– Нет-нет! – говорила Наташа. – Не умер он, а пришел в сознание и дышит на ладан в кислородную подушку. Ой, я боюсь ужасно! Пионеркой была – так греков не боялась! А тут прямо – ой! Нет, не «ой»: бр-р-р! Ты, Петя, мой депресс-компресс! Пошли со мной, Петюньчик! Пошли, родной, а? Он, мой Ваня-то-капиталист, меня зовет, зовет. Жа-а-алобно: «Ау-у-у!» Ну не могу же я дедку – отказать! Это же, Петюнчик, негуманно, согласись! Он ведь крещеный, он ведь православный! Да, он эллин, а может быть, он иудей, но сказано…
– Остановитесь, девушка. Вы вот с Юркой ёрничаете, а у меня Алешка пропал.
– Да, да, ты мой петушок в самом хорошем, изначальном смысле! Если бы только знал, Петя…
– Помолчи. У меня нет сил на аферы, – прервал я говорунью.
– Боюсь! Мне кажется, он весь синий!
– Это я уже синий.
– Нет, ты белый, Петя. Клоун.
– Белый клоун, говоришь? Мне, красавица, за двое суток побега в родной Горнаул надоели ваши с вашим бывшим мужем аферы! Зачем я вам, некрасивый и белый? Всё! Я убегаю в степь!
– Да? Вот прямо так вот, доктор? Ай да ну! Ай да филолог ты наш! И на кого ж вы меня спокинули: и Грека, и ты, и Царь Бомбил Всея Вселенной – бывший властелин меня одноя? Думаете, баба с возу – очередь за кобылой! Нет, я, конечно, понимаю: ты сохнешь по своей Анютке! Грека тает в антоновом огне, как Снегурочка! Царь аккатоне – так тот просто жулик! А я? Кто мне поможет? Где ваше чувство долга? Господи! И это русская интеллигенция! О, три Ивана – Грозный, Бунин и Шмелев! О! Таким ли, господа, вы видели в своих грезах…
– Наташка, перестань, а? Ну кто, скажи, на тебе, на такой… на неугомонной, женится? Всё. Устал… – сказал я и положил трубку.
Но трубка тут же ожила, подобно греку Харе. С ума сойти, что ли?
– Я одинока, – сказала она. – Разве вы не понимаете, что я – одинока?
– Так бы сразу и сказала… – сломался я. – Мы же не бессердечные…
– Приезжайте ко мне в бункер, Ю! Ну-у-у! Мой китайчонок! Ну-у-у! Але-оп!
«Первая – колом, вторая – соколом. Будет ли третья?»
– Какое я вам ю! Кто вам нужен? Юрий?
– Ой, вы артист! Ха-ха-ха! Ну вы артист! Ха-ха-ха! Это же надо такое исполнить! Ну перестаньте, ради Бога, Ю, мой китайчонок! Берите же такси, берите шампанское, приезжайте и берите меня, наконец!
– Я – не Ю! – только и нашел сказать я, выдернул телефонный шнур из розетки и пошел на кухню с намерением выпить залпом стакан лимонной водки.
За окнами падал влажный, нежный снег. Es Schnee – на двоюродном языке нашего президента. «Шне-э-э…» Так сказал бы шепелявый русский: «Шне-e-ег…» И я выпью за шепелявого русского непрезидента дядю Сашу Шуйцына, которому не на что вставить зубы. Я налил до краев тонкий стакан, я выпил бы, но зазывно пропел позывные «русский с китайцем братья навек» сотовый. Я забил бы на это братство, если бы не ждал Алешиного звонка.
– Наталья на проводе. Поехали, а, керя? Туда – и сразу обратно. Я отвезу тебя на пролетке, – смиренно заговорила она. – Имеющий уши да слышит меня, пропащую.
– Да ладно, Наталья. Заезжай, керя, по холодку. Лед растаял.
– Милый! – чирикнула она. – Я внукам своим буду рассказывать, какой ты великодушный и благородный! Лечу! Volare!
Рука моя пошла к лимонной водке, но я остановил ее, как факир танцующую кобру. Тяжело перекрестился тою же рукою, упал на колени и через разумное усилие воли, спеша стал творить молитву.
– Господи! Дай мне с душевным…
«…с душевым, с душевым… в душевой…» – хихикал во мне лукавый.
– …с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело…
«…и повсеместно, и паки, и паки… како… тако» – бубнил лукашка.
– …дай мне всецело предаться воле Твоей святой. На всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня…
«рога, рога… рога… наставь…»
– … Какие бы я ни получил известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душой и твердым убеждением, что на все святая воля Твоя. Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне, Господи, забыть, что все ниспослано Тобой…»
«…ой-ой-ой!..»
– Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей…
«…кто – твоя? где семья! ты да я… я… я…»
– …семьи, никого не смущая и не огорчая, Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня. Руководи волею и научи меня каяться, молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать, благодарить и любить всех. Аминь.
Раздвоенность исчезла из неустроенной души. Я сразу же – в крепость:
– Отрицаюсь тебе, сатана, гордыни твоей и служения тебе и сочетаюсь Тебе, Христе, во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.
И – на засов, на заплот.
Только сейчас я услышал долгие очереди дверного звонка. Я потрогал небритый подбородок и летящим шагом кинулся отпирать.
– Иду-у-у, Ната-аха-а-а!
«… В дверях стояли Анна и запах вечного снега. Она близоруко, внимательно, пристально смотрела на меня сквозь затуманенные очки, моя Анна. Минус девять справа, минус восемь – слева. Она надела их, она боялась, что это, может быть, не я, а кто-то чужой. Она надела для выезда в город свою лучшую одежду, но забыла про линзы.
– Ох, ты! Анна!
«Уж не сослепу ли ты венчалась со мной, занудой?»
– В Кронштадтском Сне стреляли… – начала она с порога. Но тут же кинулась ко мне, руками, как хмелем, обвила мою шею.
– Петр! – и это ее «Петр» звучало совсем иначе, нежели Наташино «Петюньчик». Наташа – ведьма, Анна – веденица. – Зачем ты ищешь смерти, зачем? – шепнула она.
– Жизни, Нюра! Я жизни ищу! – смеясь, шепнул я, обнял ее бережно и ногою толкнул дверь…»
… Все это мне привиделось.
В дверях стояли Наталья и запах духов, названия которых я не знал, да и знать не хотел.
«Зачем мне это все? Бежать…» – в который уже раз решился я и поглядел в ее глаза. Они смеялись, они прятали смущение.
– Здравствуй, Петя. Я хочу тебе сказать, что ведь одно время… Помоги снять пальто! Одно время Шалоумов жил у меня…
Я помогал ей снять пальто, но она бестолково рвала с шеи шарф, будто решилась на отчаянный поступок.
– Здорово! Без прописки жил, да? Как домовой, да? Знакомо.
Она протиснулась мимо меня в прихожую, которая когда-то была частицей этого ее дома.
– Не прописки, а записки! Какие-то его записки оставались. Похоже, я по ошибке отдала их Греке вместе с остальной канцелярией. Где они теперь? Кейс-то его пропал – обыскалась! В гостиничном номере его нет, в больнице – тоже…
– Не ищи, – вежливо посоветовал я. – Успокойся. И записки эти тебя найдут, и тебя найдут.
– А Шалоумов как же?
– Соврешь что-нибудь, Натаха…
– Кому?
– Всем. Вот скажи-ка мне, Натаха, как бывалый человек: что нужно делать, когда пропадают дети? Заявлять куда-то?
– Согрей меня! Стаканчиком чайку! И я скажу тебе всё! Всё. Эй! Ты где?
– Уймись, Наташа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67