Думаю, что Дин и Наццаро промышляли этим на пару, вот как Дин познакомился с Вероникой Брукс.
- Вот и напишите обо всем этом, - вздохнул Макардл, повернулся ко мне спиной и ушел в дом.
Я поехал домой.
Как только я открыл дверь квартиры, из темноты выплыл Архимед. Он нацелил шпоры своих лап прямо мне в лицо. Я пригнулся, хотел схватить его здоровой рукой, но промахнулся. Архимед ударился об пол. Крылья робота бешено скребли по полированному буку, пока его когти не отыскали твердую опору, он подскочил вверх и улетел с потрясающей скоростью, ударился о кушетку, завертелся юлой. Крылья неистово вращались, хотя синхронность их движений слегка нарушилась. Я подоспел к Архимеду, когда он пытался разбить стеклянную дверь на балкон.
Он бился у меня в руках, голова болталась, крылья трепыхались. Робот превратился в легкую вибрирующую оболочку, начиненную взбесившейся электроникой. Всякий раз, когда я отпускал его, он пытался вырваться и налететь на стену. Должно быть, он проделывал это уже не раз - стеклянное забрало на его мордочке было покрыто трещинами и дырами, тельце съежилось, смялось под плотной волной нейлоновых перьев. На голых кирпичных стенах появились отметины в тех местах, где Архимед налетал на них на полной скорости. Наконец мне удалось приоткрыть клапан на его брюхе, покрытом белыми перьями, и отключить птицу.
Я принял душ, предварительно завернув раненую руку в полиэтиленовый пакет. Решил прилечь на кровать всего на минутку, а проснулся семь часов спустя. Я выпил достаточно кофе, чтобы нанести ущерб своему желудку. На автоответчике обнаружил восемь сообщений. Стер их все и позвонил Джули. Рассказал ей об Архимеде.
- У меня большие неприятности, - добавил я.
- Не уверена, что мне хочется о них слушать.
И все-таки я рассказал. Сообщил, что я отстранен отдела. Рассказал, что тем не менее проявил некоторую инициативу. Упомянул, что произошло еще два убийства.
- Возможно, мне придется предстать перед дисциплинарной комиссией, - добавил я.
- Такое с тобой уже случалось.
- Тогда меня оправдали. Теперь все будет по-другому. Я нарушил должностные инструкции.
- Но ты поступал так, как считал нужным?
- Возможно, я ошибался.
- Ну, если ты проиграл, то по крайней мере играл по своим собственным правилам.
- Ты полагаешь, это меня утешит?
- Тебе не следовало так поступать. Но ты поступил именно так. Надежду внушает то, что это все-таки было правильно.
- Мой последний выстрел по собственной славе - так считают полицейские, мои сослуживцы.
- Значит, они не особо высокого о тебе мнения.
- Слушай, Джули, я могу успеть на «Евростар»…
- Нет, Джон.
- Я мог бы оказаться в Брюсселе уже через пять-шесть часов.
- Нет, Джон, это плохая идея.
- Я должен тебе кое-что рассказать. Сделать признание. Или нет, не признание, не совсем так. Идиотская попытка объяснить, почему я потерпел такое поражение. Кое-что, что я должен был рассказать тебе с самого начала. Джули, я хочу поделиться с тобой теперь, но не по телефону.
- Что-то слишком важное, чтобы говорить об этом по телефону, но не столь важное, чтобы ты молчал об этом год?
- Я не виню тебя за то, что ты язвишь. Я могу успеть на «Евростар». Тогда я буду у тебя к завтраку.
- Ты предал нашу любовь, Диксон.
- Я был идиотом. Я боялся…
И я действительно боялся. Моя ладонь на пластмассовом корпусе мобильника сильно вспотела. Горло саднило той болью, какая появляется после того, как поплачешь.
- Значит, ты мне не доверял, - попрекнула Джули.
- Да я и сам себе не доверял. Молчание.
Выдержав паузу, я добавил:
- Я представил себе тихое кафе, или тот парк, о котором ты мне рассказывала. Тот, что перед дворцом…
- Ты уже и так долго ждал, чтобы рассказать мне свою историю. Ничего не случится, если подождешь еще немного.
- А пока мы останемся… кем? Добрыми друзьями? Приятелями, которые любят поболтать по телефону?
Молчание. Тихий вздох.
- Тебе придется мне поверить, раз я говорю, что не брошу тебя… Так когда она соберется, эта дисциплинарная комиссия? Если она вообще будет.
- Официально мне еще не сообщили. Но у меня есть ощущение, какое бывает, когда стоишь на платформе в метро, и вот-вот придет поезд. Когда движется воздух и поднимается ветер.
- Но ты еще не видишь в туннеле огней и не слышишь грохот?
- Еще нет.
- И не можешь удержаться, чтобы не влезать в неприятности?
- Ведь дело еще не закрыто. Два человека, которые за этим стоят, по-прежнему на свободе. И я не знаю, что Энтони Бут…
- Мне кажется, ты должен спокойно сесть и разобраться в своей жизни. Подумай, чего ты в действительности хочешь. Я вернусь через две недели. Знаю, для тебя это большой срок, но как-нибудь перетерпишь. Будь мужчиной. Зато потом, обещаю, я выслушаю все, что ты захочешь мне рассказать.
- Она так и собирается сделать, - заключил Ник. - Зачем бы она вообще стала с тобой разговаривать, если не собирается?
- Не знаю уж, - протянул я. - Из жалости. Из ложного чувства милосердия. Из-за сознания собственной вины.
Мы сидели за одним из расшатанных деревянных столиков для пикников на веранде «Головы». Заведение потихоньку наполнялось любителями выпить за ленчем. Цепочки быстро плывущих облаков заполняли небосвод от края до края.
Солнце приобретало бронзовый оттенок. Воздух был напоен влажной росой. Нависшие над нами тени от больших тентов, установленных на террасе, не приносили облегчения. Большинство торговцев, выстроившихся вдоль края тротуара, начали заворачивать свой товар в газеты и укладывать в ящики из-под бутылок и в обтрепанные картонные коробки.
- Это все твое гребаное чувство собственного достоинства, - сказал Ник. - Ты должен гордиться, что у тебя такая девушка, как Джули. А вместо этого ты сидишь размышляешь о том, что с тобой произошло, и ждешь, когда она образумится и бросит тебя.
- Так ведь она и бросила. Уехала.
Ник стукнул кулаком по выцветшей доске столешницы. Его пальцы были украшены кольцами, ногти обгрызены.
- Проснись! Она уехала в Брюссель на работу. Она вернется.
- Мы вообще-то повздорили месяц назад, - признался я. - Из-за того, что она хотела иметь заработок, если будет жить со мной.
- Да разве стала бы она еще с тобой разговаривать, если бы не хотела жить с тобой? Вот уж не думаю.
- Я собираюсь ей рассказать о Спиталфилдсе.
- Вот и хорошо. Давно пора. А ты вместо этого занялся самообвинениями. Конечно, тебе было проще, чтоб она уехала, чем заставить себя рассказать ей ту историю.
- Может быть.
- Да не может быть, а точно. - Ник отпил пива из своей бутылки, после чего обтер с губ пену, как бы достигнув той точки, на которой следует прекратить дискуссию. Его щетинистые волосы, темные очки с толстыми стеклами, кожаная жилетка и черные кожаные штаны делали его похожим на Роя Орбисона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
- Вот и напишите обо всем этом, - вздохнул Макардл, повернулся ко мне спиной и ушел в дом.
Я поехал домой.
Как только я открыл дверь квартиры, из темноты выплыл Архимед. Он нацелил шпоры своих лап прямо мне в лицо. Я пригнулся, хотел схватить его здоровой рукой, но промахнулся. Архимед ударился об пол. Крылья робота бешено скребли по полированному буку, пока его когти не отыскали твердую опору, он подскочил вверх и улетел с потрясающей скоростью, ударился о кушетку, завертелся юлой. Крылья неистово вращались, хотя синхронность их движений слегка нарушилась. Я подоспел к Архимеду, когда он пытался разбить стеклянную дверь на балкон.
Он бился у меня в руках, голова болталась, крылья трепыхались. Робот превратился в легкую вибрирующую оболочку, начиненную взбесившейся электроникой. Всякий раз, когда я отпускал его, он пытался вырваться и налететь на стену. Должно быть, он проделывал это уже не раз - стеклянное забрало на его мордочке было покрыто трещинами и дырами, тельце съежилось, смялось под плотной волной нейлоновых перьев. На голых кирпичных стенах появились отметины в тех местах, где Архимед налетал на них на полной скорости. Наконец мне удалось приоткрыть клапан на его брюхе, покрытом белыми перьями, и отключить птицу.
Я принял душ, предварительно завернув раненую руку в полиэтиленовый пакет. Решил прилечь на кровать всего на минутку, а проснулся семь часов спустя. Я выпил достаточно кофе, чтобы нанести ущерб своему желудку. На автоответчике обнаружил восемь сообщений. Стер их все и позвонил Джули. Рассказал ей об Архимеде.
- У меня большие неприятности, - добавил я.
- Не уверена, что мне хочется о них слушать.
И все-таки я рассказал. Сообщил, что я отстранен отдела. Рассказал, что тем не менее проявил некоторую инициативу. Упомянул, что произошло еще два убийства.
- Возможно, мне придется предстать перед дисциплинарной комиссией, - добавил я.
- Такое с тобой уже случалось.
- Тогда меня оправдали. Теперь все будет по-другому. Я нарушил должностные инструкции.
- Но ты поступал так, как считал нужным?
- Возможно, я ошибался.
- Ну, если ты проиграл, то по крайней мере играл по своим собственным правилам.
- Ты полагаешь, это меня утешит?
- Тебе не следовало так поступать. Но ты поступил именно так. Надежду внушает то, что это все-таки было правильно.
- Мой последний выстрел по собственной славе - так считают полицейские, мои сослуживцы.
- Значит, они не особо высокого о тебе мнения.
- Слушай, Джули, я могу успеть на «Евростар»…
- Нет, Джон.
- Я мог бы оказаться в Брюсселе уже через пять-шесть часов.
- Нет, Джон, это плохая идея.
- Я должен тебе кое-что рассказать. Сделать признание. Или нет, не признание, не совсем так. Идиотская попытка объяснить, почему я потерпел такое поражение. Кое-что, что я должен был рассказать тебе с самого начала. Джули, я хочу поделиться с тобой теперь, но не по телефону.
- Что-то слишком важное, чтобы говорить об этом по телефону, но не столь важное, чтобы ты молчал об этом год?
- Я не виню тебя за то, что ты язвишь. Я могу успеть на «Евростар». Тогда я буду у тебя к завтраку.
- Ты предал нашу любовь, Диксон.
- Я был идиотом. Я боялся…
И я действительно боялся. Моя ладонь на пластмассовом корпусе мобильника сильно вспотела. Горло саднило той болью, какая появляется после того, как поплачешь.
- Значит, ты мне не доверял, - попрекнула Джули.
- Да я и сам себе не доверял. Молчание.
Выдержав паузу, я добавил:
- Я представил себе тихое кафе, или тот парк, о котором ты мне рассказывала. Тот, что перед дворцом…
- Ты уже и так долго ждал, чтобы рассказать мне свою историю. Ничего не случится, если подождешь еще немного.
- А пока мы останемся… кем? Добрыми друзьями? Приятелями, которые любят поболтать по телефону?
Молчание. Тихий вздох.
- Тебе придется мне поверить, раз я говорю, что не брошу тебя… Так когда она соберется, эта дисциплинарная комиссия? Если она вообще будет.
- Официально мне еще не сообщили. Но у меня есть ощущение, какое бывает, когда стоишь на платформе в метро, и вот-вот придет поезд. Когда движется воздух и поднимается ветер.
- Но ты еще не видишь в туннеле огней и не слышишь грохот?
- Еще нет.
- И не можешь удержаться, чтобы не влезать в неприятности?
- Ведь дело еще не закрыто. Два человека, которые за этим стоят, по-прежнему на свободе. И я не знаю, что Энтони Бут…
- Мне кажется, ты должен спокойно сесть и разобраться в своей жизни. Подумай, чего ты в действительности хочешь. Я вернусь через две недели. Знаю, для тебя это большой срок, но как-нибудь перетерпишь. Будь мужчиной. Зато потом, обещаю, я выслушаю все, что ты захочешь мне рассказать.
- Она так и собирается сделать, - заключил Ник. - Зачем бы она вообще стала с тобой разговаривать, если не собирается?
- Не знаю уж, - протянул я. - Из жалости. Из ложного чувства милосердия. Из-за сознания собственной вины.
Мы сидели за одним из расшатанных деревянных столиков для пикников на веранде «Головы». Заведение потихоньку наполнялось любителями выпить за ленчем. Цепочки быстро плывущих облаков заполняли небосвод от края до края.
Солнце приобретало бронзовый оттенок. Воздух был напоен влажной росой. Нависшие над нами тени от больших тентов, установленных на террасе, не приносили облегчения. Большинство торговцев, выстроившихся вдоль края тротуара, начали заворачивать свой товар в газеты и укладывать в ящики из-под бутылок и в обтрепанные картонные коробки.
- Это все твое гребаное чувство собственного достоинства, - сказал Ник. - Ты должен гордиться, что у тебя такая девушка, как Джули. А вместо этого ты сидишь размышляешь о том, что с тобой произошло, и ждешь, когда она образумится и бросит тебя.
- Так ведь она и бросила. Уехала.
Ник стукнул кулаком по выцветшей доске столешницы. Его пальцы были украшены кольцами, ногти обгрызены.
- Проснись! Она уехала в Брюссель на работу. Она вернется.
- Мы вообще-то повздорили месяц назад, - признался я. - Из-за того, что она хотела иметь заработок, если будет жить со мной.
- Да разве стала бы она еще с тобой разговаривать, если бы не хотела жить с тобой? Вот уж не думаю.
- Я собираюсь ей рассказать о Спиталфилдсе.
- Вот и хорошо. Давно пора. А ты вместо этого занялся самообвинениями. Конечно, тебе было проще, чтоб она уехала, чем заставить себя рассказать ей ту историю.
- Может быть.
- Да не может быть, а точно. - Ник отпил пива из своей бутылки, после чего обтер с губ пену, как бы достигнув той точки, на которой следует прекратить дискуссию. Его щетинистые волосы, темные очки с толстыми стеклами, кожаная жилетка и черные кожаные штаны делали его похожим на Роя Орбисона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92