Это опаснее во сто крат. Причём перед Черномырдиным стоит сложнейшая задача: не просто держать прежние приоритеты, а выполнить то, что не успел и не смог сделать Гайдар, —
стабилизационную программу.
…Человеческие качества Виктора Степановича проявились так, как я и ожидал: он оказался по-настоящему надёжен. Он не подвёл ни в одной критической, острой ситуации. Мне импонируют его немногословие и сдержанность. Мужской характер. Мне интересно с ним работать.
То, что именно этот человек возглавил правительство России в столь сложный и ответственный для страны момент, я считаю большой удачей.
В период между седьмым и восьмым съездами я сделал ряд тактических шагов — например, вывел из состава правительства нескольких людей, чьи имена вызывали раздражение и неприятие самых разных политических сил в обществе. Это были Полторанин, Бурбулис.
…С Полтораниным мы часто обсуждали идею о создании федерального информационно-аналитического центра. Полторанин горячо отстаивал эту идею и был готов сам её реализовывать.
Однако в глазах общественности это выглядело как его отставка с поста министра печати и информации. Вскоре я подписал указ о создании центра. К сожалению, долго эта структура, созданная по предложению Михаила Никифоровича, не прожила.
С Бурбулисом тоже все было ясно. Образовался вакуум и в наших личных отношениях, и в работе. Я предложил ему сделать паузу в государственной карьере. Подумать и осмотреться.
Сложнее было с Егором Яковлевым. Он позднее объяснил свою отставку как месть за независимость, за самостоятельность, за то, что он — не «человек стаи».
Своим возвышением Яковлев был обязан прежде всего перестройке. Горбачевское время вынесло его, как и многих других в тот момент, например, бывшего редактора «Огонька» Виталия Коротича, историка Юрия Афанасьева, юриста Анатолия Собчака, экономиста Гавриила Попова, на вершину общественной популярности. Егор Яковлев возглавлял еженедельник «Московские новости», а после путча по договорённости со мной Горбачёв назначил его руководить телевидением «Останкино». Горбачёв в декабре 91-го ушёл, Яковлев остался на посту главы Центрального телевидения. Меня это вполне устраивало. Я готов был работать с независимым, сильным, талантливым человеком, тем более на таком посту.
Первый вариант указа по Яковлеву я подписал с тяжёлой формулировкой: за развал работы и ошибки в политике освещения того-то и того-то… Как в старые добрые времена. Меня действительно возмутило, что из-за одной передачи на президента России волком бросается глава Осетии Галазов. Это произошло на заседании Совета федерации, руководители других республик хором поддержали его. А сколько сил мы тратим на то, чтобы установить с кавказскими автономиями добрые деловые контакты!.. Потом формулировку пришлось менять, конечно, получилось не очень красиво, но вдруг я понял, что указ отменять не буду — решение незаметно во мне созрело, хотя никаких внешних размолвок с Яковлевым не было.
Видимо, главным образом здесь сказался тот шок от летнего штурма «Останкина» 12 июня 1992 года, который я испытал. Я понял, что «Останкино» — это почти как «ядерная кнопка», раз вокруг телебашни идёт такой грандиозный спектакль. И что рядом с этой «кнопкой» надо поставить не нервного мыслителя, а человека иного склада.
Конечно, меня за этот шаг много ругали, хотя, если честно, после отставки Яковлева на первой программе ТВ мало что изменилось. Те же сериалы. Та же политика. И та же реклама.
Единственное, за что себя ругаю, что не нашёл времени, а главное, сил, чтобы встретиться с Егором Яковлевым и нормально, по-человечески с ним поговорить. У меня к нему лично остались самые добрые чувства.
В принципе восьмой съезд был мне навязан Хасбулатовым и Зорькиным. Я его не планировал, как говорится, «не заказывал». Было ощущение какой-то тянущейся резины.
Но второй раунд есть второй раунд. Надо драться за свои поправки, за своих министров, за дополнительные полномочия, за референдум… Надо принимать решения.
И я вновь начал встречаться с депутатами, с фракциями, с политическими движениями. Очень холодной была встреча с «Гражданским союзом». Чувствовалось, что они уже сейчас готовы говорить с позиции силы, их сдерживает только фактор времени — немного рано. Осталось противное ощущение, словно стою перед ними, как школьник, и отчитываюсь в каких-то прегрешениях.
Совсем другой получился диалог с блоком демократических партий. Даже самую острую критику здесь я слушал как-то легко, спокойно. Для меня все-таки очень важна интонация. Пусть критикуют, но делают это достойно. Видят в тебе не функцию, а человека.
Предложения демократов были самые суровые: разогнать советы по всей России, не дожидаясь съезда, ввести президентское правление. Ну, это, конечно, не та постановка вопроса. Пока ещё государство достаточно сильное, чтобы пресечь антиконституционные действия, злобную активность боевиков, красный терроризм. Проблема в другом. Съезд завёл нас в тупик. Как конституционно выбраться из этой патовой ситуации?
Состоялась и общая встреча с депутатами — здесь не было злобного тона, хамства, агрессии. Те, кто пришли, разговаривали довольно спокойно.
Почему же именно на восьмом съезде депутаты окончательно определились в своём выборе и решили до конца идти с Хасбулатовым? В чем тут дело?
В моей неудачной речи? В том, что развернувшаяся в прессе антисъездовская кампания показалась им инспирированной и вызвала реакцию противодействия? В том, что Хасбулатов сумел путём интриг сгруппировать какие-то силы?
Да, есть и то, и другое, и третье.
Но есть и четвёртое. Вернёмся на седьмой, предыдущий съезд.
Все знают, помнят по мальчишеским дракам, как действует прямой взгляд в глаза, заложенные в карманы руки, спокойный разворот плеча. Как действует демонстрация скрытой силы. Но, вырастая, часто забываем другую важную деталь из этики дворовых отношений, вполне актуальную и во взрослой жизни.
Слишком часто применять силовые приёмы в политике — вещь очень опасная. Они девальвируются. И тут легко свою силу обратить в слабость. Тем более это относится к такому шагу, как уйти, хлопнув дверью. Например, со съезда, где сделать это порой хочется буквально каждую следующую минуту. Ей-богу, бывает невыносимо.
Я рассказал, как поступил на шестом съезде Гайдар. Это был абсолютно точный и неожиданный ход — получилось, что съезд в одну минуту лишил целую страну правительства, причём в полном составе. Депутаты сами себя посадили в лужу.
…На седьмом съезде народных депутатов меня вынудили уйти из зала. Просто заставили. А это уже совсем другой поворот.
По второму и седьмому пункту резолюции — о референдуме и предоставлении дополнительных полномочий президенту — съезд громадным большинством проголосовал «против».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
стабилизационную программу.
…Человеческие качества Виктора Степановича проявились так, как я и ожидал: он оказался по-настоящему надёжен. Он не подвёл ни в одной критической, острой ситуации. Мне импонируют его немногословие и сдержанность. Мужской характер. Мне интересно с ним работать.
То, что именно этот человек возглавил правительство России в столь сложный и ответственный для страны момент, я считаю большой удачей.
В период между седьмым и восьмым съездами я сделал ряд тактических шагов — например, вывел из состава правительства нескольких людей, чьи имена вызывали раздражение и неприятие самых разных политических сил в обществе. Это были Полторанин, Бурбулис.
…С Полтораниным мы часто обсуждали идею о создании федерального информационно-аналитического центра. Полторанин горячо отстаивал эту идею и был готов сам её реализовывать.
Однако в глазах общественности это выглядело как его отставка с поста министра печати и информации. Вскоре я подписал указ о создании центра. К сожалению, долго эта структура, созданная по предложению Михаила Никифоровича, не прожила.
С Бурбулисом тоже все было ясно. Образовался вакуум и в наших личных отношениях, и в работе. Я предложил ему сделать паузу в государственной карьере. Подумать и осмотреться.
Сложнее было с Егором Яковлевым. Он позднее объяснил свою отставку как месть за независимость, за самостоятельность, за то, что он — не «человек стаи».
Своим возвышением Яковлев был обязан прежде всего перестройке. Горбачевское время вынесло его, как и многих других в тот момент, например, бывшего редактора «Огонька» Виталия Коротича, историка Юрия Афанасьева, юриста Анатолия Собчака, экономиста Гавриила Попова, на вершину общественной популярности. Егор Яковлев возглавлял еженедельник «Московские новости», а после путча по договорённости со мной Горбачёв назначил его руководить телевидением «Останкино». Горбачёв в декабре 91-го ушёл, Яковлев остался на посту главы Центрального телевидения. Меня это вполне устраивало. Я готов был работать с независимым, сильным, талантливым человеком, тем более на таком посту.
Первый вариант указа по Яковлеву я подписал с тяжёлой формулировкой: за развал работы и ошибки в политике освещения того-то и того-то… Как в старые добрые времена. Меня действительно возмутило, что из-за одной передачи на президента России волком бросается глава Осетии Галазов. Это произошло на заседании Совета федерации, руководители других республик хором поддержали его. А сколько сил мы тратим на то, чтобы установить с кавказскими автономиями добрые деловые контакты!.. Потом формулировку пришлось менять, конечно, получилось не очень красиво, но вдруг я понял, что указ отменять не буду — решение незаметно во мне созрело, хотя никаких внешних размолвок с Яковлевым не было.
Видимо, главным образом здесь сказался тот шок от летнего штурма «Останкина» 12 июня 1992 года, который я испытал. Я понял, что «Останкино» — это почти как «ядерная кнопка», раз вокруг телебашни идёт такой грандиозный спектакль. И что рядом с этой «кнопкой» надо поставить не нервного мыслителя, а человека иного склада.
Конечно, меня за этот шаг много ругали, хотя, если честно, после отставки Яковлева на первой программе ТВ мало что изменилось. Те же сериалы. Та же политика. И та же реклама.
Единственное, за что себя ругаю, что не нашёл времени, а главное, сил, чтобы встретиться с Егором Яковлевым и нормально, по-человечески с ним поговорить. У меня к нему лично остались самые добрые чувства.
В принципе восьмой съезд был мне навязан Хасбулатовым и Зорькиным. Я его не планировал, как говорится, «не заказывал». Было ощущение какой-то тянущейся резины.
Но второй раунд есть второй раунд. Надо драться за свои поправки, за своих министров, за дополнительные полномочия, за референдум… Надо принимать решения.
И я вновь начал встречаться с депутатами, с фракциями, с политическими движениями. Очень холодной была встреча с «Гражданским союзом». Чувствовалось, что они уже сейчас готовы говорить с позиции силы, их сдерживает только фактор времени — немного рано. Осталось противное ощущение, словно стою перед ними, как школьник, и отчитываюсь в каких-то прегрешениях.
Совсем другой получился диалог с блоком демократических партий. Даже самую острую критику здесь я слушал как-то легко, спокойно. Для меня все-таки очень важна интонация. Пусть критикуют, но делают это достойно. Видят в тебе не функцию, а человека.
Предложения демократов были самые суровые: разогнать советы по всей России, не дожидаясь съезда, ввести президентское правление. Ну, это, конечно, не та постановка вопроса. Пока ещё государство достаточно сильное, чтобы пресечь антиконституционные действия, злобную активность боевиков, красный терроризм. Проблема в другом. Съезд завёл нас в тупик. Как конституционно выбраться из этой патовой ситуации?
Состоялась и общая встреча с депутатами — здесь не было злобного тона, хамства, агрессии. Те, кто пришли, разговаривали довольно спокойно.
Почему же именно на восьмом съезде депутаты окончательно определились в своём выборе и решили до конца идти с Хасбулатовым? В чем тут дело?
В моей неудачной речи? В том, что развернувшаяся в прессе антисъездовская кампания показалась им инспирированной и вызвала реакцию противодействия? В том, что Хасбулатов сумел путём интриг сгруппировать какие-то силы?
Да, есть и то, и другое, и третье.
Но есть и четвёртое. Вернёмся на седьмой, предыдущий съезд.
Все знают, помнят по мальчишеским дракам, как действует прямой взгляд в глаза, заложенные в карманы руки, спокойный разворот плеча. Как действует демонстрация скрытой силы. Но, вырастая, часто забываем другую важную деталь из этики дворовых отношений, вполне актуальную и во взрослой жизни.
Слишком часто применять силовые приёмы в политике — вещь очень опасная. Они девальвируются. И тут легко свою силу обратить в слабость. Тем более это относится к такому шагу, как уйти, хлопнув дверью. Например, со съезда, где сделать это порой хочется буквально каждую следующую минуту. Ей-богу, бывает невыносимо.
Я рассказал, как поступил на шестом съезде Гайдар. Это был абсолютно точный и неожиданный ход — получилось, что съезд в одну минуту лишил целую страну правительства, причём в полном составе. Депутаты сами себя посадили в лужу.
…На седьмом съезде народных депутатов меня вынудили уйти из зала. Просто заставили. А это уже совсем другой поворот.
По второму и седьмому пункту резолюции — о референдуме и предоставлении дополнительных полномочий президенту — съезд громадным большинством проголосовал «против».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126