Я уж не говорю про целые нации.
– Но наш порядок справедлив, – возразил Нессельроде.
– С нашей точки зрения. А вот французы жалуются, что наша киноиндустрия губит их кинематограф. В парижских кинотеатрах идут сплошь русские фильмы, французских днем с огнем не найти. Когда же французское правительство вознамерилось ввести квоты на показ и субсидировать своих кинематографистов, Евразийский союз пригрозил санкциями за недобросовестную конкуренцию.
– Но ведь это справедливо, – пожал плечами Вольский.
– Представьте, что у вас нет возможности смотреть отечественные фильмы, – ответил я.
– Законы рынка есть законы рынка, – не унимался Вольский.
– А национальное самосознание есть национальное самосознание. Пусть французы проиграли экономическую войну, но им обидно, что гибнет их собственная культура. Японцев унижает мысль о том, что основу их экономики составляют русские сборочные предприятия. А каково голландцам, у которых шестьдесят процентов продаваемого в стране сыра импортируется из России? Они просто не хотят с этим мириться. Доминирование России может быть сколько угодно экономически обосновано и исторически обусловлено, но проигравшим от этого не легче. Их сердца протестуют. Это естественная психология любого бедняка, который видит богача-соседа. Бедняк не желает видеть объективную реальность, его воображение всегда рисует иную картину мира, а в конфликте разума и воображения обычно побеждает воображение. Посмотрите, как популярна на Западе, и особенно в Америке, альтернативная история и альтернативная фантастика. Побежденные стремятся победить хотя бы в мечтах, но лишь единицы признают, что причиной их поражения являются их собственные ошибки. Большинство склонны искать козла отпущения, а кто может лучше подойти на эту роль, как не успешный сосед? И если раньше в операциях наших вооруженных сил они видели восстановление справедливости, то теперь увидят агрессию империализма.
В кабинете воцарилась тишина.
– Вы хотите сказать, князь, что если мы начнем сейчас преследование Гоюна теми средствами, которыми действовали до сих пор, то вызовем остро негативную реакцию во всем мире? – спросил государь после непродолжительной паузы.
– Да пусть хоть все разом завопят, – криво усмехнулся Нессельроде. – Нам-то что? Мы сильнее их всех вместе взятых, не так ли, Аркадий Иванович?
– Так-то оно так, – недовольно хмыкнул Вольский. – Но вот только торговой войны нам сейчас не хватало. Вы забыли, что у нас зерновой кризис и проблемы с перевозкой экспортируемых товаров по морю?
– Минутку, господа, – государь поднял вверх руку. – Прежде чем перейти ко второму вопросу, давайте покончим с первым. Вы считаете, князь, что нам не следует искать Гоюна?
– Нет, искать его можно и нужно, – ответил я. – Но только полицейскими мерами и на основе сотрудничества с властями независимых стран. Я считаю, что возможность военных операций против «Небесного предела» может оказаться очередной ловушкой Гоюна.
– А смысл? – прозвучал голос императора.
– Ослабить Россию и сколотить антирусскую коалицию на международной арене. Это позволит ему занять почетное место среди наших врагов.
– То есть вы полагаете, что история с вашим похищением придумана лишь для того, чтобы спровоцировать нас на военные операции? – спросил Шебаршин.
– Нет, конечно, – ответил я. – Просто вилка – это один из его любимых приемов в шахматах. Он всегда ставит противника в условия, когда при любом развитии событий тот несет потери. Если бы Россия не отреагировала, он бы спокойно сколачивал антирусскую коалицию. Среагировала. Получите международный кризис.
– Положим, – поморщился Шебаршин. – Но мне то тогда не понятен смысл вашего похищения. Простите, князь, но при всем уважении к вам лично...
– Оставим это, – сказал император. – Давайте лучше обсудим последствия возможного международного кризиса с учетом намечающегося кризиса в экономике.
– А будет этот международный кризис? – выпятил губу Нессельроде. – Кто позволит себе бросить вызов Российской империи?
Двери кабинета распахнулись, и в него ворвался князь Васильчиков.
– Здравия желаю, ваше величество, – выпалил он. – Приношу свои извинения, господа, но у меня экстренное известие. Поднебесная отзывает своего посла. Мне вручили совершенно невозможную, я бы сказал хамскую ноту протеста, по поводу нашей операции в южном Китае. От нас требуют извинений и невиданной компенсации в десять миллиардов рублей. В противном случае Поднебесная грозит блокадой Порт-Артура.
– Что?! – вскричал Нессельроде. – Да мы через две недели весь Пекин танками перепашем!
– Куда они свой текстиль денут, если мы границы Евразийского союза закроем? – фыркнул Вольский.
– Да уж, много им в этом конфликте не светит, – процедил Шебаршин.
Государь посмотрел на меня, и я еле заметно покачал головой.
– Спокойствие, господа, – прогудел император. – Давайте спокойно обсудим ситуацию. Объявляю перерыв на час. Князь Васильчиков, останьтесь. Вас, господа, прошу обождать.
Мы встали и поклонились.
– Пойдемте, Аркадий Иванович, посмотрим биржевые котировки за последние месяцы, – подошел я к Вольскому, как только мы оказались за дверью. – Был бы признателен вам, если бы вы согласились прокомментировать их.
– В такой момент интересоваться котировками? – изумленно воззрился на меня промышленник.
– Именно в такой момент, – ответил я.
Часть 3
Схватка
Глава 21
ГАТЧИНСКИЙ ПАРК
Гатчинский парк всегда казался мне самым закрытым из всех дворцовых парков Петербургской округи. Дело было даже не в том, что вход сюда был закрыт для большинства подданных империи. Сам ландшафт создавал ощущение закрытости. Парк располагался таким образом, что фактически вся его территория была спрятана от посторонних глаз. Павловск, Нижний парк Петергофа или Верхний парк Ораниенбаума тоже не позволяли посторонним наблюдателям видеть гуляющих по парку, но только Гатчинский парк создавал такое ощущение уединенности и – благодаря похожему на тевтонский замок дворцу, который возвышался над прудом, – защищенности. Наверное, именно поэтому почти все свое правление Александр Третий, над которым всегда висел дамоклов меч террора, прожил именно здесь. И наверное, именно поэтому государь Дмитрий Павлович, помазанный в тысяча девятьсот тридцать втором году, сделал Царское Село местом официальных приемов, Павловск резиденцией для семьи, но наиболее важные и секретные совещания проводил в Гатчине. Роскошный Петергоф с его Самсоном, романтичный Ораниенбаум и строгая Стрельна стали общедоступными музеями, но три оставшихся в распоряжении царской семьи поместья словно символизировали собой три части жизни монарха:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Но наш порядок справедлив, – возразил Нессельроде.
– С нашей точки зрения. А вот французы жалуются, что наша киноиндустрия губит их кинематограф. В парижских кинотеатрах идут сплошь русские фильмы, французских днем с огнем не найти. Когда же французское правительство вознамерилось ввести квоты на показ и субсидировать своих кинематографистов, Евразийский союз пригрозил санкциями за недобросовестную конкуренцию.
– Но ведь это справедливо, – пожал плечами Вольский.
– Представьте, что у вас нет возможности смотреть отечественные фильмы, – ответил я.
– Законы рынка есть законы рынка, – не унимался Вольский.
– А национальное самосознание есть национальное самосознание. Пусть французы проиграли экономическую войну, но им обидно, что гибнет их собственная культура. Японцев унижает мысль о том, что основу их экономики составляют русские сборочные предприятия. А каково голландцам, у которых шестьдесят процентов продаваемого в стране сыра импортируется из России? Они просто не хотят с этим мириться. Доминирование России может быть сколько угодно экономически обосновано и исторически обусловлено, но проигравшим от этого не легче. Их сердца протестуют. Это естественная психология любого бедняка, который видит богача-соседа. Бедняк не желает видеть объективную реальность, его воображение всегда рисует иную картину мира, а в конфликте разума и воображения обычно побеждает воображение. Посмотрите, как популярна на Западе, и особенно в Америке, альтернативная история и альтернативная фантастика. Побежденные стремятся победить хотя бы в мечтах, но лишь единицы признают, что причиной их поражения являются их собственные ошибки. Большинство склонны искать козла отпущения, а кто может лучше подойти на эту роль, как не успешный сосед? И если раньше в операциях наших вооруженных сил они видели восстановление справедливости, то теперь увидят агрессию империализма.
В кабинете воцарилась тишина.
– Вы хотите сказать, князь, что если мы начнем сейчас преследование Гоюна теми средствами, которыми действовали до сих пор, то вызовем остро негативную реакцию во всем мире? – спросил государь после непродолжительной паузы.
– Да пусть хоть все разом завопят, – криво усмехнулся Нессельроде. – Нам-то что? Мы сильнее их всех вместе взятых, не так ли, Аркадий Иванович?
– Так-то оно так, – недовольно хмыкнул Вольский. – Но вот только торговой войны нам сейчас не хватало. Вы забыли, что у нас зерновой кризис и проблемы с перевозкой экспортируемых товаров по морю?
– Минутку, господа, – государь поднял вверх руку. – Прежде чем перейти ко второму вопросу, давайте покончим с первым. Вы считаете, князь, что нам не следует искать Гоюна?
– Нет, искать его можно и нужно, – ответил я. – Но только полицейскими мерами и на основе сотрудничества с властями независимых стран. Я считаю, что возможность военных операций против «Небесного предела» может оказаться очередной ловушкой Гоюна.
– А смысл? – прозвучал голос императора.
– Ослабить Россию и сколотить антирусскую коалицию на международной арене. Это позволит ему занять почетное место среди наших врагов.
– То есть вы полагаете, что история с вашим похищением придумана лишь для того, чтобы спровоцировать нас на военные операции? – спросил Шебаршин.
– Нет, конечно, – ответил я. – Просто вилка – это один из его любимых приемов в шахматах. Он всегда ставит противника в условия, когда при любом развитии событий тот несет потери. Если бы Россия не отреагировала, он бы спокойно сколачивал антирусскую коалицию. Среагировала. Получите международный кризис.
– Положим, – поморщился Шебаршин. – Но мне то тогда не понятен смысл вашего похищения. Простите, князь, но при всем уважении к вам лично...
– Оставим это, – сказал император. – Давайте лучше обсудим последствия возможного международного кризиса с учетом намечающегося кризиса в экономике.
– А будет этот международный кризис? – выпятил губу Нессельроде. – Кто позволит себе бросить вызов Российской империи?
Двери кабинета распахнулись, и в него ворвался князь Васильчиков.
– Здравия желаю, ваше величество, – выпалил он. – Приношу свои извинения, господа, но у меня экстренное известие. Поднебесная отзывает своего посла. Мне вручили совершенно невозможную, я бы сказал хамскую ноту протеста, по поводу нашей операции в южном Китае. От нас требуют извинений и невиданной компенсации в десять миллиардов рублей. В противном случае Поднебесная грозит блокадой Порт-Артура.
– Что?! – вскричал Нессельроде. – Да мы через две недели весь Пекин танками перепашем!
– Куда они свой текстиль денут, если мы границы Евразийского союза закроем? – фыркнул Вольский.
– Да уж, много им в этом конфликте не светит, – процедил Шебаршин.
Государь посмотрел на меня, и я еле заметно покачал головой.
– Спокойствие, господа, – прогудел император. – Давайте спокойно обсудим ситуацию. Объявляю перерыв на час. Князь Васильчиков, останьтесь. Вас, господа, прошу обождать.
Мы встали и поклонились.
– Пойдемте, Аркадий Иванович, посмотрим биржевые котировки за последние месяцы, – подошел я к Вольскому, как только мы оказались за дверью. – Был бы признателен вам, если бы вы согласились прокомментировать их.
– В такой момент интересоваться котировками? – изумленно воззрился на меня промышленник.
– Именно в такой момент, – ответил я.
Часть 3
Схватка
Глава 21
ГАТЧИНСКИЙ ПАРК
Гатчинский парк всегда казался мне самым закрытым из всех дворцовых парков Петербургской округи. Дело было даже не в том, что вход сюда был закрыт для большинства подданных империи. Сам ландшафт создавал ощущение закрытости. Парк располагался таким образом, что фактически вся его территория была спрятана от посторонних глаз. Павловск, Нижний парк Петергофа или Верхний парк Ораниенбаума тоже не позволяли посторонним наблюдателям видеть гуляющих по парку, но только Гатчинский парк создавал такое ощущение уединенности и – благодаря похожему на тевтонский замок дворцу, который возвышался над прудом, – защищенности. Наверное, именно поэтому почти все свое правление Александр Третий, над которым всегда висел дамоклов меч террора, прожил именно здесь. И наверное, именно поэтому государь Дмитрий Павлович, помазанный в тысяча девятьсот тридцать втором году, сделал Царское Село местом официальных приемов, Павловск резиденцией для семьи, но наиболее важные и секретные совещания проводил в Гатчине. Роскошный Петергоф с его Самсоном, романтичный Ораниенбаум и строгая Стрельна стали общедоступными музеями, но три оставшихся в распоряжении царской семьи поместья словно символизировали собой три части жизни монарха:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84