Согласно данным Канале, пятеро трансвеститов получили свои квартиры тоже примерно в это же время. Складывалось впечатление, что Сантомауро, став президентом, почувствовал полную свободу и творил что хотел.
Брунетти бросил читать и подошел к окну. Кирпичный фасад церкви Сан-Лоренцо освободился от лесов несколько месяцев назад, но церковь пока не открыли. Глядя в окно, он говорил себе; что совершает ошибку, от которой много раз предостерегал других полицейских: он исходит из виновности подозреваемого. Но так же, как он знал, что церковь не откроют никогда, по крайней мере при его жизни, он знал, что Сантомауро виновен в смерти Маскари, в смерти Креспо и в смерти Марии Нарди. Он и, наверное, Раванелло. Сто шестьдесят две квартиры. Сколько же из них сдается людям вроде Канале, которые готовы платить наличные и помалкивать? Половина? Даже третья часть приносила бы более семидесяти миллионов лир в месяц, почти миллиард лир в год. Он вспомнил о вдовах и сиротах. Неужели Сантомауро выдумал их, чтобы прикарманить даже те суммы, которые складывались из символической квартирной платы?
Брунетти вернулся к столу и снова стал листать отчет, пока не нашел справку о выплате пособий вдовам и сиротам. Да, выплаты производились Банком Вероны. Он стоял, склонившись над бумагами, упираясь руками в стол, и твердил себе, что, будь он хоть тысячу раз уверен, уверенность – это еще не доказательство. И все-таки уже кое-что.
Раванелло обещал ему копии счетов Маскари – вклады и кредиты, которые находились в его ведении. Можно было не сомневаться, что раз Раванелло вызвался предоставить ему эти документы, то для Брунетти они окажутся совершенно бесполезны. Чтобы получить доступ ко всей документации банка и Лиги, требовалась санкция суда, а будет она или нет, зависит уже не от Брунетти, а от высших сил.
Из-за двери долетело: «Avanti», и Брунетти вошел в кабинет шефа. Патта, едва взглянув на вошедшего, снова уткнулся в бумаги, лежащие перед ним на столе. К удивлению Брунетти, Патта, кажется, действительно читал, а не просто делал вид, что очень занят.
– Buon giorno, синьор вице-квесторе, – поздоровался Брунетти.
Патта снова поднял голову и махнул рукою на стул.
Когда Брунетти сел, он спросил, ткнув пальцем в документы:
– За это я должен вас благодарить?
Поскольку Брунетти понятия не имел, что это за бумаги, но виду не подавал, не желая упускать тактического преимущества, ему оставалось только определить по тону Патты, о чем идет речь. Патта не был мастером тонкой иронии и сейчас говорил совершенно серьезно. В то же время, поскольку Брунетти ни разу не сталкивался с благодарностью Патты, то толковал ее сугубо теоретически, как богословы трактуют ангелов-хранителей. Он не был уверен, что слова Патты продиктованы именно ею.
– Эти бумаги вам принесла синьорина Элеттра? – спросил он, чтобы выиграть время.
– Да. – Патта ласково похлопал их ладонью, будто трепал по голове любимую собаку.
Для Брунетти этого было достаточно.
– В основном это заслуга синьорины Элеттры, а я лишь дал ей некоторые указания, – сказал он, скромно потупившись.
– Они арестуют его сегодня же, – с мстительным удовольствием сообщил Патта.
– Кто, синьор?
– Налоговики. Он наврал в своем заявлении на получение гражданства Монако, так что оно недействительно. То есть он до сих пор гражданин Италии и не платил здесь налоги семь лет. Все, ему конец. Они уж из него всю душу вытрясут, за ноги его подвесят.
Недавние события, когда пара министров действующего правительства, попав в руки налоговой полиции, благополучно избежала суровой кары, заставляли усомниться в том, что мечты Патты осуществятся. Впрочем, сейчас было не время для споров с начальством. Брунетти осторожно поинтересовался:
– А… он будет один, когда они за ним придут?
– В этом-то все и дело. Никто пока не знает о предстоящем аресте. Они должны взять его сегодня в восемь часов. Мне позвонил друг из налоговой и сообщил. – Патта мрачнел на глазах. – Если я позвоню ей, чтобы предупредить, то она скажет ему, и он успеет уехать из Милана. А если я не позвоню, то она будет там, когда они придут за ним.
А тогда не избежать огласки в прессе, закончил про себя Брунетти. Газетчики все кости перемоют и синьоре Патте, и ее мужу.
На лице Патты происходила захватывающая смена красок, отражавшая внутреннюю борьбу: страх огласки и жажда мщения рвали его на части.
Как и предполагал Брунетти, страх оказался сильнее.
– Не представляю, как мне сообщить ей, чтобы он не узнал.
– Может быть, синьор, ваш адвокат позвонит ей и попросит встретиться с ним где-нибудь в Милане сегодня вечером для разговора? И ее не будет… э-ээ… там, когда приедет полиция.
– А о чем моему адвокату с ней разговаривать?
– Он мог бы сказать, что ему нужно обсудить с ней что-нибудь от вашего имени, ну – условия какие-нибудь…
– Она терпеть не может моего адвоката.
– А с вами она стала бы разговаривать, синьор? Если вы скажете, что приедете в Милан сегодня вечером?
– Она… – Не договорив, Патта резко поднялся из-за стола и подошел к окну. Из его окна тоже была видна церковь Сан-Лоренцо.
Пока он стоял у окна и молча разглядывал Сан-Лоренцо, Брунетти сообразил, чем грозит ему эта ситуация. Если у Патты сейчас вырвется признание в том, что он любит свою жену и хочет, чтобы она вернулась, то он вовек не простит Брунетти как свидетеля собственной слабости. Не дай бог, если эта слабость проявится в виде дрожания губ или голоса. Тогда он и вовсе сживет его со свету.
Брунетти решил действовать. Серьезным и бесстрастным тоном, будто он и думать забыл о личных проблемах шефа, он произнес:
– Синьор, я пришел к вам для того, чтобы обсудить дело Маскари. Мне кажется, есть некоторые вещи, о которых я должен вам сообщить.
Плечи Патты поднялись и опустились – он глубоко вздохнул. Затем он обернулся и подошел к столу:
– Что там нового?
Брунетти подчеркнуто деловитым тоном рассказал ему о досье на Лигу, о квартирах, которые она сдает, – в частности, одну из них снимал Креспо, – и о пособиях, которые она ежемесячно выплачивает вдовам и сиротам из числа достойных.
– Полтора миллиона в месяц? – переспросил Патта, когда Брунетти поведал ему о визите Канале. – А официально сколько они берут?
– Канале платит сто десять тысяч. Никто из жильцов в списке не платит больше двухсот тысяч. То есть по документам выходит, что за одну квартиру Лига получает не более этой суммы.
– И большие это квартиры?
– У Креспо было четыре комнаты в современной многоэтажке. Других квартир я лично не видел, но, судя по адресам, по крайней мере по адресам в Венеции, и количеству комнат, это очень престижное жилье.
– Вы знаете, сколько народу платит ренту наличными, как Канале?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Брунетти бросил читать и подошел к окну. Кирпичный фасад церкви Сан-Лоренцо освободился от лесов несколько месяцев назад, но церковь пока не открыли. Глядя в окно, он говорил себе; что совершает ошибку, от которой много раз предостерегал других полицейских: он исходит из виновности подозреваемого. Но так же, как он знал, что церковь не откроют никогда, по крайней мере при его жизни, он знал, что Сантомауро виновен в смерти Маскари, в смерти Креспо и в смерти Марии Нарди. Он и, наверное, Раванелло. Сто шестьдесят две квартиры. Сколько же из них сдается людям вроде Канале, которые готовы платить наличные и помалкивать? Половина? Даже третья часть приносила бы более семидесяти миллионов лир в месяц, почти миллиард лир в год. Он вспомнил о вдовах и сиротах. Неужели Сантомауро выдумал их, чтобы прикарманить даже те суммы, которые складывались из символической квартирной платы?
Брунетти вернулся к столу и снова стал листать отчет, пока не нашел справку о выплате пособий вдовам и сиротам. Да, выплаты производились Банком Вероны. Он стоял, склонившись над бумагами, упираясь руками в стол, и твердил себе, что, будь он хоть тысячу раз уверен, уверенность – это еще не доказательство. И все-таки уже кое-что.
Раванелло обещал ему копии счетов Маскари – вклады и кредиты, которые находились в его ведении. Можно было не сомневаться, что раз Раванелло вызвался предоставить ему эти документы, то для Брунетти они окажутся совершенно бесполезны. Чтобы получить доступ ко всей документации банка и Лиги, требовалась санкция суда, а будет она или нет, зависит уже не от Брунетти, а от высших сил.
Из-за двери долетело: «Avanti», и Брунетти вошел в кабинет шефа. Патта, едва взглянув на вошедшего, снова уткнулся в бумаги, лежащие перед ним на столе. К удивлению Брунетти, Патта, кажется, действительно читал, а не просто делал вид, что очень занят.
– Buon giorno, синьор вице-квесторе, – поздоровался Брунетти.
Патта снова поднял голову и махнул рукою на стул.
Когда Брунетти сел, он спросил, ткнув пальцем в документы:
– За это я должен вас благодарить?
Поскольку Брунетти понятия не имел, что это за бумаги, но виду не подавал, не желая упускать тактического преимущества, ему оставалось только определить по тону Патты, о чем идет речь. Патта не был мастером тонкой иронии и сейчас говорил совершенно серьезно. В то же время, поскольку Брунетти ни разу не сталкивался с благодарностью Патты, то толковал ее сугубо теоретически, как богословы трактуют ангелов-хранителей. Он не был уверен, что слова Патты продиктованы именно ею.
– Эти бумаги вам принесла синьорина Элеттра? – спросил он, чтобы выиграть время.
– Да. – Патта ласково похлопал их ладонью, будто трепал по голове любимую собаку.
Для Брунетти этого было достаточно.
– В основном это заслуга синьорины Элеттры, а я лишь дал ей некоторые указания, – сказал он, скромно потупившись.
– Они арестуют его сегодня же, – с мстительным удовольствием сообщил Патта.
– Кто, синьор?
– Налоговики. Он наврал в своем заявлении на получение гражданства Монако, так что оно недействительно. То есть он до сих пор гражданин Италии и не платил здесь налоги семь лет. Все, ему конец. Они уж из него всю душу вытрясут, за ноги его подвесят.
Недавние события, когда пара министров действующего правительства, попав в руки налоговой полиции, благополучно избежала суровой кары, заставляли усомниться в том, что мечты Патты осуществятся. Впрочем, сейчас было не время для споров с начальством. Брунетти осторожно поинтересовался:
– А… он будет один, когда они за ним придут?
– В этом-то все и дело. Никто пока не знает о предстоящем аресте. Они должны взять его сегодня в восемь часов. Мне позвонил друг из налоговой и сообщил. – Патта мрачнел на глазах. – Если я позвоню ей, чтобы предупредить, то она скажет ему, и он успеет уехать из Милана. А если я не позвоню, то она будет там, когда они придут за ним.
А тогда не избежать огласки в прессе, закончил про себя Брунетти. Газетчики все кости перемоют и синьоре Патте, и ее мужу.
На лице Патты происходила захватывающая смена красок, отражавшая внутреннюю борьбу: страх огласки и жажда мщения рвали его на части.
Как и предполагал Брунетти, страх оказался сильнее.
– Не представляю, как мне сообщить ей, чтобы он не узнал.
– Может быть, синьор, ваш адвокат позвонит ей и попросит встретиться с ним где-нибудь в Милане сегодня вечером для разговора? И ее не будет… э-ээ… там, когда приедет полиция.
– А о чем моему адвокату с ней разговаривать?
– Он мог бы сказать, что ему нужно обсудить с ней что-нибудь от вашего имени, ну – условия какие-нибудь…
– Она терпеть не может моего адвоката.
– А с вами она стала бы разговаривать, синьор? Если вы скажете, что приедете в Милан сегодня вечером?
– Она… – Не договорив, Патта резко поднялся из-за стола и подошел к окну. Из его окна тоже была видна церковь Сан-Лоренцо.
Пока он стоял у окна и молча разглядывал Сан-Лоренцо, Брунетти сообразил, чем грозит ему эта ситуация. Если у Патты сейчас вырвется признание в том, что он любит свою жену и хочет, чтобы она вернулась, то он вовек не простит Брунетти как свидетеля собственной слабости. Не дай бог, если эта слабость проявится в виде дрожания губ или голоса. Тогда он и вовсе сживет его со свету.
Брунетти решил действовать. Серьезным и бесстрастным тоном, будто он и думать забыл о личных проблемах шефа, он произнес:
– Синьор, я пришел к вам для того, чтобы обсудить дело Маскари. Мне кажется, есть некоторые вещи, о которых я должен вам сообщить.
Плечи Патты поднялись и опустились – он глубоко вздохнул. Затем он обернулся и подошел к столу:
– Что там нового?
Брунетти подчеркнуто деловитым тоном рассказал ему о досье на Лигу, о квартирах, которые она сдает, – в частности, одну из них снимал Креспо, – и о пособиях, которые она ежемесячно выплачивает вдовам и сиротам из числа достойных.
– Полтора миллиона в месяц? – переспросил Патта, когда Брунетти поведал ему о визите Канале. – А официально сколько они берут?
– Канале платит сто десять тысяч. Никто из жильцов в списке не платит больше двухсот тысяч. То есть по документам выходит, что за одну квартиру Лига получает не более этой суммы.
– И большие это квартиры?
– У Креспо было четыре комнаты в современной многоэтажке. Других квартир я лично не видел, но, судя по адресам, по крайней мере по адресам в Венеции, и количеству комнат, это очень престижное жилье.
– Вы знаете, сколько народу платит ренту наличными, как Канале?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61