От неожиданности госпожа Хохлатка пронзительно вскрикнула и отлетела на несколько шагов вверх по тропинке, а Питекантроп прыжком оказался между ней и лежащим на земле незнакомцем. С виду тот не представлял угрозы; он поднялся на ноги, смахнул гнилые листья с твидового пиджака с кожаными накладками на локтях и поправил на носу обмотанные пластырем роговые очки. Он ничуть не удивился тому, что повстречал в этом девственном лесу курицу с высокоразвитым интеллектом и давно вымершего предка Homo sapiens.
– Вы их видели?
Его бесцеремонное обращение слегка покоробило госпожу Хохлатку.
– Видели кого?
– Словесных церберов.
– Это не те жестокие истекающие слюной говорящие собаки, которых мы видели на полях?
– Должно быть, они.– Он в страхе прижал палец к губам и посмотрел на Питекантропа.– Вы что-нибудь слышите?
Потолок тишины спустился так низко, что о его балки можно было биться головой. Питекантроп промычал: «Нет». Писатель вытащил из своего венка длинный шип.
– Много лет назад я написал удачный роман. Я никогда не думал, что кто-нибудь захочет его напечатать, понимаете, но захотели; его украли у меня, и чем больше я желал, чтобы каждый его экземпляр взорвался, как гриб-дождевик, тем лучше эта гнусность продавалась. С ее ошибками, ее позерством, ее самонадеянностью! О, я бы продал душу, чтобы кинуть в костер весь тираж. Но, увы, Мефистофель так и не вернул мне мою рукопись, и слова, которые я выпустил на свободу, преследуют меня с тех самых пор.
Госпожа Хохлатка со своего пня выразила мнение публики:
– Почему бы вам не уйти на покой?
Писатель отдыхал, прислонившись к скале.
– Если бы все было так просто. Я прятался в школах мысли, в сложных метафорах, в аэропортах неизвестных стран, но, рано или поздно, я слышу далекие крики и знаю, что мои слова идут по моему следу…– Страдальческое выражение его лица сменилось подозрительным.– Но вас-то что завело так далеко в этот замшелый лес?
– Где-то здесь бродит наш друг – вы его не видали? Рога, борода, копыта?
– Если это не сам Дьявол, то он наверняка писатель или сумасшедший.
– Писатель. Как вы догадались?
– Чтобы забрести так далеко в этот лес, нужно быть кем-то из трех.
– Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш! – Глаза писателя расширились от ужаса.– Лай! Вы слышите лай?
Питекантроп негромко замычал и покачал головой.
– Лжецы! – зашипел писатель.– Лжецы! Вы заодно с этими собаками! Я знаю, какую игру вы ведете! Они за деревьями! Они бегут сюда!
Он сорвался с места и понесся, с шумом ломая молодую поросль. Госпожа Хохлатка и Питекантроп посмотрели друг на друга. Питекантроп замычал.
– Придурок,– согласилась с ним госпожа Хохлатка,– как пробковый шлем с помпонами!
Питекантроп осмотрел дыру в густой листве и снова замычал. За листвой скрывался беззвучный поток.
– Поторопись, болван!
Госпожа Хохлатка перепархивала с камня на камень, а Питекантроп брел против окрашенного в чайный цвет течения по звенящим тарелкам. Поэтому госпожа Хохлатка первой добралась до священного озера. В следующую же секунду она заметила почтенные очки Козла-Сочинителя, лежащие на мраморной скале. Еще секундой позже она увидела тело самого дорогого и любимого для нее существа, плавающее в воде.
– Мой господин! Мой господин! Что же делать!
Она полетела вперед через озеро, не замечая ни стремящегося вверх водопада, ни воцарившейся вдруг глухой тишины. С пятым взмахом крыльев она достигла головы Козла-Сочинителя. Шестое чувство Питекантропа подсказывало ему, что священное озеро – это смерть, и он предостерегающе зарычал – но звука не последовало, и ему только и оставалось, что с отчаянием наблюдать, как его возлюбленная скользнула вниз, коснулась воды концами крыльев и безжизненно шлепнулась рядом с Козлом-Сочинителем. В семь прыжков Питекантроп достиг мраморной скалы и, охваченный горем, испустил восемь душераздирающих немых стонов. Он колотил скалу, пока на кулаках не выступила кровь. Внезапно наш дальний предок успокоился. Он выбрал кусочки липкой смолы у себя из волос и стал карабкаться по скале, пока не достиг кромки уступа. Он сосчитал до девяти, это было все, чему Козел-Сочинитель смог его научить, и бросился вниз, туда, где плавали тела его друзей. Красивый нырок, твердая «десятка». Никакая мысль не тревожила его, когда Питекантроп погрузился в священное озеро. Он не знал слова «безмятежность», но именно безмятежностью было то, что он чувствовал.
***
– Добрый день. Кафе «Юпитер». Нагамини у телефона.
Ослица. По-моему.
– Э-э, алло. Могу я поговорить с госпожой Имадзё?
– Извините, но, видите ли, она сегодня не работает.
– Понятно. А не могли бы вы сказать, когда ее следующая смена?
– Извините, не могла бы.
– Понятно. Из-за правил безопасности?
– Ослица громко хохочет.
– Нет, не поэтому. Видите ли, последняя смена мисс Имадзё была в воскресенье.
– Понятно…
– Она студентка, учится музыке; в колледже начинается семестр, и поэтому она больше не будет здесь подрабатывать, понимаете, чтобы вплотную заняться учебой.
– Понятно. Я надеялся поговорить с ней. Я просто друг…
– Да, я вас понимаю, если вы ее друг…
– Может быть, у вас есть ее домашний номер? На какой-нибудь регистрационной карточке или в списке?
– Мы не держим здесь ни карточек, ни списков. К тому же госпожа Имадзё работала у нас всего один месяц.– Ослица что-то мурлычет про себя, размышляя.– Мы не держим здесь личные дела и все такое, понимаете, из-за нехватки места. Даже наша раздевалка – она меньше, чем ящики, в которые фокусники втыкают свои мечи. Это несправедливо. В нашем филиале в Йойоги, понимаете, раздевалка достаточно большая, чтобы…
– Спасибо, госпожа Нагамини, но…
– Стойте! Стойте! Госпожа Имадзё оставила мне свой номер, но только на тот случай, если позвонит некто по имени Эйдзи Миякэ.
Убейте меня.
– Это я. Меня зовут Эйдзи Миякэ.
– Правда? – Ослица заливается громким смехом.
– Правда.
– Вот это да! Ну, не смешное ли совпадение?
– Вы полагаете?
– Госпожа Имадзё просила меня дать номер, только если позвонит Эйдзи Миякэ. И вот звоните вы, и вас зовут Эйдзи Миякэ! Я всегда так говорю, понимаете. «Правда удивительней действительности». Я видела, как вы ударили головой того негодяя. Должно быть, больно было!
– Госпожа Нагамини, пожалуйста, дайте мне номер госпожи Имадзё.
– Хорошо, подождите минутку, интересно, куда же я его задевала?
Номер Аи Имадзё из десяти цифр. Я добираюсь до девятой и чувствую, что рука костенеет от страха. А вдруг мой звонок смутит ее? А вдруг она подумает, что я – просто козел, который не хочет оставить ее в покое? Что, если трубку снимет ее друг? Ее отец? Что, если она сама снимет трубку? Что я скажу? Оглядываюсь. Покупатели, свитера, пустое пространство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
– Вы их видели?
Его бесцеремонное обращение слегка покоробило госпожу Хохлатку.
– Видели кого?
– Словесных церберов.
– Это не те жестокие истекающие слюной говорящие собаки, которых мы видели на полях?
– Должно быть, они.– Он в страхе прижал палец к губам и посмотрел на Питекантропа.– Вы что-нибудь слышите?
Потолок тишины спустился так низко, что о его балки можно было биться головой. Питекантроп промычал: «Нет». Писатель вытащил из своего венка длинный шип.
– Много лет назад я написал удачный роман. Я никогда не думал, что кто-нибудь захочет его напечатать, понимаете, но захотели; его украли у меня, и чем больше я желал, чтобы каждый его экземпляр взорвался, как гриб-дождевик, тем лучше эта гнусность продавалась. С ее ошибками, ее позерством, ее самонадеянностью! О, я бы продал душу, чтобы кинуть в костер весь тираж. Но, увы, Мефистофель так и не вернул мне мою рукопись, и слова, которые я выпустил на свободу, преследуют меня с тех самых пор.
Госпожа Хохлатка со своего пня выразила мнение публики:
– Почему бы вам не уйти на покой?
Писатель отдыхал, прислонившись к скале.
– Если бы все было так просто. Я прятался в школах мысли, в сложных метафорах, в аэропортах неизвестных стран, но, рано или поздно, я слышу далекие крики и знаю, что мои слова идут по моему следу…– Страдальческое выражение его лица сменилось подозрительным.– Но вас-то что завело так далеко в этот замшелый лес?
– Где-то здесь бродит наш друг – вы его не видали? Рога, борода, копыта?
– Если это не сам Дьявол, то он наверняка писатель или сумасшедший.
– Писатель. Как вы догадались?
– Чтобы забрести так далеко в этот лес, нужно быть кем-то из трех.
– Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш! – Глаза писателя расширились от ужаса.– Лай! Вы слышите лай?
Питекантроп негромко замычал и покачал головой.
– Лжецы! – зашипел писатель.– Лжецы! Вы заодно с этими собаками! Я знаю, какую игру вы ведете! Они за деревьями! Они бегут сюда!
Он сорвался с места и понесся, с шумом ломая молодую поросль. Госпожа Хохлатка и Питекантроп посмотрели друг на друга. Питекантроп замычал.
– Придурок,– согласилась с ним госпожа Хохлатка,– как пробковый шлем с помпонами!
Питекантроп осмотрел дыру в густой листве и снова замычал. За листвой скрывался беззвучный поток.
– Поторопись, болван!
Госпожа Хохлатка перепархивала с камня на камень, а Питекантроп брел против окрашенного в чайный цвет течения по звенящим тарелкам. Поэтому госпожа Хохлатка первой добралась до священного озера. В следующую же секунду она заметила почтенные очки Козла-Сочинителя, лежащие на мраморной скале. Еще секундой позже она увидела тело самого дорогого и любимого для нее существа, плавающее в воде.
– Мой господин! Мой господин! Что же делать!
Она полетела вперед через озеро, не замечая ни стремящегося вверх водопада, ни воцарившейся вдруг глухой тишины. С пятым взмахом крыльев она достигла головы Козла-Сочинителя. Шестое чувство Питекантропа подсказывало ему, что священное озеро – это смерть, и он предостерегающе зарычал – но звука не последовало, и ему только и оставалось, что с отчаянием наблюдать, как его возлюбленная скользнула вниз, коснулась воды концами крыльев и безжизненно шлепнулась рядом с Козлом-Сочинителем. В семь прыжков Питекантроп достиг мраморной скалы и, охваченный горем, испустил восемь душераздирающих немых стонов. Он колотил скалу, пока на кулаках не выступила кровь. Внезапно наш дальний предок успокоился. Он выбрал кусочки липкой смолы у себя из волос и стал карабкаться по скале, пока не достиг кромки уступа. Он сосчитал до девяти, это было все, чему Козел-Сочинитель смог его научить, и бросился вниз, туда, где плавали тела его друзей. Красивый нырок, твердая «десятка». Никакая мысль не тревожила его, когда Питекантроп погрузился в священное озеро. Он не знал слова «безмятежность», но именно безмятежностью было то, что он чувствовал.
***
– Добрый день. Кафе «Юпитер». Нагамини у телефона.
Ослица. По-моему.
– Э-э, алло. Могу я поговорить с госпожой Имадзё?
– Извините, но, видите ли, она сегодня не работает.
– Понятно. А не могли бы вы сказать, когда ее следующая смена?
– Извините, не могла бы.
– Понятно. Из-за правил безопасности?
– Ослица громко хохочет.
– Нет, не поэтому. Видите ли, последняя смена мисс Имадзё была в воскресенье.
– Понятно…
– Она студентка, учится музыке; в колледже начинается семестр, и поэтому она больше не будет здесь подрабатывать, понимаете, чтобы вплотную заняться учебой.
– Понятно. Я надеялся поговорить с ней. Я просто друг…
– Да, я вас понимаю, если вы ее друг…
– Может быть, у вас есть ее домашний номер? На какой-нибудь регистрационной карточке или в списке?
– Мы не держим здесь ни карточек, ни списков. К тому же госпожа Имадзё работала у нас всего один месяц.– Ослица что-то мурлычет про себя, размышляя.– Мы не держим здесь личные дела и все такое, понимаете, из-за нехватки места. Даже наша раздевалка – она меньше, чем ящики, в которые фокусники втыкают свои мечи. Это несправедливо. В нашем филиале в Йойоги, понимаете, раздевалка достаточно большая, чтобы…
– Спасибо, госпожа Нагамини, но…
– Стойте! Стойте! Госпожа Имадзё оставила мне свой номер, но только на тот случай, если позвонит некто по имени Эйдзи Миякэ.
Убейте меня.
– Это я. Меня зовут Эйдзи Миякэ.
– Правда? – Ослица заливается громким смехом.
– Правда.
– Вот это да! Ну, не смешное ли совпадение?
– Вы полагаете?
– Госпожа Имадзё просила меня дать номер, только если позвонит Эйдзи Миякэ. И вот звоните вы, и вас зовут Эйдзи Миякэ! Я всегда так говорю, понимаете. «Правда удивительней действительности». Я видела, как вы ударили головой того негодяя. Должно быть, больно было!
– Госпожа Нагамини, пожалуйста, дайте мне номер госпожи Имадзё.
– Хорошо, подождите минутку, интересно, куда же я его задевала?
Номер Аи Имадзё из десяти цифр. Я добираюсь до девятой и чувствую, что рука костенеет от страха. А вдруг мой звонок смутит ее? А вдруг она подумает, что я – просто козел, который не хочет оставить ее в покое? Что, если трубку снимет ее друг? Ее отец? Что, если она сама снимет трубку? Что я скажу? Оглядываюсь. Покупатели, свитера, пустое пространство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126