Я все-таки боялся, что уже отстал.
С Горбачёвым мы не встречались и не разговаривали. Один раз только столкнулись, в перерыве работы Пленума ЦК партии. Он шёл по проходу, а я стоял рядом, так что пройти мимо меня и не заметить было нельзя. Он остановился, повернулся ко мне, сделал шаг: «Здравствуйте, Борис Николаевич». Я решил поддержать тональность, которая будет у него. Ответил: «Здравствуйте, Михаил Сергеевич». А дальнейшее продолжение разговора надо связать с тем, что произошло буквально за несколько дней до этого.
Несмотря на опалу и, по сути, политическую ссылку, меня пригласили в Высшую комсомольскую школу — встретиться со слушателями, молодыми ребятами и девчатами. Пробивали они это очень тяжело. Первым проявил инициативу Юрий Раптанов, секретарь комитета комсомола ВКШ, его поддержали почти все учащиеся, кстати, большинство коммунисты, ребята очень зрелые, умные, энергичные.
Сначала секретарь комитета пришёл к ректору. Тот замахал руками: «Ты что, Ельцина приглашать?!..» Но Юра стал настаивать, обратился в партком. Секретарь парткома был настроен несколько иначе, более прогрессивно, что ли, он предложил: давайте обсудим этот вопрос на парткоме: и там решили пригласить Ельцина на встречу. Ректор, видя, что все голосуют «за», и понимая, что если он один окажется «против», то ему трудно будет работать в этом коллективе, тоже проголосовал «за». Студенты позвонили мне, и мы договорились о дне и времени встречи. Конечно, все об этом узнали, и прежде всего в ЦК ВЛКСМ. Мне сообщили, будто, первый секретарь ЦК комсомола В.Мироненко два раза приезжал в ВКШ, чтобы не допустить этой встречи. Тем не менее, ребята не послушались его.
Я уже знал, что встреча будет острой. Так оно и получилось. Сначала я сделал вступление — взгляд на отдельные вопросы политики, экономики, социальной сферы, рассказал о процессах, происходящих в партии. Оно сразу определило остроту дальнейших вопросов и ответов. Принцип у меня был и остался всегда такой: отвечать на са-мые-самые неудобные вопросы. Ну, и пошли записки, острые, сложные, иногда обидные, трудные всякие… Были вопросы и личностного характера, и обо мне, и о Горбачёве, и о других членах Политбюро и секретарях ЦК — я тоже на них отвечал. Даже на вопросы, какие недостатки у товарища Горбачёва, что по тем временам и представить себе было невозможно. Встреча длилась около пяти часов. Все эти пять часов я выстоял на трибуне. Реакция у слушателей была бурная, потом фрагменты этой встречи были опубликованы в газете ВКШ — конечно, в изложении, коротко, но острее, выше, чем находилась планка гласности в тот момент в целом в средствах информации. Конечно, все пять часов были записаны кем надо.
Итак, в перерыве Пленума, когда мы поздоровались, Горбачёв спросил: «Что, с комсомольцами встречался?» Я говорю: «Да, была встреча, и очень бурная, интересная.» «Но ты там критиковал нас, говорил, что мы недостаточно занимаемся комсомолом?..» Я говорю: «Не совсем точно Вам передали. Я говорил не о недостаточно, я говорил, плохо занимаются.»
Он постоял, видимо, не нашёл, что ответить. Несколько шагов мы прошли рядом. Я сказал ему, что вообще, наверное, надо бы встретиться, появляются вопросы… Он ответил: «Пожалуй, да.» Ну, и все. Я считал, что конечно, инициатива должна идти от него. На этом наш разговор закончился.
Вот за полтора года, пожалуй, единственный случай, больше мы не разговаривали, не встречались.
И все-таки, я чувствовал, лёд тронулся. Моё заточение подходит к концу. Начинается какое-то новое время, совершенно неизведанное, непривычное. И в этом времени пора находить себя.
ХРОНИКА ВЫБОРОВ 26 марта 1989 ГОДА
Последний день. Воскресение. Я чувствую по всем своим домашним лёгкое волнение, излишнюю суету. Как-то это передаётся и мне. Но, конечно, моё необычное состояние могут заметить только жена и дети. Кто-то выглянул в окно и с ужасом увидел, что во дворе, прямо у дверей подъезда, уже ждут с теле— и видеокамерами представители западных телекомпаний. Уже несколько месяцев соседство зарубежных корреспондентов стало для меня почти таким же привычным явлением, как и присутствие доверенных лиц. Последние дни я уже не мог шага сделать один, спрятаться от журналистов было невозможно. Я, конечно, понимал, это их работа, их профессия, но честно признаюсь, выдержать такое давление очень тяжело.
А сегодня, понял я, будет пик журналистского ажиотажа. Жена и дети впервые увидят и почувствуют, что это такое, думаю, что произведёт это на них тягостное впечатление.
Мы собираемся, одеваемся почти торжественно, выборы — всенародный праздник, и выходим из подъезда. И тут же на нас накидывается толпа журналистов, советских почти нет, в основном западные. Они зачем-то снимают наш семейный поход от дома до Фрунзенского районного Дворца пионеров, где расположен избирательный участок. Я, честно говоря, не очень понимаю, для чего они запечатлевают эти «исторические» кадры, но они носятся, снимают нас то сзади, то спереди.
А у самого Дворца совсем страшная картина. Примерно сто человек с камерами, светом, вспышками, диктофонами окружают меня, наседают, задают вопросы, перебивая, кричат на всевозможных языках. Прорываюсь сквозь толпу, поглядываю на своих, как они там… Они держатся, но явно из последних сил. Поднялся на второй этаж вместе с этой людской, наседающей на меня массой, зарегистрировался, мне выдали бюллетень.
Я подходил к урне, на меня нацелились десятки объективов. Мне почему-то вдруг стало смешно. Я вспомнил тысячи одинаковых снимков из недавнего прошлого, когда наш стареющий лидер величественно и надолго замирал у урны с бюллетенями, ему явно нравился и этот праздник выборов, и он сам, и завтрашняя будущая фотография на первых полосах всех газет и журналов: «Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного совета СССР товарищ Л.И.Брежнев на избирательном участке…»
И когда на меня наставили телекино— и фотокамеры, я, почувствовал, насколько нелепо это выглядит со стороны, пробормотал: «Так дело не пойдёт, это кадр из эпохи застоя,» — быстренько опустил бюллетень и поспешил на выход. Кажется, меня никто не успел сфотографировать за этим торжественным занятием: опусканием бумаги в щель, все корреспонденты бросились за мной и по дороге снесли кабину для тайного голосования. В общем, мне было искренне жаль членов избирательной комиссии, на них обрушился смерч, ураган, и я попытался, как можно скорее выйти на улицу, чтобы увести всю эту разбушевавшуюся журналистскую братию из здания Дворца пионеров.
Где-то в течение получаса я не мог вырваться из плотного окружения, отвечая на вопросы по поводу выборов, своих шансов, будущего, прошлого, и т.д. и т.п.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
С Горбачёвым мы не встречались и не разговаривали. Один раз только столкнулись, в перерыве работы Пленума ЦК партии. Он шёл по проходу, а я стоял рядом, так что пройти мимо меня и не заметить было нельзя. Он остановился, повернулся ко мне, сделал шаг: «Здравствуйте, Борис Николаевич». Я решил поддержать тональность, которая будет у него. Ответил: «Здравствуйте, Михаил Сергеевич». А дальнейшее продолжение разговора надо связать с тем, что произошло буквально за несколько дней до этого.
Несмотря на опалу и, по сути, политическую ссылку, меня пригласили в Высшую комсомольскую школу — встретиться со слушателями, молодыми ребятами и девчатами. Пробивали они это очень тяжело. Первым проявил инициативу Юрий Раптанов, секретарь комитета комсомола ВКШ, его поддержали почти все учащиеся, кстати, большинство коммунисты, ребята очень зрелые, умные, энергичные.
Сначала секретарь комитета пришёл к ректору. Тот замахал руками: «Ты что, Ельцина приглашать?!..» Но Юра стал настаивать, обратился в партком. Секретарь парткома был настроен несколько иначе, более прогрессивно, что ли, он предложил: давайте обсудим этот вопрос на парткоме: и там решили пригласить Ельцина на встречу. Ректор, видя, что все голосуют «за», и понимая, что если он один окажется «против», то ему трудно будет работать в этом коллективе, тоже проголосовал «за». Студенты позвонили мне, и мы договорились о дне и времени встречи. Конечно, все об этом узнали, и прежде всего в ЦК ВЛКСМ. Мне сообщили, будто, первый секретарь ЦК комсомола В.Мироненко два раза приезжал в ВКШ, чтобы не допустить этой встречи. Тем не менее, ребята не послушались его.
Я уже знал, что встреча будет острой. Так оно и получилось. Сначала я сделал вступление — взгляд на отдельные вопросы политики, экономики, социальной сферы, рассказал о процессах, происходящих в партии. Оно сразу определило остроту дальнейших вопросов и ответов. Принцип у меня был и остался всегда такой: отвечать на са-мые-самые неудобные вопросы. Ну, и пошли записки, острые, сложные, иногда обидные, трудные всякие… Были вопросы и личностного характера, и обо мне, и о Горбачёве, и о других членах Политбюро и секретарях ЦК — я тоже на них отвечал. Даже на вопросы, какие недостатки у товарища Горбачёва, что по тем временам и представить себе было невозможно. Встреча длилась около пяти часов. Все эти пять часов я выстоял на трибуне. Реакция у слушателей была бурная, потом фрагменты этой встречи были опубликованы в газете ВКШ — конечно, в изложении, коротко, но острее, выше, чем находилась планка гласности в тот момент в целом в средствах информации. Конечно, все пять часов были записаны кем надо.
Итак, в перерыве Пленума, когда мы поздоровались, Горбачёв спросил: «Что, с комсомольцами встречался?» Я говорю: «Да, была встреча, и очень бурная, интересная.» «Но ты там критиковал нас, говорил, что мы недостаточно занимаемся комсомолом?..» Я говорю: «Не совсем точно Вам передали. Я говорил не о недостаточно, я говорил, плохо занимаются.»
Он постоял, видимо, не нашёл, что ответить. Несколько шагов мы прошли рядом. Я сказал ему, что вообще, наверное, надо бы встретиться, появляются вопросы… Он ответил: «Пожалуй, да.» Ну, и все. Я считал, что конечно, инициатива должна идти от него. На этом наш разговор закончился.
Вот за полтора года, пожалуй, единственный случай, больше мы не разговаривали, не встречались.
И все-таки, я чувствовал, лёд тронулся. Моё заточение подходит к концу. Начинается какое-то новое время, совершенно неизведанное, непривычное. И в этом времени пора находить себя.
ХРОНИКА ВЫБОРОВ 26 марта 1989 ГОДА
Последний день. Воскресение. Я чувствую по всем своим домашним лёгкое волнение, излишнюю суету. Как-то это передаётся и мне. Но, конечно, моё необычное состояние могут заметить только жена и дети. Кто-то выглянул в окно и с ужасом увидел, что во дворе, прямо у дверей подъезда, уже ждут с теле— и видеокамерами представители западных телекомпаний. Уже несколько месяцев соседство зарубежных корреспондентов стало для меня почти таким же привычным явлением, как и присутствие доверенных лиц. Последние дни я уже не мог шага сделать один, спрятаться от журналистов было невозможно. Я, конечно, понимал, это их работа, их профессия, но честно признаюсь, выдержать такое давление очень тяжело.
А сегодня, понял я, будет пик журналистского ажиотажа. Жена и дети впервые увидят и почувствуют, что это такое, думаю, что произведёт это на них тягостное впечатление.
Мы собираемся, одеваемся почти торжественно, выборы — всенародный праздник, и выходим из подъезда. И тут же на нас накидывается толпа журналистов, советских почти нет, в основном западные. Они зачем-то снимают наш семейный поход от дома до Фрунзенского районного Дворца пионеров, где расположен избирательный участок. Я, честно говоря, не очень понимаю, для чего они запечатлевают эти «исторические» кадры, но они носятся, снимают нас то сзади, то спереди.
А у самого Дворца совсем страшная картина. Примерно сто человек с камерами, светом, вспышками, диктофонами окружают меня, наседают, задают вопросы, перебивая, кричат на всевозможных языках. Прорываюсь сквозь толпу, поглядываю на своих, как они там… Они держатся, но явно из последних сил. Поднялся на второй этаж вместе с этой людской, наседающей на меня массой, зарегистрировался, мне выдали бюллетень.
Я подходил к урне, на меня нацелились десятки объективов. Мне почему-то вдруг стало смешно. Я вспомнил тысячи одинаковых снимков из недавнего прошлого, когда наш стареющий лидер величественно и надолго замирал у урны с бюллетенями, ему явно нравился и этот праздник выборов, и он сам, и завтрашняя будущая фотография на первых полосах всех газет и журналов: «Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного совета СССР товарищ Л.И.Брежнев на избирательном участке…»
И когда на меня наставили телекино— и фотокамеры, я, почувствовал, насколько нелепо это выглядит со стороны, пробормотал: «Так дело не пойдёт, это кадр из эпохи застоя,» — быстренько опустил бюллетень и поспешил на выход. Кажется, меня никто не успел сфотографировать за этим торжественным занятием: опусканием бумаги в щель, все корреспонденты бросились за мной и по дороге снесли кабину для тайного голосования. В общем, мне было искренне жаль членов избирательной комиссии, на них обрушился смерч, ураган, и я попытался, как можно скорее выйти на улицу, чтобы увести всю эту разбушевавшуюся журналистскую братию из здания Дворца пионеров.
Где-то в течение получаса я не мог вырваться из плотного окружения, отвечая на вопросы по поводу выборов, своих шансов, будущего, прошлого, и т.д. и т.п.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58