Он все-таки рискнул:
— Я не поеду…
— Тогда прямым ходом отправляйтесь в трибунал!
Саша Якимов стоял уже перед Землячкой, подал на подпись мандат.
— Сколько детей?
— Двадцать семь.
Она подписала, поднялась.
— Соберись, Саша, догонишь нас на улице. Товарищ Пузырева, пошли.
Не глядя на Кранца, вышла с Пузыревой на улицу, и тот после минутного колебания уныло потащился за ними.
Хор уже распался, дети сидели на травке, росшей по обочине дороги, играли в пятнашки, а самые маленькие пристраивались спать в канаве.
— Дети! — воскликнула Землячка и запнулась; она не знала, что им сказать, как с ними разговаривать, вот когда она почувствовала свою полную беспомощность. — Товарищ Пузырева… Организуйте их как-нибудь, не ночевать же им здесь.
Толстая женщина в солдатской шинели снова выступила на авансцену.
— Паршивцы! — крикнула Пузырева, сменив контральто на визгливый дискант. — Жрать хотите?
Дети тотчас окружили Пузыреву, точно стая воробьев слетелась на горсть зерна.
— Симочка! — позвала Пузырева.
Подошла девочка с клеенчатой сумкой, и Пузырева принялась доставать из этой сумки какие-то бурые оладьи и оделять ими детей.
Отношения между директоршей и ее воспитанниками были самые добросердечные.
— А теперь слушайте меня! — крикнула опять Пузырева, опустошив сумку и указывая на Землячку. — Сейчас мы отправимся с этой тетей на станцию, тетя отведет нам комнату, и вы ляжете спать…
Ребятишки взялись за руки и попарно зашагали к станции.
На станции заканчивалась погрузка зерна.
Землячка подозвала командира батальона и велела ему привести начальника станции.
— Отцепите один пустой вагон, — приказала она. — Погрузите детей и с ближайшим поездом отправьте на север, их будут сопровождать два политработника. Не оставлять же детей в районе предстоящих боев.
Ни начальник станции, ни комбат не спорили.
Казалось, Пузырева побагровела еще больше.
— Товарищ генерал! — воскликнула она, схватив за руку Землячку и снова переходя на контральто. — Теперь я вижу разницу… — она не сказала, между кем или чем. — Вы поняли меня! Как женщина женщину.
И опасаясь, как бы кто не раздумал или не отменил приказа, она быстро повела ребят к поезду.
— А вы подождите, — задержала Землячка Якимова и Кранца. — Слушай меня внимательно, Саша. Постарайтесь в Тамбове или в Рязани устроить детей — не сбыть с рук, а устроить, для того вы и политработники, понятно? А Кранца я обязываю обеспечивать детей в дороге питанием, это вполне в его силах. Ты, Саша, едешь за старшего, и если этот… — Она даже не посмотрела на Кранца. — Если этот вздумает улизнуть или поведет себя недостойно, сдай его в ближайшую комендатуру как дезертира. А чтобы ты мог выполнить приказ, я даю тебе… — Она сняла с ремня кобуру с браунингом и подала Якимову. — Вернешься — отдашь, а не встретимся, считай это моим подарком. — Решительно повернулась и зашагала прочь. Землячка не любила ни лишних слов, ни долгих проводов.
Поселок уже спал, нигде ни огонька, лишь сонно покачивались в палисадниках высокие мальвы и доносились издалека соловьиные трели.
А ведь еще несколько дней, и Касторная станет ареной жестоких боев, деникинцы рвутся к Воронежу и Курску — у Землячки сердце зашлось с досады, что ее не будет во время этих боев в армии.
Она дошла до школы, молча прошла через канцелярию. Работники политотдела устраивались на ночевку, лишь дежурный крутил ручку полевого телефона, пытаясь с кем-то соединиться.
На столе у нее стояла нетронутая крынка с молоком, принесенная под вечер Сашей Якимовым. Налила в кружку молока, выпила. Достала из папки исписанные листки, прочла начало своего обращения в ЦК, подумала и принялась — с болью, с мукой, с тревогой — дописывать свою докладную записку.
Докладная записка
"В Ц.К. Р.К.П. и в
Политотдел Реввоенсовета
Республики.
Неудачи в 8-й армии начались с конца апреля, этому способствовал ряд причин…
Зимние переходы, отсутствие снабжения и особенно обуви — были случаи, когда красноармейцы босыми делали переходы по льду, — непрерывные бои и заболевания сыпным тифом дали громадный процент выбывших из строя уже к концу марта. В армии из 1423 коммунистов, находившихся на партийном учете, осталось 227. Мы вопили о помощи. Выполняя боевые приказы, армия истекала кровью и из-за количественных потерь становилась небоеспособной. Фронт, обороняемый 1-й Московской рабочей дивизией, протянулся на 25 верст, а находилось на нем всего 27 бойцов.
И все же, при колоссальном напряжении сил, боевые приказы удавалось выполнять в точности.
Никакие просьбы о пополнении не помогали. Истекавшие кровью части теряли последних людей и доведены были до последней степени истощения.
Недавно 112-й полк, когда-то гордость нашей армии, самый смелый, самый боевой, отказался выполнить боевой приказ. Четверо суток шли солдаты босыми под проливным дождем — и это после шести месяцев непрерывных боев!
Но стоило сказать им несколько слов, как они снова бросились в атаку!
Из 380 человек, остававшихся в дивизии, уцелело 70, остальные были убитыми и ранеными, а всего в этом бою мы потеряли ранеными и убитыми 700 человек.
В самое последнее время нам стали посылать пополнения. Но что это были за пополнения? Сплошь дезертиры. Они немедленно, без какой-либо политической обработки, посылались в бой, потому что задерживать их не было возможности. Фронт требовал людей немедленно, и мы посылали часто совершенно негодные пополнения.
И нашим старым кадрам нужно было быть особенно крепкими, чтобы не разложиться от таких пополнений. Тяжелую атмосферу создали в особенности пополнения из разных украинских частей. Четыре полка, присланные из Украинской дивизии, были расформированы за полной негодностью, после того как они оголяли фронт. Бронепоезд «Углекоп» погиб по вине 37-го и 38-го пехотных полков Украинской дивизии. Внимание, которое уделялось маршевым ротам всю зиму, и громадная боевая и политическая подготовка их в нашем Запасном полку сошли на нет из-за той спешки, с какой приходилось бросать в бой новые пополнения.
Так обстояло дело с пополнением.
Со снабжением дело обстояло еще хуже.
Страдали не столько от отсутствия продовольствия, сколько от отсутствия обмундирования и, главным образом, сапог.
Вопль — одежды и накормите нас! — это общий вопль в армии, а мы ничего не делаем только потому, что не дают проявиться инициативе.
Характерен факт с нашей эвакуацией. Эвакуация у нас прошла блестяще — за исключением нескольких поломанных вагонов все вывезено, и сделано это было молниеносно.
Как высоко оценили мы двух работников, участвовавших в этом деле, — начальника военных сообщений нашей армии тов. Пигулина и комиссара при нем тов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68