И хотя такое прозвище было дано Абдере в насмешку, они тем не менее охотнее всего выслушивали именно эту лесть. Абдериты стремились подражать афинянам во всем и подражали, как обезьяна – человеку. Желая казаться веселыми и остроумными, они становились смешными; решали важные дела – легкомысленно, а пустяки – серьезно; из-за какой-нибудь мелочи могли созывать народные собрания и совет раз двадцать, чтобы произносить вздорные речи за или против какого-либо Дела, которое можно было решить, и решить лучше, в четверть часа здравомыслящему человеку. Постоянно носились они с прожектами украшения и расширения города, и очень часто, что-то предпринимая для этого, убеждались, доведя дело уже до половины, что оно превосходит их возможности. Свой полуфракийский язык они обильно уснащали аттическими выражениями. Не обладая ни малейшим вкусом, они всюду выставляли свою страсть к искусству и постоянно болтали о живописи и статуях, о музыке, ораторах и поэтах, никогда не имея ни одного сколько-нибудь порядочного художника, скульптора, оратора или поэта. Храмы они строили наподобие бань, а бани наподобие храмов; распорядились написать картину о вулкановой сети и поместили ее на стене ратуши, а фреску, изображавшую возвращение Хрисеиды – в Академии; на представлениях комедии – плакали, а на трагических зрелищах – смеялись. И во всех бесчисленных подобных вещах эти добрые люди воображали себя афинянами, а были – абдеритами!
– Какую возвышенную оду написал Физигнат в честь моей перепелки! – воскликнула одна абдеритка.
– Тем хуже! – заметил Демокрит.
– Обратили ли вы внимание, – обратился к Демокриту первый архонт Абдеры, – на фасад этого здания, предназначенного для арсенала? Он из лучшего паросского мрамора. Признайтесь, что вам ничего не доводилось видеть лучшего!
– Он, видимо, стоил республике порядочных денег, – сказал Демокрит.
– То, что делает честь республике, никогда не может стоить слишком дорого, – возразил архонт, чувствовавший себя в этот момент Периклом. – Мне известно, Демокрит, что вы – знаток, ибо всегда и во всем выискиваете недостатки. Прошу вас, найдите недостаток в этом фасаде.
– Тысячу драхм за один недостаток, господин Демокрит! – воскликнул один молодой человек, имевший честь быть племянником архонта и прибывший недавно из Афин, где он за половину своего состояния усовершенствовался и превратился из абдеритского повесы в афинскою щеголя.
– Фасад красив, – учтиво заметил Демокрит. – Настолько красив, что мог бы находиться в Афинах или Спарте. Но, с вашего позволения, я вижу один недостаток в этом великолепном здании.
– Недостаток? – спросил архонт с таким выражением лица, которое свойственно лишь архонту-абдериту.
– Недостаток? Недостаток? – повторял юный щеголь, громко смеясь.
– Разрешите спросить, Демокрит, в чем же состоит этот ваш недостаток?
– Мелочь, – ответил Демокрит. – Всего-навсего в том, что этот красивый фасад не виден.
– Не виден? Это почему же?
– Да клянусь Анубисом! Как же можно его видеть за этими отвратительно построенными зданиями и сараями, которые всюду здесь расставлены и заслоняют для зрителей вид на фасад.
– Эти дома стояли еще до вашего и моего рождения, – сказал архонт. Подобные диалоги происходили постоянно, пока философ жил среди абдеритов, происходили ежедневно, ежечасно, ежеминутно.
– Как вы находите этот пурпур, Демокрит? Вы ведь бывали в Тире, не так ли?
– Да, мадам, я был, а этот пурпур не был. Это червленица, которую привозят вам сиракузяне из Сардинии и продают за тирский пурпур.
– Но покрывало из тончайшего индийского полотна вы, надеюсь, оцените по достоинству?
– Из тончайшего полотна, которое изготавливается в Мемфисе и Пелусии, прекрасная Аталанта.
И вот уже за одну минуту Демокрит приобрел двух врагов. Ну, могло ли быть что-нибудь более неприятное, чем эта искренность?
Глава восьмая
Краткие сведения об абдеритском театре. Демокрит вынужден высказать о нем свое мнение
Абдериты имели весьма высокое представление о своем театре. Его актерами были мещане Абдеры, которые не могли просуществовать на доходы от своего ремесла или были слишком ленивы, чтобы выучиться таковому. Никаким основательным понятием об искусстве они не обладали, но зато много воображали о своих способностях. И, действительно, у них не было недостатка в дарованиях, так как абдериты вообще были прирожденными фиглярами, шутами и кривляками, у которых каждый член тела помогал речи; правда, то, что они говорили, имело мало смысла.
У них был свой драматург, по имени Гипербол, который, если верить им, настолько усовершенствовал абдеритский театр, что он мало уступал афинскому. Гипербол блистал равным образом и в комедии, и в трагедии и, кроме того, сочинял очень смешные сатировские драмы, так забавно пародировавшие его собственные трагедии, что можно было, как утверждали абдериты, лопнуть со смеха. По их мнению, он соединял в своих трагедиях могучее вдохновение Эсхилас красноречием и пафосом Еврипида,а в своих комедиях – веселость и задорное остроумие Аристофанас тонким вкусом и изяществом Агатона. Быстрота, с которой Гипербол рождал свои творения, была своего рода талантом, и им он более всего гордился. Каждый месяц он поставлял по одной трагедии с маленькой комедией впридачу. «Моя лучшая комедия, – говаривал он, – заняла у меня всего 14 дней, а играют ее четыре-пять часов подряд».
«Да сохранит нас небо от таких пьес!» – подумал Демокрит.
Абдериты наперебой приставали к нему, чтобы он высказал свое мнение об их театре. И хотя философ неохотно пускался в разговор о вкусе сограждан, он все же не мог удержаться, чтобы не польстить им, коль скоро они единодушно требовали его суждения.
– Как вам нравится новая трагедия?
– Сюжет найден удачно. Да и чего бы стоил писатель, если бы он изуродовал такой сюжет?
– Не правда ли, она очень трогательна?
– Пьеса может быть местами трогательной и все же в целом – оказаться весьма жалким произведением, – заметил Демокрит. – Я знаю одного скульптора из Сикиона, одержимого манией ваять только богинь любви. Но они походят у него на площадных девок, хотя и отличаются самыми красивыми ногами на свете. Вся тайна в том, что человеку этому постоянно служит моделью его собственная жена, у которой, к счастью для его Венер, по крайней мере хоть красивые ноги. Точно так же и самому плохому поэту иногда удается какое-нибудь трогательное место, и нередко тогда, когда он сам влюблен, или утратил друга, или же вообще случилось такое, что помогает говорить ему от лица своего персонажа.
– Следовательно, вы не находите великолепной Гекубу нашего поэта?
– Я считаю, что поэт, наверное, сделал все, что мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96