Мы с судмедэкспертом Вадиком и этим трупом Чимбой находимся в деревенском погребе – кругом лед, как на глобусе Антарктиды! Мы – заложники, три дни мать-то! Гы-гы-гы… Гы-гы… Братки говорят: надо авторитета отпеть! Легко сказать, да, Петр Николаевич? А поп-то священник – на два района! Наведет, говорят, за ним хвост потянется! А приезжай, мой ты дорогой профессор, продуди ты над ним псялтырю, Петр ты Николаевич! Да объясни ж ты им, как надо трупы перед десантом в рай закумуфлировать! Не приедешь – убьют ведь сперва меня, потом и тебя самого достанут, нехристи эти! Гы-гы-гы!
Не напрасно Славка словари читал.
– Слышу! – говорю. – Слышу… Ты что это все время гыгыкаешь? Не понимаю – отчего тебе смешно. Смешно тебе? Ты в истерике?
– Какие истерики? Смеетесь! Это я так дрожу, Николаич! Гы-гы-гы… Холодно же здесь, Николаич! И страшно! Гы-гы… Не знаю, что за мобилу они мне дали – моя из погреба ваще Китаевск не берет…
– А почему вы в погребе, а не в теплом морге, например?
– Мы и были поначалу в теплом районном морге! Да, в самом теплом! Мы сутки труп охраняли совместно с чимбиными братками! Совместно с трупом! Я ж говорю: его братки тайно хоронить решили! Без надлежащих почестей! Часть своих побитых в морге оставили – для дезориентации мстителей за старую свою матерь и праматерь, а вождя – вывезли! Гы-гы-гы… Но, Николаич, погибшая-то прабабка-то оказалась прамать-героиня! Секешь масть, Николаич? Все ее внукидзе и правнукидзе вооружились числом с хренову тучу, собрались в кучу и – мстить.
– А чего ж теперь его охранять?
– Эх ты, Николаич! Охраня-а-ать! Они все, как один, с нательными крестами! Как люди, воры-то эти! Руки, ноги, голова. Тела, правда, во фраках. И говорят: надо, мол, по православному обычаю человека погреб… погреб-сти или как там у вас? Тело обмыть надо? Надо. Челюстя подвязать надо? Надо. А где бабку взять? Одна была знающая женщина на всю округу – баба вот эта Аня-селькупка, так они ее неумышленно – что? Мочканули! Ты – второй знаток из всех известных в нашем рыгионе! Они, братки, тебя и затребовали. Остальных днем с огнем – и не отыщешь! Боятся! Кто не слышал про твой талант эвакуатора – кинь в него эргэшку! Они говорят иномарку ему – тебе, значит – купим, если приедет вместо бабки. Или катафалку закажем, если не приедет! Пусть, мол, выбирает! Гы-гы-гы…
– Скажи им, что мужчину должен обмывать мужчина. Пусть нагреют воды и теплой губкой крестообразными движениями оботрут тело своего шефа…
– Да погоди ты, Николаич! Какие теплые губки? Тут тебе что: первая брачная ночь? Дак, вот, слушай! К утру, Николаич, смотрим: матка боска чесноковка-а-а! Нас там, в районном морге, сыновья бабкины и ее внуки окружают! Она же героиня – их больше и больше ползет! Глядь: уже полурота! Все с обрезами – артиллерия, ма-а-ть моя Палагея! Я говорю Вадику: выдай же ты браткам эту падаль, эту Чимбу, на пару часов раньше – и линяем рука об руку! У тебя, говорю, зарплата семьсот рублей! За нее смерть примать? Вот и пиши: «…от воздействия факторов внешней среды…» – и тэдэ. Гы-гы-гы… Вадик им и выдал под заказ! Ему без разницы! Под давлением силы! Они прикрылись нами с Вадиком и сманеврировали в деревню! Вот перевезли тайно в хороший чей-то братский погреб. Приезжай, а? Тихонько отчитайся, бабло получи – и свободен! Братки настаивают, чтоб скорей, пока все бабкины потомки не сбежались! Братки смотрят на Гошу Чимбу – и помирать-то им вроде не в дугу! Они тут даже у судмедэксперта Вадика документы проверили, у меня тоже проверили! Вадик говорит: что ж вы, кстати, раньше, когда шеф еще дышал, как сом, и пел, как плейер, бдительность не проявили? Так они его чуть не урыли. Гы-гы-гы… А тебя уже мы с Вадиком удостоверим!.. Гы-гы-гы… А то они нас уроют! Я чо гранату-то на шею повесил? Для самозащиты! Самсо – самозащита с оружием!..
– Слава, ментовская ты рожа, как говорят в сериалах! Степной ты наш Чехов, откуда они знают, что ты меня знаешь?
– Да ты что, гуру, что ты, родной? Город-то наш какой? В погребе – чихни, а на-гора – эпидемия, ну!
– Ладно, второгодник… Координаты погреба, район?
– Район? От Китаевска – километров тридцать, а от крайцентра – сто двадцать с лихом! А район-то тут, Николаич, Верх-Чумышкинский! Жуть! Могила, а не погреб… Хотя… Гы-гы-гы… Телефон, кажись, разряжается… Войнушку, короче, услышите – рулите на звуки боя!.. Семьдесят семь. ЭсКа.
«Спокойный был район, – думаю я. – Это в Китаевске скоро покойник на покойника с косами пойдут! А там было тихо…»
Сердце щемит.
– Перезвони, Слава!
Я телефонировал батюшке Глебу с тем, чтобы взять благословение. Батюшка благословил:
– Христос разбойника взял в Царствие Небесное. Поезжай, Петр Николаевич, Господь с тобой! Буду молиться за тебя, но осторожней там, гляди-и-и! Сам-то я… ты знаешь: без сил…
И поехал я на машине, присланной братками.
Едем. Проселочных дорог давно не чистят. Осенью можно с грехом пополам переплыть океаны грязи. А зима – конец навигации. Степь… Леса нет. Уголь не завозят. Люди даже кизяка наготовить не могут – коров не осталось. У «скорой помощи» нет денег на бензин. А зачем медикам «за спасибо» гонять по деревням на драндулетах с красными от стыда крестиками, когда можно сачкануть в отапливаемом помещении? Народный художник Чупахин жил в деревне. Он погиб от инфаркта, поскольку «скорая» ответила на вызов, что нет бензина. Потом было установлено, что бензин был – просто колдуны в белых халатах не хотели ехать по холоду.
А прошлой зимой, помнится, у бывшего школьного учителя из той же деревни Кронштадтский Сон случился аппендицит. Нынче такого рода болезнь на селе – это смерть. Труп пролежал в голбце среди картошки неделю. Человека не могли вывезти и похоронить. Как мне объяснили позже, когда добрался туда: одна-единственная в деревне печная труба с дымком – это крыша магазина. Старою тарой и отечественными оградами отапливаются. Неделю над бедным учителем, поскрипывая родными казенными половицами, ходили осиротевшие дети. Они спускались в подпол за картошкой, чистили ее. Ели.
Какое мне дело? Прочесть над убитым Канон по усопшим. Объяснить, как подготовить расписной разбойничий челн к плаванию в океане вечности. И – прощай, раб Божий, мне – направо вдоль по темной улице жизни, где твои братки побили фонари, освещающие вечернюю стезю моих сестер и братьев.
К деревне мы подъезжали медленно, как на катафалке. Тем более что лежала она, убогая, в самой стрелице – на стыке всех мыслимых оврагов, ложбин и ручьев. Воры знали, что их могут обстрелять потомки убитой матери-героини и по всем правилам войны выкинули из окна белой машины белый флаг. Когда холодок смерти касался их шкур, они, воры, вспоминали правила и законы.
Разумеется, я тоже вспоминал.
С моей хорошей памятью я стал неплохим специалистом по похоронным обрядам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Не напрасно Славка словари читал.
– Слышу! – говорю. – Слышу… Ты что это все время гыгыкаешь? Не понимаю – отчего тебе смешно. Смешно тебе? Ты в истерике?
– Какие истерики? Смеетесь! Это я так дрожу, Николаич! Гы-гы-гы… Холодно же здесь, Николаич! И страшно! Гы-гы… Не знаю, что за мобилу они мне дали – моя из погреба ваще Китаевск не берет…
– А почему вы в погребе, а не в теплом морге, например?
– Мы и были поначалу в теплом районном морге! Да, в самом теплом! Мы сутки труп охраняли совместно с чимбиными братками! Совместно с трупом! Я ж говорю: его братки тайно хоронить решили! Без надлежащих почестей! Часть своих побитых в морге оставили – для дезориентации мстителей за старую свою матерь и праматерь, а вождя – вывезли! Гы-гы-гы… Но, Николаич, погибшая-то прабабка-то оказалась прамать-героиня! Секешь масть, Николаич? Все ее внукидзе и правнукидзе вооружились числом с хренову тучу, собрались в кучу и – мстить.
– А чего ж теперь его охранять?
– Эх ты, Николаич! Охраня-а-ать! Они все, как один, с нательными крестами! Как люди, воры-то эти! Руки, ноги, голова. Тела, правда, во фраках. И говорят: надо, мол, по православному обычаю человека погреб… погреб-сти или как там у вас? Тело обмыть надо? Надо. Челюстя подвязать надо? Надо. А где бабку взять? Одна была знающая женщина на всю округу – баба вот эта Аня-селькупка, так они ее неумышленно – что? Мочканули! Ты – второй знаток из всех известных в нашем рыгионе! Они, братки, тебя и затребовали. Остальных днем с огнем – и не отыщешь! Боятся! Кто не слышал про твой талант эвакуатора – кинь в него эргэшку! Они говорят иномарку ему – тебе, значит – купим, если приедет вместо бабки. Или катафалку закажем, если не приедет! Пусть, мол, выбирает! Гы-гы-гы…
– Скажи им, что мужчину должен обмывать мужчина. Пусть нагреют воды и теплой губкой крестообразными движениями оботрут тело своего шефа…
– Да погоди ты, Николаич! Какие теплые губки? Тут тебе что: первая брачная ночь? Дак, вот, слушай! К утру, Николаич, смотрим: матка боска чесноковка-а-а! Нас там, в районном морге, сыновья бабкины и ее внуки окружают! Она же героиня – их больше и больше ползет! Глядь: уже полурота! Все с обрезами – артиллерия, ма-а-ть моя Палагея! Я говорю Вадику: выдай же ты браткам эту падаль, эту Чимбу, на пару часов раньше – и линяем рука об руку! У тебя, говорю, зарплата семьсот рублей! За нее смерть примать? Вот и пиши: «…от воздействия факторов внешней среды…» – и тэдэ. Гы-гы-гы… Вадик им и выдал под заказ! Ему без разницы! Под давлением силы! Они прикрылись нами с Вадиком и сманеврировали в деревню! Вот перевезли тайно в хороший чей-то братский погреб. Приезжай, а? Тихонько отчитайся, бабло получи – и свободен! Братки настаивают, чтоб скорей, пока все бабкины потомки не сбежались! Братки смотрят на Гошу Чимбу – и помирать-то им вроде не в дугу! Они тут даже у судмедэксперта Вадика документы проверили, у меня тоже проверили! Вадик говорит: что ж вы, кстати, раньше, когда шеф еще дышал, как сом, и пел, как плейер, бдительность не проявили? Так они его чуть не урыли. Гы-гы-гы… А тебя уже мы с Вадиком удостоверим!.. Гы-гы-гы… А то они нас уроют! Я чо гранату-то на шею повесил? Для самозащиты! Самсо – самозащита с оружием!..
– Слава, ментовская ты рожа, как говорят в сериалах! Степной ты наш Чехов, откуда они знают, что ты меня знаешь?
– Да ты что, гуру, что ты, родной? Город-то наш какой? В погребе – чихни, а на-гора – эпидемия, ну!
– Ладно, второгодник… Координаты погреба, район?
– Район? От Китаевска – километров тридцать, а от крайцентра – сто двадцать с лихом! А район-то тут, Николаич, Верх-Чумышкинский! Жуть! Могила, а не погреб… Хотя… Гы-гы-гы… Телефон, кажись, разряжается… Войнушку, короче, услышите – рулите на звуки боя!.. Семьдесят семь. ЭсКа.
«Спокойный был район, – думаю я. – Это в Китаевске скоро покойник на покойника с косами пойдут! А там было тихо…»
Сердце щемит.
– Перезвони, Слава!
Я телефонировал батюшке Глебу с тем, чтобы взять благословение. Батюшка благословил:
– Христос разбойника взял в Царствие Небесное. Поезжай, Петр Николаевич, Господь с тобой! Буду молиться за тебя, но осторожней там, гляди-и-и! Сам-то я… ты знаешь: без сил…
И поехал я на машине, присланной братками.
Едем. Проселочных дорог давно не чистят. Осенью можно с грехом пополам переплыть океаны грязи. А зима – конец навигации. Степь… Леса нет. Уголь не завозят. Люди даже кизяка наготовить не могут – коров не осталось. У «скорой помощи» нет денег на бензин. А зачем медикам «за спасибо» гонять по деревням на драндулетах с красными от стыда крестиками, когда можно сачкануть в отапливаемом помещении? Народный художник Чупахин жил в деревне. Он погиб от инфаркта, поскольку «скорая» ответила на вызов, что нет бензина. Потом было установлено, что бензин был – просто колдуны в белых халатах не хотели ехать по холоду.
А прошлой зимой, помнится, у бывшего школьного учителя из той же деревни Кронштадтский Сон случился аппендицит. Нынче такого рода болезнь на селе – это смерть. Труп пролежал в голбце среди картошки неделю. Человека не могли вывезти и похоронить. Как мне объяснили позже, когда добрался туда: одна-единственная в деревне печная труба с дымком – это крыша магазина. Старою тарой и отечественными оградами отапливаются. Неделю над бедным учителем, поскрипывая родными казенными половицами, ходили осиротевшие дети. Они спускались в подпол за картошкой, чистили ее. Ели.
Какое мне дело? Прочесть над убитым Канон по усопшим. Объяснить, как подготовить расписной разбойничий челн к плаванию в океане вечности. И – прощай, раб Божий, мне – направо вдоль по темной улице жизни, где твои братки побили фонари, освещающие вечернюю стезю моих сестер и братьев.
К деревне мы подъезжали медленно, как на катафалке. Тем более что лежала она, убогая, в самой стрелице – на стыке всех мыслимых оврагов, ложбин и ручьев. Воры знали, что их могут обстрелять потомки убитой матери-героини и по всем правилам войны выкинули из окна белой машины белый флаг. Когда холодок смерти касался их шкур, они, воры, вспоминали правила и законы.
Разумеется, я тоже вспоминал.
С моей хорошей памятью я стал неплохим специалистом по похоронным обрядам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67