открыл на 120-й странице. Прочитал им же самым подчеркнутые слова: «Теперь я думаю так: все смертны, для смерти нет закона». Захлопнув книгу, задумался — а стоит ли упираться, когда все с такой очевидностью говорит, насколько тщетны все его усилия удержаться на плаву?
Он боялся от самого себя услышать ответ. Взял шприц с комком проспиртованной ваты, и, закатав рукав, воткнул в мышцу иглу. Осторожно надавил на стерженек и, прикрыв веки, стал ждать отступления телесной и душевной боли…
Глава восьмая
Сначала ему показалось, что на поясницу ему вылили ведро раскаленного свинца — столь нестерпимая боль опоясала его спину. Но постепенно она стала смещаться к правому боку, его затошнило и одновременно ему показалось, что происходит непроизвольное мочеиспускание.
Арефьев вызвал секретаршу и велел ей в течение часа его не тревожить. В туалете ему показалось, что из него истекает раскаленный поток битого стекла. С невероятной болью из него вылилось несколько капель крови и гноя.
Морфий почти не помог. С трудом позвонил домой и, бодрясь, сказал Злате, что собирается переговорить со своим врачом. Она все поняла и, примерно, через сорок минут с доктором Камчадаловым они переступили порог офиса. Злата созвонилась с профессором Ивановым.
Вскоре в кабинет Арефьева вошли Голощеков и Воробьев. Врач, пропальпировав живот и грудную клетку Арефьева, и расспросив об ощущениях, долго держал паузу пока, наконец, не вынес свой вердикт: острая почечная недостаточность. Началось то, о чем он уже предупреждал.
Прибывший профессор Иванов, из центра трансплантации почек, подтвердил выводы Камчадалова и «приговорил» Арефьева к срочному оперативному вмешательству.
Злата вышла с профессором в приемную и без обиняков спросила — каков вероятный исход операции? Красная от возбуждения, взвинченная бесконечными нервотрепками, женщина с дрожью в груди ждала ответа. А профессор, седой, благородного вида человек, чего-то медлил…Он вытащил из кармана футляр для очков и как-то не по делу кувыркал его в руках. И не желал смотреть Злате в глаза.
В кабинет вошла бригада «скорой помощи» и тут же состоялся второй консилиум, после чего долгое, грузное тело Арефьева положили на носилки и, под всхлипывания Златы, понесли в машину.
Вместе с капельницей, которую к нему присоединили в машине «скорой помощи», отвезли в реанимационное отделение клиники Склифосовского. Злата хотела вместе с ним войти в палату, однако ее остановили и посоветовали подождать в приемном покое. В коридоре она села на топчан и, горько плача, стала вспоминать эпизоды из их жизни. Их было много и они, теснясь, скользили и скользили в ее воспаленном сознании. Ее охватили тоска и смятение. Подошедший Голощеков положил руку на ее плечо и сказал несколько утешительных слов. Он был значительно старше ее и искренне ей сочувствовал.
Через полчаса Арефьева повезли в операционную. Он не хотел умирать, но наркоз, словно внезапная смерть: только что человек ощущал мир, слышал голоса людей, обонял ионизированный воздух операционной, жмурил глаза от нестерпимо яркого света и вдруг — провал, темнота, абсолютное безмолвие.
Но когда он пришел в себя и почувствовал, что его увозят из операционной, его охватила паника. Ему показалось, что он тут был всего лишь несколько минут, за которые никакую операцию сделать, разумеется, невозможно. Он раскинул по сторонам руки и когда тележка, на которой он лежал, стала выезжать из операционной, он мертвой хваткой уцепился за косяк дверей и не отпускал его. Над Арефьевым наклонился ассистирующий хирург и ласково потрепал его по щеке. Медсестра так же ласково пыталась разжать его пальцы. Наконец Арефьев отнял руку и все свое внимание перенес на внутренние ощущения.
Над ним появилось лицо Златы, на котором лежала печать смятения. И он понял: все его надежды на операцию напрасны, хирургический нож ничего не изменил…
Пока к нему в палате присоединяли систему, Злата, в кабинете хирурга, пыталась узнать о результатах оперативного вмешательства. Врач жадно курил, пальцы его мелко вибрировали.
— У вашего супруга был гнойный рефлюкс-пиелонефрит и этим все сказано. Следствие — склероз почечного синуса…
— Эти слова мне ни о чем не говорят…Что с почкой — вы ее удалили или же…
— К сожалению, у нас не было выбора. Или это или отек легких с последующим отеком мозга и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47