Только вчера это разрешение было, наконец, получено. Но какое? Ни катера, ни подводной лодки, ни паршивого вертолета не обещано — он должен пробиться с боем через заблокированную границу. Место перехода определит сам, время — тоже.
Агент понял — его обрекают на верную гибель.
Со свойственной ему изощренной хитростью Курков послал свою банду на прорыв. Убедившись в том, что сообщники ввязались в бой, он бросился через малозаметное ущелье — наименее, по его мнению, защищенному пункту границы. На подходе к нему столкнулся с группой, возглавляемой Сичковым.
Воспользовался превосходным знанием местности и ушел в сторону гравийного карьера… Кажется, ему удалось оторваться от преследователей, но неожиданно он натолкнулся на группу Малеева.
Остальное мне известно.
— Сейчас распрощаюсь с тобой, — спрыгнул с развилки дерева на землю Курков. — И подамся к тому же месту. Скорей всего легавые ищут меня ближе к Бамбуковому перевалу, прочесывают лес, а я — вон где!.. Ну, паршивый прорабишко, поднимайся. Ежели веруешь, читай свои молитвы, не веруешь — вспомни марксизм-ленинизм плюс — демократическую трепотню сегодняшних «благодетелей» нищей России … Пять минут даю — не медли. После изукрашу тебя, будто резную шкатулку… Помнишь, показывал?
Я все помню, но как-то не верится, что через пять минут уйду в небытие, не будет ни ласкового морозного неба, ни округлых сопок, поросших редким леском, ни… Оленьки…
Медленно поднялся с пня — не умирать же сидя.
Курков повел стволом автомата. Значит, расстрел произойдет не здесь… Я покорно двинулся в указанном направлении. Шел и лихорадочно искал пути к спасению. Нырнуть вон за тот валун?.. Не успею ~ очередь догонит… Прыгнуть в кусты?.. Не годится: убийца подстрелит меня в лет, как утку… Повернуться и броситься на убийцу? Благо, он идёт почти вплотную ко мне, я физически ощущаю направленный в спину автомат…
— Стой!
Я остановился.
— Повернись ко мне лицом. Хочу напоследок глянуть в блудливые твои глаза, насладиться последним твоим вздохом!
Да он же садист!
Я стоял спиной к самосвалу. Курков — напротив, шагах в пяти. Он медленно, сладострастно передернул затвор.
— Курков, бросить оружие! — Раздался из кустов долгожданный голос, и в подтверждение сказанному автоматная очередь прошлась над головой бандита, срезав несколько веток. — Одно движение и ты — мертв… Руки! Ты окружен, советую сдаться. В противном случае…
Курков колебался. Он то приподнимал автомат, целясь в меня, то опускал его.
Я не стал ожидать выстрела — метнулся за машину. С такой скоростью и увертливостью, каких от себя не ожидал.
Но Курков стрелять не стал. Он длинно выругался, отбросил в сторону автомат и с демонстративным равнодушием прислонился к стволу дерева.
— Против судьбы не попрешь, мать вашу… Хватайте, вяжите, вешайте — ваша взяла…
Из кустов появились капитан Кислицын и два пограничника.
— Это все твое войско? — изумился бандит. — Знатно купил меня, подлюга… Да я бы вас разрезал на мелкие кусочки, кабы знал… Постарел Серега, коли трое мальцов его повязали…
Семка под прикрытием машины радостно ощупывал меня, хлопал по спине, отпускал чувствительные пинки.
— Живой, строитель?.. Бельишко поменять не требуется? А то я прихватил кальсоны с собой… На всякий случай.
Отшучиваться нет сил. Дрожь сотрясала мое тело, от головы до ног пробегали противные волны, тряслись губы, слезились глаза…
— Молодец, дружище, молоток! — подбадривал меня Кислицын, не торопясь покинуть уютное прикрытие самосвала. — Дрожишь, конечно; знатно. Да и то ясно, на твоем месте и я бы дрожал… На вот, хлебни…
Ч глотнул из фляжки спирт, и задохнулся. Но дрожь в руках и ногах почти исчезла.
Когда мы вышли, наконец, из-за машины, вес было готово к движению. Курков в наручниках стоял между пограничниками и злобно усмехался.
— Лучше бы, конечно, отправить пацана на тот свет без исповеди, но раз не получилось — хоть напугал до полусмерти… Ишь, какой серый! Сто лет проживешь теперь, малявка! — болтал он, скрывая собственный страх, который, видимо, мучил его. — Стрелять меня не станут — отсижу срок, после встретимся, всажу в тебя столько пуль, сколько будет в обойме…
— Двигай, паскуда, — подгонял пленного пограничник. — А то допросишься. — Он поднес к лицу Куркова мосластый кулак…
Вышли к дороге. Здесь стоял грузовик с солдатами, знакомый «газик». От него бежал, переваливаясь, будто утка, подполковник. За ним — Сичков.
— Жив, курилка, — одышливо, запинаясь, говорил Малеев, но за внешне насмешливыми словами я уловил волнение. — Ну, ты даешь, строитель, ну ты даешь… Попрошу Анохина упечь тебя за самовольство на гауптвахту суток на десять, не меньше…
— Спасибо… Отосплюсь…
На Куркова никто не обращал внимания. Он стоял, переводя иронический взгляд с одного лица на другое. Как будто говорил: радуйтесь, паскуды, торжествуйте, отсижу, выйду на волю — посчитаемся, поглядим, чей козырь старше…
4
На стройке, тем более, особой, время движется рывками, в точном соответствии с ритмом штурма. А штурм превратился для нас в привычный режим работы.
Незаметно пробежало лето. Уже три сооружения сданы под спецмонтаж, захлебываясь от напряжения, недосыпая и недоедая, мы форсируем сдачу оставшихся двух «подземок». На другой стороне железной дороги, напротив прирельсового склада вымахали три жилых четырехэтажных дома, пара казарм и прочие здания и сооружения гарнизона.
Только в октябре Анохин решился удовлетворить мою просьбу об отпуске. У него в сейфе мирно лежит добрый десяток рапортов начальника особого участка аналогичного содержания. Не считая телефонных переговоров по этому поводу. Первый рапорт датирован месяцем, когда Китов привез мне с почты в Анютино Оленькино письмо-записку…
И вот — свершилось. В уютной кабине «зилка» рядом с водителем уместились два офицера: я и лейтенант Стеков. В кузове аккуратно привязан мой походный чемодан, прикрытый шинелью.
Представлю сейчас Кругомаршу врио начальника особого участка, получу отпускное свидетельство, проездные, денежки, и двину поездом до ближайшего аэропорта. По-моему, езды — часов пять, не меньше. Оттуда ближайшим рейсом — на Запад…
Нет, не к родителям! Им я уже написал, многословно просил извинить сына. Заеду позже и… не один, а с женой… Надо же, тридцать один минуло, а думаю о жене, как о неземном блаженстве… Погоди, Димка, задаст тебе Оленька и за вечные опоздания к обеду, и за ночные бдения над чертежами и нарядами, и за частые командировки… Ну и пусть ругается — не страшно. Зато появится в моей одинокой жизни родной человек, а вскоре появятся и дети…
Иван уважительно не нарушал моих мечтаний. Он рассеянно поглядывал на сопки в осеннем уборе, поселки и деревушки, припаркованные к дороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65