Он гремит совсем близко, над головой, и этот гром специально придуман для того, чтобы будить покойников.
Четыре тридцать утра.
– Добровольцы, подъем! Строиться на утреннюю молитву! Пятнадцать секунд! Двадцать секунд! Двадцать пять секунд!..
Дежурный идет по проходам, колотя резиновой дубинкой по металлическим стойкам трехъярусных кроватей. В казарме не продохнуть: воздух тесного помещения за ночь насыщен газами, произведенными пятью десятками человеческих организмов.
Звонок гремит, временами срываясь на звонкие трели.
Сидя на своем шатком третьем ярусе, я лихорадочно распутываю тесемки, которыми на ночь к запястью привязаны сапоги. А попробуй не привязать – точно сопрут. Босиком по снегу не очень-то набегаешься. И сапоги, и бушлат – вот они, здесь же, со мной, на третьем ярусе.
Я что, в тюрьме? Или в армии? Что происходит?
Слышны удары дубинки по чему-то мягкому. Крик дежурного: «Я тебе покажу дедовщину! Встать! Какая-такая температура, сволочь! Ты что, хочешь от молитвы откосить? Встать!» Избиваемый доброволец жалобно вскрикивает.
Да-да, мы же еще на прошлой неделе, на ежедневном общем собрании единогласно проголосовали за применение дубинки для борьбы с дедовщиной. Кто, интересно, сегодня дежурит? Молодец, первым решился исполнить волю собрания. Теперь-то пойдет дело, скоро с дедовщиной будет покончено.
Через сорок пять секунд мы уже стоим на плацу кампуса, оправляя бушлаты под брезентовыми ремнями и запихивая в голенища кирзовых сапог уголки портянок. Сегодня холодно, минус двадцать, наверное. Ветер сечет лицо сухими снежинками. Прожектора заливают плац мертвым голубым светом.
Перед молитвой – поверка. Старший товарищ отряда наизусть выкликает личные номера ста пятидесяти добровольцев, и вызванные отзываются: «Здесь, во имя России!», и выкидывают вперед и вверх сжатые кулаки. Отзвуки голосов старших товарищей и добровольцев мечутся между стенами казарм, уносятся ветром в темное небо, перепрыгивают через ряды колючей проволоки, словно хотят сбежать в недальний лес, но, обессиленные, гаснут на пустом продуваемом пространстве полосы безопасности.
Наконец, поверка закончена. Старшие товарищи отрядов поочередно докладывают вожатому кампуса о наличии людей. На трибуну, под бьющееся на снежном ветру святое черно-желтое знамя, выходит отец Константин. Все снимают шапки.
«Дети мои!» – начинает он утреннюю молитву, и его надтреснутый голос, усиленный динамиками, раскатывается над рядами опущенных бритых голов. – «Вознесем молитву нашу ко Господу нашему Иисусу Христу во благополучие и процветание Государства Российского! Да свершится воля Его, и да даст он нам силы исполнить то, что предначертано, и да пребудет с нами на пути праведном вера истинная, православная! Аминь!»
«Слава Господу! Во имя России!», – кричим мы сиплыми голосами, стараясь переорать соседние отряды. Поднимается колышущийся в такт крику лес рук со сжатыми кулаками.
«А теперь, дети мои, „Отче наш“ троекратно!» – командует отец Константин.
И мы так же старательно горланим: «…да святится имя твое, да пребудет царствие твое…»
Меня зовут Петр. Я родился в 1985 году, в апреле. В те самые дни, когда враги начинали рушить все, что веками создавал великий русский народ. Таким образом, вся моя предыдущая жизнь прошла в период тяжелейших испытаний, посланных Родине дьяволом. Но я не жалею об этом. Я – доброволец! Во имя России!
А меня зовут Илья. И я в ужасе. Последний раз я был здесь, на этой планете, три с половиной года назад, и ничего подобного этому кампусу на ней тогда не водилось. Во всяком случае, я о таком и слыхом не слыхивал. Нет, конечно, существовали колонии для зэков, пехотные полки и черт знает что еще, куда, как баранов, сгоняли молодых парней. Не это привело меня в ужас. Я в ужасе, покопавшись в мозгах своего носителя! Они все здесь – действительно добровольцы! Пришли сами, работают по четырнадцать часов в сутки, без выходных, за тюремную пайку, забивают друг другу мозги цитатами вождей на общих собраниях, молятся истово, и все это – с удовольствием! Добровольно!
Но и это еще не все. За каких-то три года вся страна превратилась в один большой кампус. Народ, уставший от неразберихи бессильных реформ, сплочен, как в годы Великой Отечественной войны. Матери провожают своих детей в кампусы, напутственно крестя и веря в их великое предназначение. Отцы бросили пить и вкалывают на заводах и в колхозах во имя светлой цели. Болтливые политиканы, продажные чинуши, ворюги-бизнесмены и бандиты канули в прошлом, как в грязной луже посреди свалки, в которую они превратили страну.
Ежедневно, в девять вечера по Москве, вся держава, от мала до велика, садится у экранов, чтобы услышать слово кого-нибудь из вождей нации. На Камчатке в это время уже раннее утро, а в Сибири глубокая ночь, но и там все сидят у телевизоров в красных уголках, ибо вся страна теперь живет по единому времени. Вся страна – на круглосуточном боевом дежурстве. Выступают либо президент, либо канцлер, либо премьер-министр, либо руководитель одной из палат парламента. Они по очереди разъясняют народу происходящее вокруг, и истинное знание о Великой России входит в каждый дом, в каждую душу и каждое сердце.
А разъяснять необходимо постоянно. После катастрофы двухтысячного года, когда из-за злонамеренной ошибки в коварно внедренной в наше общество западной компьютерной технике нация оказалась на грани выживания, народ в гневе восстал и сбросил со своих плеч прозападный режим. Весь мир в страхе наблюдал, как Россия покрывается непонятной для чужаков тьмой и грозным молчанием. Они пытались помешать нашему прозрению, завалили гуманитарной помощью, стали засылать всяческих экспертов – специалистов, отвалили кредиты, но и эта новая агрессия провалилась. Потому что в недрах матери-России уже созрели чистые, здоровые силы, и, ведомые Богом и его посланниками, встали на ее защиту. И поставили на пути врагов Веры и Отечества железный занавес.
Враги коварны. Поняв, что диверсиями нас не взять, они пытаются проникнуть в наши души, ослабленные безвременьем либерализма, и уничтожить русский дух изнутри. Вот почему так нужны нам эти ежедневные общие собрания и ежедневное слово наших вождей. Только крепко взявшись за руки, поддерживая друг друга, мы пройдем наш тяжкий путь в светлое завтра.
А их лживые пропагандистские спутники будут продолжать исчезать с чистого неба нашей Родины. И эфир на всех диапазонах будет наполнен нашими песнями. И разлагающая реклама их гнилой жизни никогда не попадет на единственный канал нашего телевидения.
После молитвы, наскоро умывшись под увешанным сосульками краном, я шагаю в строю не завтрак. «Комсомольцы – добровольцы, мы сильны своей верною дружбой…» – разносится над кампусом строевая песня нашего отряда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Четыре тридцать утра.
– Добровольцы, подъем! Строиться на утреннюю молитву! Пятнадцать секунд! Двадцать секунд! Двадцать пять секунд!..
Дежурный идет по проходам, колотя резиновой дубинкой по металлическим стойкам трехъярусных кроватей. В казарме не продохнуть: воздух тесного помещения за ночь насыщен газами, произведенными пятью десятками человеческих организмов.
Звонок гремит, временами срываясь на звонкие трели.
Сидя на своем шатком третьем ярусе, я лихорадочно распутываю тесемки, которыми на ночь к запястью привязаны сапоги. А попробуй не привязать – точно сопрут. Босиком по снегу не очень-то набегаешься. И сапоги, и бушлат – вот они, здесь же, со мной, на третьем ярусе.
Я что, в тюрьме? Или в армии? Что происходит?
Слышны удары дубинки по чему-то мягкому. Крик дежурного: «Я тебе покажу дедовщину! Встать! Какая-такая температура, сволочь! Ты что, хочешь от молитвы откосить? Встать!» Избиваемый доброволец жалобно вскрикивает.
Да-да, мы же еще на прошлой неделе, на ежедневном общем собрании единогласно проголосовали за применение дубинки для борьбы с дедовщиной. Кто, интересно, сегодня дежурит? Молодец, первым решился исполнить волю собрания. Теперь-то пойдет дело, скоро с дедовщиной будет покончено.
Через сорок пять секунд мы уже стоим на плацу кампуса, оправляя бушлаты под брезентовыми ремнями и запихивая в голенища кирзовых сапог уголки портянок. Сегодня холодно, минус двадцать, наверное. Ветер сечет лицо сухими снежинками. Прожектора заливают плац мертвым голубым светом.
Перед молитвой – поверка. Старший товарищ отряда наизусть выкликает личные номера ста пятидесяти добровольцев, и вызванные отзываются: «Здесь, во имя России!», и выкидывают вперед и вверх сжатые кулаки. Отзвуки голосов старших товарищей и добровольцев мечутся между стенами казарм, уносятся ветром в темное небо, перепрыгивают через ряды колючей проволоки, словно хотят сбежать в недальний лес, но, обессиленные, гаснут на пустом продуваемом пространстве полосы безопасности.
Наконец, поверка закончена. Старшие товарищи отрядов поочередно докладывают вожатому кампуса о наличии людей. На трибуну, под бьющееся на снежном ветру святое черно-желтое знамя, выходит отец Константин. Все снимают шапки.
«Дети мои!» – начинает он утреннюю молитву, и его надтреснутый голос, усиленный динамиками, раскатывается над рядами опущенных бритых голов. – «Вознесем молитву нашу ко Господу нашему Иисусу Христу во благополучие и процветание Государства Российского! Да свершится воля Его, и да даст он нам силы исполнить то, что предначертано, и да пребудет с нами на пути праведном вера истинная, православная! Аминь!»
«Слава Господу! Во имя России!», – кричим мы сиплыми голосами, стараясь переорать соседние отряды. Поднимается колышущийся в такт крику лес рук со сжатыми кулаками.
«А теперь, дети мои, „Отче наш“ троекратно!» – командует отец Константин.
И мы так же старательно горланим: «…да святится имя твое, да пребудет царствие твое…»
Меня зовут Петр. Я родился в 1985 году, в апреле. В те самые дни, когда враги начинали рушить все, что веками создавал великий русский народ. Таким образом, вся моя предыдущая жизнь прошла в период тяжелейших испытаний, посланных Родине дьяволом. Но я не жалею об этом. Я – доброволец! Во имя России!
А меня зовут Илья. И я в ужасе. Последний раз я был здесь, на этой планете, три с половиной года назад, и ничего подобного этому кампусу на ней тогда не водилось. Во всяком случае, я о таком и слыхом не слыхивал. Нет, конечно, существовали колонии для зэков, пехотные полки и черт знает что еще, куда, как баранов, сгоняли молодых парней. Не это привело меня в ужас. Я в ужасе, покопавшись в мозгах своего носителя! Они все здесь – действительно добровольцы! Пришли сами, работают по четырнадцать часов в сутки, без выходных, за тюремную пайку, забивают друг другу мозги цитатами вождей на общих собраниях, молятся истово, и все это – с удовольствием! Добровольно!
Но и это еще не все. За каких-то три года вся страна превратилась в один большой кампус. Народ, уставший от неразберихи бессильных реформ, сплочен, как в годы Великой Отечественной войны. Матери провожают своих детей в кампусы, напутственно крестя и веря в их великое предназначение. Отцы бросили пить и вкалывают на заводах и в колхозах во имя светлой цели. Болтливые политиканы, продажные чинуши, ворюги-бизнесмены и бандиты канули в прошлом, как в грязной луже посреди свалки, в которую они превратили страну.
Ежедневно, в девять вечера по Москве, вся держава, от мала до велика, садится у экранов, чтобы услышать слово кого-нибудь из вождей нации. На Камчатке в это время уже раннее утро, а в Сибири глубокая ночь, но и там все сидят у телевизоров в красных уголках, ибо вся страна теперь живет по единому времени. Вся страна – на круглосуточном боевом дежурстве. Выступают либо президент, либо канцлер, либо премьер-министр, либо руководитель одной из палат парламента. Они по очереди разъясняют народу происходящее вокруг, и истинное знание о Великой России входит в каждый дом, в каждую душу и каждое сердце.
А разъяснять необходимо постоянно. После катастрофы двухтысячного года, когда из-за злонамеренной ошибки в коварно внедренной в наше общество западной компьютерной технике нация оказалась на грани выживания, народ в гневе восстал и сбросил со своих плеч прозападный режим. Весь мир в страхе наблюдал, как Россия покрывается непонятной для чужаков тьмой и грозным молчанием. Они пытались помешать нашему прозрению, завалили гуманитарной помощью, стали засылать всяческих экспертов – специалистов, отвалили кредиты, но и эта новая агрессия провалилась. Потому что в недрах матери-России уже созрели чистые, здоровые силы, и, ведомые Богом и его посланниками, встали на ее защиту. И поставили на пути врагов Веры и Отечества железный занавес.
Враги коварны. Поняв, что диверсиями нас не взять, они пытаются проникнуть в наши души, ослабленные безвременьем либерализма, и уничтожить русский дух изнутри. Вот почему так нужны нам эти ежедневные общие собрания и ежедневное слово наших вождей. Только крепко взявшись за руки, поддерживая друг друга, мы пройдем наш тяжкий путь в светлое завтра.
А их лживые пропагандистские спутники будут продолжать исчезать с чистого неба нашей Родины. И эфир на всех диапазонах будет наполнен нашими песнями. И разлагающая реклама их гнилой жизни никогда не попадет на единственный канал нашего телевидения.
После молитвы, наскоро умывшись под увешанным сосульками краном, я шагаю в строю не завтрак. «Комсомольцы – добровольцы, мы сильны своей верною дружбой…» – разносится над кампусом строевая песня нашего отряда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67