Пальцы растопырились, будто приготовились измерить рост и ширину плеч
— Одежда? — резко бросил я, тоже спрятавшись за спинами. — Ну, фасон и длину пиджака ты, конечно, мог и не разглядеть, но — в общем… В куртке или в плаще?
— Сколько можно говорить? — возмутился Виктор. — Что я — кошка, чтобы видеть в темноте? Куртка или плащ, спрашиваешь… Тепло ведь было, при чем тут куртка…. Погоди, дай вспомнить… Да, тот мужик был в пиджаке. Кургузый такой пиджачишко. Вроде, как у Сичкова….
Сравнение Виктор подобрал не просто так — развалистой походкой выпившего человека, покачивая маленькой головой, к нам подходил Валера. На мокрых губах змеилась приветливая улыбочка. Сейчас начнет объясняться в любви, спрашивать, уважаем мы его или не уважаем. Коричневый пиджак расстегнут, праздничный галстук сбился на сторону, рубашка под ним — мятая. Но шагает твёрдо, не качается, выдерживает равнение на трезвых.
— Выпивши, что ли? — насмешливо спросил Сережкин.
— М-да… что — видно, а?
— И много принял?
— Э-э-з… м-да… литр, кажется….
— Силен мужик, ничего не скажешь. Принял бы я литр — меня уже отпевали бы…
Не знаю почему, но мне показалось, что мастер притворяется. Нет, выпить-то он, конечно, выпил, сам ведь видел на юбилее — но не до такой степени, чтобы заикаться и держаться преувеличенно прямо.
— Но ведь ты собирался остаться ночевать в Славянке?
— Передумал…
— Непонятно, когда успел придумать и передумать. Времени-то прошло чуть…
— Успел… э-э-э…
Разговаривать с Сичковым, будто вопрошать о здоровье Луну, то есть бесполезно. Пока смешливый капитан, поигрывая ловкими пальцами, пытался его разговорить, я внимательно оглядывал одежду мастера.
Если задушил Гордееву мастер — вполне может остаться след. Катька, наверняка, сопротивлялась, оторвала, скажем, убийце пуговицу, рванула за рукав. Не подставила же она покорно шею!
Все пуговицы, вроде, на месте, зашитого рукава или полы не видно.
Видимых следов «рукопашной» я так и не обнаружил. И все же похвалил себя за решение оставить Валеру в списке подозреваемых в убийстве. Будто положил в рот конфетку.
Из-за сопки выполз «радикулитик». Толпа заволновалась, вытянулась вдоль состава. Раздосадованный Сережкин и широко улыбающийся Сичков прекратили «сражение».
Именно в этот момент нашу троицу засек Никифор Васильевич. Увидел и рысью помчался к хвосту поезда. Полупустая корзина неслась за ним наподобие посадочного парашюта сверхзвукового самолета.
Не добежал и, чтобы не остаться в Школьнинске, вскочил на подножку третьего от нас вагона.
— Точь в точь, как тот ночной дядька, — горячо прошептал мне на ухо капитан. — Тоже подкатился к Катьке рысцой.
Я недоумевал. Никифор Васильевич никак не подходил на роль ночного убийцы… Наводчик? Вполне может быть. Человек, выполняющий отвлекающий маневр — возможно. А вот накинуть сзади на шею женщине петлю кладовщик, на мой взгляд, не мог.
К тому же хлипок дед, силенок маловато. Я вспомнил могучую Екатерину Анатольевну, ее мощную грудь и выпуклые бедра… Да она так могла бы приложить убийце, что тот, если бы и остался жив после этого, то и за неделю не очухаться ему после такого удара.
Ошибается Сережкин или намеренно темнит?
Сичков протаранил толпу и пробился вовнутрь вагона. На площадке мы остались одни с капитаном. Я размышлял и сопоставлял, а Виктор назойливо гудел мне на ухо: он, точно он!
ГЛАВА 5
1
— Нагулялся? — ехидно осведомился Дятел, встретив меня на перроне, будто специально ожидал прихода поезда. — Отдохнул?
В руке начальника участка — туго набитая сумка. Наверно, жена послала в буфет за продуктами. Заниматься хозяйственными делами Семыкин страшно не любил, но, похоже, жена держала его, как говорится, под каблуком — приходилось мириться. Вот и вымещал он недовольство на подчиненных. В данном случае, на мне.
Я слегка опешил от несправедливого упрека и, как обычно, потерял дар речи. Что-то мямлил о выходном дне и личной жизни. Дескать, давно пора детей иметь, а меня все время держат на поводке с намордником.
— Детей заведешь после сдачи объекта, — скрипел Дятел до предела недовольным голосом. — Вместо них свои порядки завел. К сторожке не подступиться, даже в окошко не глянуть!
Ага! Все понятно. Джу всячески демонстрирует любовь и верность по отношению к своему хозяину. В любую погоду дремлет у дверей, загораживая вход своим телом. В сторожку допускаются под аккомпанемент предупреждающего ворчания только Сережкин и Никифор Васильевич. Всем стальным демонстрируются острые клыки и рычание на две октавы ниже. В том числе и начальнику участка.
— Постараюсь воспитать собаку в духе почтения к начальству, — туманно пообещал я, зная неподкупность и откровенное нежелание овчарки соглашаться даже с моим мнением.
— Постарайся… Звонили из Анютино, с почты. Просили тебя завтра приехать за бандеролью… Дал Бог помощничка, — снова взорвался утихомирившийся было Дятел, перехватывая другой рукой нелегкую ношу. — То по разным юбилеям разъезжает, то полдня затратит для получения, невесть какой бандероли. Я что тебе двужильный, да?
Мы стояли возле вагона друг против друга. С обеих сторон нас обходили спешащие домой жители Болтево. Зная характер начальника участка, Сережкин предпочел незаметно улизнуть. Сичкова тоже не было видно. I
— Отработаю, ей-богу, отработаю, — попытался я утихомирить Дятла.
Вызов на почту в Анютино — сигнал о предстоящей встрече с Малеевым. Для меня — примитивная и не совсем удобная маскировка: приходится каждый раз покупать в анютинском магазине две-три книги, якобы, присланные друзьями. Ведь Дятел обязательно поинтересуется: что за бандероль? Кто прислал? Почему именно в Анютино, а не в Болтево? Ответ приготовлен заранее: родители и друзья снабжают чтивом, болтевского адреса им не сообщил из-за режима секретности.
Глупо, конечно, но пока придуманная версия срабатывает.
Анютино — следующая после Болтево железнодорожная станция. Послав огорошенному очередной наглостью начальнику воздушный поцелуй, я успел прыгнуть на подножку последнего вагона.
Правда, встреча назначена на завтра, но я знаю, где поймать Сергея Максимовича, знаю, что он приезжает в Анютино за день до назначенного дня свидания. Переночую в местной гостинице, зато сэкономлю добрые полдня.
Дятел прав — работы сейчас непочатый край, он один ее не осилит. Да и не привык Семыкин работать в одиночестве, он старается заставить это делать прорабов, концентрируя свое внимание на снабженческих и административных делах.
На первом котловане завершили монтаж фундаментов и принялись за блочные стены. Перекроем, и на очередь встанет обваловка.
Со дня на день ожидается прибытие группы спецмонтажников… Нет, нет, фронт работы им еще не создан, хотят проверить, принюхаться, изучить чертежи…
Уж не связано ли приглашение Малеева с предстоящим прибытием совершенно секретной папки чертежей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Одежда? — резко бросил я, тоже спрятавшись за спинами. — Ну, фасон и длину пиджака ты, конечно, мог и не разглядеть, но — в общем… В куртке или в плаще?
— Сколько можно говорить? — возмутился Виктор. — Что я — кошка, чтобы видеть в темноте? Куртка или плащ, спрашиваешь… Тепло ведь было, при чем тут куртка…. Погоди, дай вспомнить… Да, тот мужик был в пиджаке. Кургузый такой пиджачишко. Вроде, как у Сичкова….
Сравнение Виктор подобрал не просто так — развалистой походкой выпившего человека, покачивая маленькой головой, к нам подходил Валера. На мокрых губах змеилась приветливая улыбочка. Сейчас начнет объясняться в любви, спрашивать, уважаем мы его или не уважаем. Коричневый пиджак расстегнут, праздничный галстук сбился на сторону, рубашка под ним — мятая. Но шагает твёрдо, не качается, выдерживает равнение на трезвых.
— Выпивши, что ли? — насмешливо спросил Сережкин.
— М-да… что — видно, а?
— И много принял?
— Э-э-з… м-да… литр, кажется….
— Силен мужик, ничего не скажешь. Принял бы я литр — меня уже отпевали бы…
Не знаю почему, но мне показалось, что мастер притворяется. Нет, выпить-то он, конечно, выпил, сам ведь видел на юбилее — но не до такой степени, чтобы заикаться и держаться преувеличенно прямо.
— Но ведь ты собирался остаться ночевать в Славянке?
— Передумал…
— Непонятно, когда успел придумать и передумать. Времени-то прошло чуть…
— Успел… э-э-э…
Разговаривать с Сичковым, будто вопрошать о здоровье Луну, то есть бесполезно. Пока смешливый капитан, поигрывая ловкими пальцами, пытался его разговорить, я внимательно оглядывал одежду мастера.
Если задушил Гордееву мастер — вполне может остаться след. Катька, наверняка, сопротивлялась, оторвала, скажем, убийце пуговицу, рванула за рукав. Не подставила же она покорно шею!
Все пуговицы, вроде, на месте, зашитого рукава или полы не видно.
Видимых следов «рукопашной» я так и не обнаружил. И все же похвалил себя за решение оставить Валеру в списке подозреваемых в убийстве. Будто положил в рот конфетку.
Из-за сопки выполз «радикулитик». Толпа заволновалась, вытянулась вдоль состава. Раздосадованный Сережкин и широко улыбающийся Сичков прекратили «сражение».
Именно в этот момент нашу троицу засек Никифор Васильевич. Увидел и рысью помчался к хвосту поезда. Полупустая корзина неслась за ним наподобие посадочного парашюта сверхзвукового самолета.
Не добежал и, чтобы не остаться в Школьнинске, вскочил на подножку третьего от нас вагона.
— Точь в точь, как тот ночной дядька, — горячо прошептал мне на ухо капитан. — Тоже подкатился к Катьке рысцой.
Я недоумевал. Никифор Васильевич никак не подходил на роль ночного убийцы… Наводчик? Вполне может быть. Человек, выполняющий отвлекающий маневр — возможно. А вот накинуть сзади на шею женщине петлю кладовщик, на мой взгляд, не мог.
К тому же хлипок дед, силенок маловато. Я вспомнил могучую Екатерину Анатольевну, ее мощную грудь и выпуклые бедра… Да она так могла бы приложить убийце, что тот, если бы и остался жив после этого, то и за неделю не очухаться ему после такого удара.
Ошибается Сережкин или намеренно темнит?
Сичков протаранил толпу и пробился вовнутрь вагона. На площадке мы остались одни с капитаном. Я размышлял и сопоставлял, а Виктор назойливо гудел мне на ухо: он, точно он!
ГЛАВА 5
1
— Нагулялся? — ехидно осведомился Дятел, встретив меня на перроне, будто специально ожидал прихода поезда. — Отдохнул?
В руке начальника участка — туго набитая сумка. Наверно, жена послала в буфет за продуктами. Заниматься хозяйственными делами Семыкин страшно не любил, но, похоже, жена держала его, как говорится, под каблуком — приходилось мириться. Вот и вымещал он недовольство на подчиненных. В данном случае, на мне.
Я слегка опешил от несправедливого упрека и, как обычно, потерял дар речи. Что-то мямлил о выходном дне и личной жизни. Дескать, давно пора детей иметь, а меня все время держат на поводке с намордником.
— Детей заведешь после сдачи объекта, — скрипел Дятел до предела недовольным голосом. — Вместо них свои порядки завел. К сторожке не подступиться, даже в окошко не глянуть!
Ага! Все понятно. Джу всячески демонстрирует любовь и верность по отношению к своему хозяину. В любую погоду дремлет у дверей, загораживая вход своим телом. В сторожку допускаются под аккомпанемент предупреждающего ворчания только Сережкин и Никифор Васильевич. Всем стальным демонстрируются острые клыки и рычание на две октавы ниже. В том числе и начальнику участка.
— Постараюсь воспитать собаку в духе почтения к начальству, — туманно пообещал я, зная неподкупность и откровенное нежелание овчарки соглашаться даже с моим мнением.
— Постарайся… Звонили из Анютино, с почты. Просили тебя завтра приехать за бандеролью… Дал Бог помощничка, — снова взорвался утихомирившийся было Дятел, перехватывая другой рукой нелегкую ношу. — То по разным юбилеям разъезжает, то полдня затратит для получения, невесть какой бандероли. Я что тебе двужильный, да?
Мы стояли возле вагона друг против друга. С обеих сторон нас обходили спешащие домой жители Болтево. Зная характер начальника участка, Сережкин предпочел незаметно улизнуть. Сичкова тоже не было видно. I
— Отработаю, ей-богу, отработаю, — попытался я утихомирить Дятла.
Вызов на почту в Анютино — сигнал о предстоящей встрече с Малеевым. Для меня — примитивная и не совсем удобная маскировка: приходится каждый раз покупать в анютинском магазине две-три книги, якобы, присланные друзьями. Ведь Дятел обязательно поинтересуется: что за бандероль? Кто прислал? Почему именно в Анютино, а не в Болтево? Ответ приготовлен заранее: родители и друзья снабжают чтивом, болтевского адреса им не сообщил из-за режима секретности.
Глупо, конечно, но пока придуманная версия срабатывает.
Анютино — следующая после Болтево железнодорожная станция. Послав огорошенному очередной наглостью начальнику воздушный поцелуй, я успел прыгнуть на подножку последнего вагона.
Правда, встреча назначена на завтра, но я знаю, где поймать Сергея Максимовича, знаю, что он приезжает в Анютино за день до назначенного дня свидания. Переночую в местной гостинице, зато сэкономлю добрые полдня.
Дятел прав — работы сейчас непочатый край, он один ее не осилит. Да и не привык Семыкин работать в одиночестве, он старается заставить это делать прорабов, концентрируя свое внимание на снабженческих и административных делах.
На первом котловане завершили монтаж фундаментов и принялись за блочные стены. Перекроем, и на очередь встанет обваловка.
Со дня на день ожидается прибытие группы спецмонтажников… Нет, нет, фронт работы им еще не создан, хотят проверить, принюхаться, изучить чертежи…
Уж не связано ли приглашение Малеева с предстоящим прибытием совершенно секретной папки чертежей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65