К штаб-квартире сноу-менов капитану Репнину пришлось пробираться через вполне революционные баррикады, сложенные из набитых металлоломом, камнями и кирпичом мусорных баков и контейнеров. Конечно, в природе существовал и “парадный” въезд, но Репнин предпочел подольше оставаться незамеченным.
Шел он на дело один, боясь спугнуть “шоблу”. Одет был в гражданское - джинсы, свитер, кепку и кроссовки. Подобную вылазку капитан предпринял против всех правил. “Авантюра - любимое занятие господина Репнина”, - говорили в префектуре. Там терпеть не могут самодеятельности. Впрочем, не только из-за этого Валера до сих пор застрял в капитанах. Порой он рубил правду-матку, а кому она по нраву?..
Жена часто просила его не высовываться, но тщетно. Каждый раз Валерий давал ей клятвенное заверение, а потом… Уж что-что, а клясться капитан всегда умел лучше всех: слова были убедительны, интонации проникновенны, выражение лица способно вышибить слезу из камня. Но сам-то он прекрасно сознавал, что всего лишь вешает лапшу на уши, и мысленно скрещивал пальцы, считая себя скорее игроком, чем клятвопреступником. Не мог ведь Репнин по-другому, не умел, да и не хотел. По инструкции - только в гроб ложиться, да и то не залезть будет…
Сноу-мены, или “шерстяные дети”, представляли собой очередное поколение протеста по аналогии с легендарными теперь хиппи, битниками и панками. На сей раз они сменили (а вернее, оттеснили на второй план) “деревяров-колод-ников”, пожалуй, одну из самых безобидных, хотя и весьма шумных групп. Сноу-мены, как уже можно догадаться, работали под йети: выбривали голову, оставляя короткую шерстку и покрашенные в серо-голубоватый цвет гребни; в этот же цвет красилась и буйная растительность на груди, спине и под мышками (у кого она была). Наиболее рьяные из числа безволосых наклеивали себе на тело окрашенную шерсть или даже целые куски шкур. Вид у “шерстяных” был по-своему потешный, повадки явно хулиганские, а порой так и просто бандитские.
Валерия засекли, когда он уже битых полчаса простоял у окон полуподвала, подглядывая сквозь пыльные и слегка запотевшие стекла.
Капитан до сих пор не видел сноу-менов “женского полу”, но вот теперь удостоился - зрелище, надо сказать, было прелюбопытное. Прически аналогичны мужским, сиреневато-серебряные тени у глаз и такая же помада, голые груди тускло-стального цвета, меховые юбочки, надежно закрывающие срамные места - никакого разврату; ну а ноги отсюда было не разглядеть. И эти девчоночки лет пятнадцати-двадцати от роду довольно бодро выплясывали под монотонную мелодию каких-то языческих народов, изливаемую мощными колонками допотопного японского магнитофона, - пытались расшевелить еще не отошедшую от бодуна публику.
Судя по всему, в обиталище “шерстяных детей” было неплохо натоплено. Сноу-мены возлежали на разнокалиберных шкурах, раскиданных по всему пространству полуподвала, - от кроличьих до медвежьих и лосиных, от белоснежных до угольно-черных - и предавались всяким нехорошим излишествам. Впрочем, некоторые просто дремали.
А когда магнитофон захрипел и отрубился, одна из девочек - судя по всему, здешняя примадонна - вдруг запела безо всякого музыкального сопровождения. Пела она, промежду прочим, вполне профессионально - по крайней мере, ничуть не хуже певички из кафе “Премьер”. У нее было чуть-чуть хрипловатое меццо-сопрано.
Йети, йети! Ни за что на свете
Не расстанусь я с тобой!
Будет небо черным, будет солнце черным,
Кровь зато уж станет голубой!
Йети, йети! Шерстяные дети
Будут от тебя, ты - мой дружок!
Йети, йети! Гималайский мишка!
Съешь меня, я - твой пирожок!
Публика издала дружный вопль восторга, от которого задрожали окна, впрочем, как показалось Репнину, восторгались они вовсе не песней, “знакомой до слез”, а самой примадонной.
- Ты… хм… чего здесь делаешь, дядя?! - прервал процесс наблюдения чей-то грубый голос.
- Я ищу Хурра-Бина, - невозмутимо ответствовал капитан.
- Хурра-кого?
- Не валяй ваньку, мохнатый. Считаю до трех…- Репнин сурово нахмурил брови.
- А что после “трех”? - поинтересовался сноу-мен. Он, конечно же, ничуть не испугался, так как был на голову выше, много тяжелее и шире в плечах.
Капитан не представлял, чем таким можно вывести из себя косматого громилу, - ткнул, что называется, пальцем в небо, но, похоже, попал в точку:
- Лишишься невинности. Тот аж в лице переменился.
- Да я тебя, людер!.. - Замах был слишком медленным, и Репнин не только успел успокоить “шерстяного” коротким хуком слева, но и даже почесать у себя за ухом. Охранник завалился мордой в куст лебеды, выросшей на шлаковой куче, зарычал угрожающе, но подниматься что-то не спешил.
- Ты почто моих братьев трогаешь?! - проревел здоровенный детина, выбравшись из подъехавшего в этот момент пикапа. Был он еще здоровеннее поверженного сноу-мена.
Одет был вожак в незастегнутую кожаную куртку, кожаные штаны и мокасины. Голую грудь его покрывала седая шерсть. Хоть тут без бутафории!.. Гребень из столь же натуральных седых волос украшал массивный, почти кубический череп. Глубоко посаженные глаза - в черных полукружьях - смотрели настороженно, в них несомненно отражался ум, коим явно не блистали задержанные полицией сноу-мены.
- Я пришел поговорить с вами, господин Бингрелов, И поговорить пока что по-хорошему, - сказал капитан, фехтуя взглядами с вожаком.
Хурра-Бин поморщился. Видно, “мирская” фамилия чрезвычайно раздражала его. Кисло-перекошенная физиономия вожака так и просилась быть запечатленной на века.
- Пошли в берлогу, - наконец разродился он. - Там найдется тихий закуток…- И, бросив презрительный взгляд на все еще копошащегося в жухлой лебеде охранника, пошагал к узкой двери полуподвала. Вниз вело четыре ступеньки. Проходя в дверь, Хурра-Бину пришлось нагнуть голову.
Освещалось логово толстенными свечами, помещенными в огромные латунные канделябры грубой работы, а также парой напольных ламп с сетчатыми металлическими колпаками. - По стене проходила здоровенная труба парового отопления - именно она и была источником жизни. Запахи тут стояли тяжелые, но не смертельные. Сноу-мены явно страдали от похмелья и не менее явно, не злоупотребляли регулярностью мытья. Клеенные на грудь шкуры, возможно, и вовсе нельзя было мочить, а кожа под ними, без сомненья, прела…
“Шерстяные дети” встретили появление Хурра-Бина громкими шлепками по обнаженным частям тела. А вот в Исламской Конфедерации лидеров приветствуют ударами ладоней по крышкам парламентских или министерских столов. Всего один эволюционный шажок остался им до наицивилизованнейшего хлопанья в ладоши.
Вожак бросил безразличный взгляд на “стадо” и прошествовал в глубину помещения - прямо за сцену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74