Как чудесно дышать чистым воздухом, перестать спешить, дергаться, заниматься только одним, самым важным – жить! И Мара согласно кивает головой. Как она переменилась, Мара! Она налилась силой, пополнела, двигается степенно, разговаривая спокойно, обдумывая каждое слово.
– Так тебе все понятно, Мара? Ты видишь, что за жизнь у нас будет?
Вот так я излагал: самозабвенно, чуть ли не со слезами на глазах, когда в холле послышались шаги Мод. Быстро собрал листы, перегнул их пополам, прикрыл ладонью и стал ждать ее вопросов.
– Кому это ты пишешь? – прямо, в лоб спросила она.
– Я знаю кому, – буркнул я в ответ негромко.
– Могу догадаться, что женщине.
– Да, женщине, а точнее сказать – девушке.
Эти слова я произнес медленно, даже проникновенно: я все еще был там, под большими деревьями, над неподвижной гладью озера с двумя медленными лебедями. «Раз ты хочешь знать, – подумал я, – пожалуйста, я тебе расскажу. Не вижу смысла, зачем мне и дальше врать. Я не жалею о том, что наделал. Если б ты могла полюбить так же, как я – все было бы куда легче. Я не собираюсь тебя обижать, я просто хочу, чтобы ты позволила мне быть». Все это я проговорил про себя, но Мод как будто услышала.
– У тебя с ней любовь? Можешь не отвечать, я и так вижу.
– Да, ты угадала, я ее люблю. Я встретил свою настоящую любовь.
– Может быть, с ней ты будешь обходиться лучше, чем со мной.
– Надеюсь, что да. – Я по-прежнему говорил тихим голосом, я верил, что она в конце концов поймет меня. – Ведь на самом деле, Мод, мы никогда не любили друг друга. Ведь ты это знаешь.
– Ты никогда не видел во мне человека, – начала она. – Ты унижал меня при своих приятелях, бегал за другими женщинами, ты и ребенком нашим никогда не интересовался.
– Мод, ну хоть сейчас не надо такого тона. Я хотел бы, чтоб мы поговорили спокойно, без упреков.
– Ты можешь так говорить, потому что счастлив. Нашел себе другую игрушку.
– Это не так, Мод. Но послушай: предположим даже, что все, что ты говоришь, – правда, но что это теперь меняет? Представь себе, что мы плыли на одной лодке, а она тонет…
– Незачем мне это представлять. Ты собираешься уйти к кому-то еще, а я остаюсь одна со всеми своими заботами.
– Я знаю, – сказал я, глядя на нее с неподдельной нежностью. – Если б ты попробовала мне все простить… Неужели это так трудно? К чему продолжать нашу жизнь? Мы не научимся любить друг друга, не научимся. А почему бы нам не расстаться друзьями? Я и не думаю оставлять тебя в нужде. Я буду тебе помогать, я все это обдумал.
– Говорить легко. Ты ведь всегда обещаешь то, что выполнить не можешь. Да ты забудешь о нас, как только ступишь за порог этого дома. Я тебя знаю. И не могу себе позволить великодушничать с тобой. Ты меня с самого начала жутко обманывал. Ты был эгоистом, страшным эгоистом. Я никогда не думала, что человек может быть таким грубым, бесчувственным, таким бесчеловечным. А сегодня, правда, я тебя почти не узнаю. В первый раз ты похож…
– Мод, я скажу тебе жестокую вещь, но я должен ее сказать. Я хочу, чтоб ты поняла. Может быть, мне и надо было быть с тобой именно таким, чтобы научиться обращению с женщиной. Здесь нет моей вины – судьба распорядилась. Ты послушай: как только я ее увидел…
– А где ты с ней познакомился? – спросила Мод. Женское любопытство пересилило все остальные чувства.
– В танцзале. Она – платная партнерша. Я понимаю, звучит не очень, но если б ты ее видела…
– Нет уж, я не хочу ее видеть. И слышать ничего не хочу о ней больше. Мне просто было интересно… – Вдруг она бросила на меня взгляд, в котором мелькнуло сострадание. – И ты думаешь, что такая женщина принесет тебе счастье?
– Ты все время называешь ее женщиной, а она совсем молоденькая девушка.
– Еще хуже. Ох, какой же ты дурак!
– Мод, все не так, как ты думаешь, совсем не так. Право же, тебе не следует рассуждать об этом. Как ты можешь знать? И потом, что бы ни случилось – теперь мне все равно. Я уже решил.
И тут она сникла. Неописуемая печаль и усталость были в ее фигуре. Голова склонилась вниз и набок – так выглядит в петле тело повешенного. Я уставился в пол, не в силах видеть ее страдание.
Так мы сидели, не глядя друг на друга, несколько минут. Только услышав всхлипывания, я поднял глаза и увидел ее вздрагивающее, искаженное болью лицо. Она вытянула перед собой руки, упала головой на стол, прижавшись к нему лицом. Я встал над ней, положил руки на дрожащие плечи. Мне надо было сказать хоть что-нибудь, но слова застревали у меня в горле. Не зная, что делать, я гладил ее волосы. Это была унылая, отстраненная ласка, так гладят голову неведомого раненого животного, наткнувшись на него в темноте.
– Ну будет, будет, – старался я успокоить ее, – слезами не поможешь…
Рыдания усилились. Я понимал, что говорю не то, что говорю неправду, но и себе я ничем не мог помочь. Что бы она ни сделала, даже если бы она решила покончить с собой, я ничего не мог изменить. Я ждал этих слез, знал, что они прольются. И почти наверняка знал и то, что буду стоять над ней, гладить ее волосы и говорить неправду. А мысли мои были об одном: если она прекратит это и отправится в постель, я смогу закончить письмо. Смогу добавить постскриптум о том, что рана нанесена. И с радостью пополам с грустью смогу написать: «Все кончено».
Вот о чем я думал, поглаживая волосы Мод. Никогда я не был более далек от нее. Прислушиваясь к ее всхлипываниям, я представлял себе совершенно ясно и с удовлетворением, как спокойно ей станет через неделю после моего ухода. «Ты же почувствуешь себя совсем другой женщиной, – мысленно уговаривал я ее. – Сейчас ты мучаешься, но ведь это естественно и вполне понятно, я тебя не виню, но только проваливала бы ты со всеми своими страданиями поскорее». Надо было бы мне встряхнуть ее, чтобы подкрепить эти мысли, но я не успел. Она вдруг выпрямилась, уставилась на меня полубезумным, отчаявшимся, наполненным слезами взглядом, вскинула руки и крепко обняла меня. Это был даже патетический жест.
– Ты ведь еще не уходишь, – всхлипывала она, целуя меня солеными жадными губами, – обними меня покрепче. Боже мой, что же мне делать…
Она целовала меня со страстью, какую я никогда не замечал в ней прежде. Все, и тело и душу, вложила она в эти поцелуи. И все отчаяние, выросшее между нами. Я просунул руки ей под мышки, осторожно поднял ее. Мы сплелись так тесно, как сплетаются только любовники. Кимоно ее распахнулось. Она была голая. Я скользнул рукой к ложбинке над ее увесистыми ягодицами. Запустил пальцы в большую расщелину. Я прижал ее к себе, покусывал губы, мочки ее ушей, шею, проводил языком по векам, корням волос. Она тяжело обмякла в моих руках, глаза заволокло, сознание словно выключилось. Не держи я ее, она рухнула бы на пол. Не разжимая объятий, я медленно вывел ее в холл, провел по лестнице и уложил на кровать, а сам опрокинулся рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
– Так тебе все понятно, Мара? Ты видишь, что за жизнь у нас будет?
Вот так я излагал: самозабвенно, чуть ли не со слезами на глазах, когда в холле послышались шаги Мод. Быстро собрал листы, перегнул их пополам, прикрыл ладонью и стал ждать ее вопросов.
– Кому это ты пишешь? – прямо, в лоб спросила она.
– Я знаю кому, – буркнул я в ответ негромко.
– Могу догадаться, что женщине.
– Да, женщине, а точнее сказать – девушке.
Эти слова я произнес медленно, даже проникновенно: я все еще был там, под большими деревьями, над неподвижной гладью озера с двумя медленными лебедями. «Раз ты хочешь знать, – подумал я, – пожалуйста, я тебе расскажу. Не вижу смысла, зачем мне и дальше врать. Я не жалею о том, что наделал. Если б ты могла полюбить так же, как я – все было бы куда легче. Я не собираюсь тебя обижать, я просто хочу, чтобы ты позволила мне быть». Все это я проговорил про себя, но Мод как будто услышала.
– У тебя с ней любовь? Можешь не отвечать, я и так вижу.
– Да, ты угадала, я ее люблю. Я встретил свою настоящую любовь.
– Может быть, с ней ты будешь обходиться лучше, чем со мной.
– Надеюсь, что да. – Я по-прежнему говорил тихим голосом, я верил, что она в конце концов поймет меня. – Ведь на самом деле, Мод, мы никогда не любили друг друга. Ведь ты это знаешь.
– Ты никогда не видел во мне человека, – начала она. – Ты унижал меня при своих приятелях, бегал за другими женщинами, ты и ребенком нашим никогда не интересовался.
– Мод, ну хоть сейчас не надо такого тона. Я хотел бы, чтоб мы поговорили спокойно, без упреков.
– Ты можешь так говорить, потому что счастлив. Нашел себе другую игрушку.
– Это не так, Мод. Но послушай: предположим даже, что все, что ты говоришь, – правда, но что это теперь меняет? Представь себе, что мы плыли на одной лодке, а она тонет…
– Незачем мне это представлять. Ты собираешься уйти к кому-то еще, а я остаюсь одна со всеми своими заботами.
– Я знаю, – сказал я, глядя на нее с неподдельной нежностью. – Если б ты попробовала мне все простить… Неужели это так трудно? К чему продолжать нашу жизнь? Мы не научимся любить друг друга, не научимся. А почему бы нам не расстаться друзьями? Я и не думаю оставлять тебя в нужде. Я буду тебе помогать, я все это обдумал.
– Говорить легко. Ты ведь всегда обещаешь то, что выполнить не можешь. Да ты забудешь о нас, как только ступишь за порог этого дома. Я тебя знаю. И не могу себе позволить великодушничать с тобой. Ты меня с самого начала жутко обманывал. Ты был эгоистом, страшным эгоистом. Я никогда не думала, что человек может быть таким грубым, бесчувственным, таким бесчеловечным. А сегодня, правда, я тебя почти не узнаю. В первый раз ты похож…
– Мод, я скажу тебе жестокую вещь, но я должен ее сказать. Я хочу, чтоб ты поняла. Может быть, мне и надо было быть с тобой именно таким, чтобы научиться обращению с женщиной. Здесь нет моей вины – судьба распорядилась. Ты послушай: как только я ее увидел…
– А где ты с ней познакомился? – спросила Мод. Женское любопытство пересилило все остальные чувства.
– В танцзале. Она – платная партнерша. Я понимаю, звучит не очень, но если б ты ее видела…
– Нет уж, я не хочу ее видеть. И слышать ничего не хочу о ней больше. Мне просто было интересно… – Вдруг она бросила на меня взгляд, в котором мелькнуло сострадание. – И ты думаешь, что такая женщина принесет тебе счастье?
– Ты все время называешь ее женщиной, а она совсем молоденькая девушка.
– Еще хуже. Ох, какой же ты дурак!
– Мод, все не так, как ты думаешь, совсем не так. Право же, тебе не следует рассуждать об этом. Как ты можешь знать? И потом, что бы ни случилось – теперь мне все равно. Я уже решил.
И тут она сникла. Неописуемая печаль и усталость были в ее фигуре. Голова склонилась вниз и набок – так выглядит в петле тело повешенного. Я уставился в пол, не в силах видеть ее страдание.
Так мы сидели, не глядя друг на друга, несколько минут. Только услышав всхлипывания, я поднял глаза и увидел ее вздрагивающее, искаженное болью лицо. Она вытянула перед собой руки, упала головой на стол, прижавшись к нему лицом. Я встал над ней, положил руки на дрожащие плечи. Мне надо было сказать хоть что-нибудь, но слова застревали у меня в горле. Не зная, что делать, я гладил ее волосы. Это была унылая, отстраненная ласка, так гладят голову неведомого раненого животного, наткнувшись на него в темноте.
– Ну будет, будет, – старался я успокоить ее, – слезами не поможешь…
Рыдания усилились. Я понимал, что говорю не то, что говорю неправду, но и себе я ничем не мог помочь. Что бы она ни сделала, даже если бы она решила покончить с собой, я ничего не мог изменить. Я ждал этих слез, знал, что они прольются. И почти наверняка знал и то, что буду стоять над ней, гладить ее волосы и говорить неправду. А мысли мои были об одном: если она прекратит это и отправится в постель, я смогу закончить письмо. Смогу добавить постскриптум о том, что рана нанесена. И с радостью пополам с грустью смогу написать: «Все кончено».
Вот о чем я думал, поглаживая волосы Мод. Никогда я не был более далек от нее. Прислушиваясь к ее всхлипываниям, я представлял себе совершенно ясно и с удовлетворением, как спокойно ей станет через неделю после моего ухода. «Ты же почувствуешь себя совсем другой женщиной, – мысленно уговаривал я ее. – Сейчас ты мучаешься, но ведь это естественно и вполне понятно, я тебя не виню, но только проваливала бы ты со всеми своими страданиями поскорее». Надо было бы мне встряхнуть ее, чтобы подкрепить эти мысли, но я не успел. Она вдруг выпрямилась, уставилась на меня полубезумным, отчаявшимся, наполненным слезами взглядом, вскинула руки и крепко обняла меня. Это был даже патетический жест.
– Ты ведь еще не уходишь, – всхлипывала она, целуя меня солеными жадными губами, – обними меня покрепче. Боже мой, что же мне делать…
Она целовала меня со страстью, какую я никогда не замечал в ней прежде. Все, и тело и душу, вложила она в эти поцелуи. И все отчаяние, выросшее между нами. Я просунул руки ей под мышки, осторожно поднял ее. Мы сплелись так тесно, как сплетаются только любовники. Кимоно ее распахнулось. Она была голая. Я скользнул рукой к ложбинке над ее увесистыми ягодицами. Запустил пальцы в большую расщелину. Я прижал ее к себе, покусывал губы, мочки ее ушей, шею, проводил языком по векам, корням волос. Она тяжело обмякла в моих руках, глаза заволокло, сознание словно выключилось. Не держи я ее, она рухнула бы на пол. Не разжимая объятий, я медленно вывел ее в холл, провел по лестнице и уложил на кровать, а сам опрокинулся рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157