Тони был последним, но его товарищ клянется, что видел, как его парашют раскрылся. Раньше или позже, все вернулись домой. Что же случилось с Тони?
Он обвел глазами присутствующих, меж густых бровей легла складка.
— Беда в том, что мать не успокоится, пока не узнает точно, что с ее сыном! У нее это превратилось в какую-то одержимость. И как только у меня начинают опускаться руки, призрак Тони садится на мою кровать. Пока я не попал три недели назад в Бухенвальд, тот самый Бухенвальд близ Веймара, где «творил Гете и слагал песни Шиллер», я думал, что мне суждено застрять тут на всю жизнь. Гитлеровская банда, не потеряв ни минуты, позаботилась уничтожить все разоблачительные архивы. И будь я проклят, если эта златокудрая малютка не помогла мне напасть на след, когда мы с ней оказались в одной группе, осматривающей Бухенвальдский лагерь. Отец Карен состоит в комитете, и у него имеется доказательство, что семнадцатого августа тысяча девятьсот сорок четвертого года тридцать семь офицеров — английских, французских, бельгийских, канадских — и еще один парень в форме, национальность которого не смогли установить (полагают, что это был американец), были пригнаны в Бухенвальд в нарушение всех законов о военнопленных.
Шестнадцать были убиты десятого сентября. Отцу Карен было приказано переносить трупы с места казни к печам крематория. Девять были убиты пятого октября. Трое — тринадцатого октября. Одним из трех был тот самый парень, опознать которого не удалось. Друг ее отца говорит, что, когда этих людей привели к месту казни, он сам слышал — тот парень сказал по-английски: «Чертовски обидно быть расстрелянным в день, когда тебе исполняется двадцать один год».
И Тод обвел всех глазами, полными боли, той боли, которая стала нераздельной частью его самого. — Тринадцатого октября тысяча девятьсот сорок четвертого года нам с Тони исполнился двадцать один год.
Он помолчал. Все ждали, что он продолжит свой рассказ.
— Трудность в том, что редко кто запоминает имена, особенно иностранные. Но я все же узнал имя английского офицера. Заключенным удалось спрятать его в Бухенвальде. Вот это, скажу вам, мужество! Сейчас он живет в Лондоне и, возможно, что-то знает о брате. Люди, сидевшие в Заксенхаузене, назвали мне еще одну фамилию. Это был английский летчик, Джон Дэвис. Расстреляли его вместе с английскими офицерами, их было несколько человек, в феврале тысяча девятьсот сорок пятого года. Вот только дождусь замены, поеду в Лондон, а оттуда, может быть, домой.
Карен коснулась его руки, показав на компанию, вошедшую в зал в сопровождении подобострастно кланявшихся кельнеров, которые с большой торжественностью провели вновь прибывших к отведенному для них столику, заставленному цветами.
Заиграл оркестр.
— Прошу вас, — сказал Тод, — быстренько подобрать себе партнеров, даже если вам не по душе, не то придется отплясывать под любимую мелодию Гитлера.
Карен сняла с запястья свою несколько странную сумочку и кивнула Тоду.
— Держитесь поближе к нам с Карен, даже с риском, что вам оттопчут ноги, — шепнул Тод Луэлле и пустился танцевать, мурлыча мелодию с напускной веселостью.
Среди танцующих, круживших вокруг почетного столика, Джой увидела Карен. Открыв сумочку, она сосредоточенно подмазывала свое лицо, на котором уже был толстый слой косметики, не обращая внимания на Тода и окружающих.
В это мгновение Луэлла вскрикнула: по полу рассыпалось содержимое ее сумочки; танцующие расступились, а Тео и Стивен бросились подбирать рассыпанное.
— Что они там делают? — спросила Джой у Тео, наблюдавшего за Карен, которая мечтательно уносилась в танце в объятиях Тода. Тео расплылся в широкой улыбке, которая мало шла его аскетическому лицу, и прошептал: — Полагаю, шпионят.
Сначала Джой показалось, что он подшучивает над ней; и вдруг мелькнула мысль: «Здесь все возможно, даже шпионаж».
Вернувшись к столику, Тод заказал бутылку шампанского. Он поднял бокал за здоровье Карен и обратился к присутствующим.
— Как видите, в сие заведение прибыл элегантный отпрыск старинной аристократии. Не правда ли, когда поглядишь на него, начинаешь чувствовать, что ты-то сам не больше как троглодит. Das ist der Prinz von und zu Malmeek. Кровь у него такой голубизны, что он пользуется ей взамен чернил для своей ручки. А чтобы сделать его еще привлекательнее, скажу, это deutscher Рокфеллер. Вы видите, он целует даме ручку? Какое изящество! Какое достоинство! Какой ша-а-рм! Хотите, я таким же манером поцелую вашу ручку, Златокудрая?
Карен подумала, потом решительно покачала головой:
— Вы не знаете, как это делается.
— Она права. Я не знаю. Для этого у ваших предков должен быть стаж целования рук не менее пяти столетий и десятилетний стаж главного вершителя правосудия в концентрационном лагере, а именно в Бухенвальде.
В балагурстве Тода Джой почувствовала яд.
— Он такое вершил «правосудие», о котором отец Луэллы — сам хороший судья — не читал ни в одном своде законов. Я на месте получил представление, как изящно он это проделывал. Целование рук не входило в распорядок лагерной жизни, но зато я узнал, как работает хорошо организованная фабрика смерти.
Перед Джой мысленно возникло лицо профессора, когда она посмотрела на это надменное, аристократическое лицо.
— А чем занимается сейчас этот… принц? — спросила Джой, страшась ответа.
— Кроме целования рук, он оказывает услуги одной почтенной родственнице, как и он, голубых кровей, — нашему старому, дорогому другу Prinzessin, с которой мы уже встречались в Дюссельдорфе в ее деятельности по части достославной и бесславной «Тайной службы».
История профессора стала приобретать для Джой особую окраску.
— Кому же она оказывает помощь?
Вопрос Джой прозвучал неуверенно.
— Военным преступникам. Помогает им бежать из страны, когда скандальное дело принимает огласку, и возвращаться обратно, как только опасность минует. Они умны. Многих они держат за пределами страны, многих они уже сейчас возвращают. Не удивительно! В Западной Германии насчитывается тридцать филиалов «Тайной службы», тринадцать филиалов за границей — один в доброй старой Англии, а еще один в «прибежище свободных», сиречь в Соединенных Штатах, а большой бизнес здесь заботится, чтобы они ни в чем не терпели нужды.
Луэлла резко вскочила.
— Уйдем отсюда. Мне становится дурно, когда я вижу, как этот угорь голубых кровей из кожи лезет вон в своих кривляниях.
— Уходить так уходить! — Тод и Карен встали. — Сегодня мы с Златокудрой собираемся посетить не совсем обычное сборище.
— И мы с вами, — живо отозвалась Луэлла. — О'кэй, Тео?
— Что до меня, так о'кэй. А что скажут наши гости?
— Я отвратительная хозяйка, — извиняющимся тоном сказала Луэлла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Он обвел глазами присутствующих, меж густых бровей легла складка.
— Беда в том, что мать не успокоится, пока не узнает точно, что с ее сыном! У нее это превратилось в какую-то одержимость. И как только у меня начинают опускаться руки, призрак Тони садится на мою кровать. Пока я не попал три недели назад в Бухенвальд, тот самый Бухенвальд близ Веймара, где «творил Гете и слагал песни Шиллер», я думал, что мне суждено застрять тут на всю жизнь. Гитлеровская банда, не потеряв ни минуты, позаботилась уничтожить все разоблачительные архивы. И будь я проклят, если эта златокудрая малютка не помогла мне напасть на след, когда мы с ней оказались в одной группе, осматривающей Бухенвальдский лагерь. Отец Карен состоит в комитете, и у него имеется доказательство, что семнадцатого августа тысяча девятьсот сорок четвертого года тридцать семь офицеров — английских, французских, бельгийских, канадских — и еще один парень в форме, национальность которого не смогли установить (полагают, что это был американец), были пригнаны в Бухенвальд в нарушение всех законов о военнопленных.
Шестнадцать были убиты десятого сентября. Отцу Карен было приказано переносить трупы с места казни к печам крематория. Девять были убиты пятого октября. Трое — тринадцатого октября. Одним из трех был тот самый парень, опознать которого не удалось. Друг ее отца говорит, что, когда этих людей привели к месту казни, он сам слышал — тот парень сказал по-английски: «Чертовски обидно быть расстрелянным в день, когда тебе исполняется двадцать один год».
И Тод обвел всех глазами, полными боли, той боли, которая стала нераздельной частью его самого. — Тринадцатого октября тысяча девятьсот сорок четвертого года нам с Тони исполнился двадцать один год.
Он помолчал. Все ждали, что он продолжит свой рассказ.
— Трудность в том, что редко кто запоминает имена, особенно иностранные. Но я все же узнал имя английского офицера. Заключенным удалось спрятать его в Бухенвальде. Вот это, скажу вам, мужество! Сейчас он живет в Лондоне и, возможно, что-то знает о брате. Люди, сидевшие в Заксенхаузене, назвали мне еще одну фамилию. Это был английский летчик, Джон Дэвис. Расстреляли его вместе с английскими офицерами, их было несколько человек, в феврале тысяча девятьсот сорок пятого года. Вот только дождусь замены, поеду в Лондон, а оттуда, может быть, домой.
Карен коснулась его руки, показав на компанию, вошедшую в зал в сопровождении подобострастно кланявшихся кельнеров, которые с большой торжественностью провели вновь прибывших к отведенному для них столику, заставленному цветами.
Заиграл оркестр.
— Прошу вас, — сказал Тод, — быстренько подобрать себе партнеров, даже если вам не по душе, не то придется отплясывать под любимую мелодию Гитлера.
Карен сняла с запястья свою несколько странную сумочку и кивнула Тоду.
— Держитесь поближе к нам с Карен, даже с риском, что вам оттопчут ноги, — шепнул Тод Луэлле и пустился танцевать, мурлыча мелодию с напускной веселостью.
Среди танцующих, круживших вокруг почетного столика, Джой увидела Карен. Открыв сумочку, она сосредоточенно подмазывала свое лицо, на котором уже был толстый слой косметики, не обращая внимания на Тода и окружающих.
В это мгновение Луэлла вскрикнула: по полу рассыпалось содержимое ее сумочки; танцующие расступились, а Тео и Стивен бросились подбирать рассыпанное.
— Что они там делают? — спросила Джой у Тео, наблюдавшего за Карен, которая мечтательно уносилась в танце в объятиях Тода. Тео расплылся в широкой улыбке, которая мало шла его аскетическому лицу, и прошептал: — Полагаю, шпионят.
Сначала Джой показалось, что он подшучивает над ней; и вдруг мелькнула мысль: «Здесь все возможно, даже шпионаж».
Вернувшись к столику, Тод заказал бутылку шампанского. Он поднял бокал за здоровье Карен и обратился к присутствующим.
— Как видите, в сие заведение прибыл элегантный отпрыск старинной аристократии. Не правда ли, когда поглядишь на него, начинаешь чувствовать, что ты-то сам не больше как троглодит. Das ist der Prinz von und zu Malmeek. Кровь у него такой голубизны, что он пользуется ей взамен чернил для своей ручки. А чтобы сделать его еще привлекательнее, скажу, это deutscher Рокфеллер. Вы видите, он целует даме ручку? Какое изящество! Какое достоинство! Какой ша-а-рм! Хотите, я таким же манером поцелую вашу ручку, Златокудрая?
Карен подумала, потом решительно покачала головой:
— Вы не знаете, как это делается.
— Она права. Я не знаю. Для этого у ваших предков должен быть стаж целования рук не менее пяти столетий и десятилетний стаж главного вершителя правосудия в концентрационном лагере, а именно в Бухенвальде.
В балагурстве Тода Джой почувствовала яд.
— Он такое вершил «правосудие», о котором отец Луэллы — сам хороший судья — не читал ни в одном своде законов. Я на месте получил представление, как изящно он это проделывал. Целование рук не входило в распорядок лагерной жизни, но зато я узнал, как работает хорошо организованная фабрика смерти.
Перед Джой мысленно возникло лицо профессора, когда она посмотрела на это надменное, аристократическое лицо.
— А чем занимается сейчас этот… принц? — спросила Джой, страшась ответа.
— Кроме целования рук, он оказывает услуги одной почтенной родственнице, как и он, голубых кровей, — нашему старому, дорогому другу Prinzessin, с которой мы уже встречались в Дюссельдорфе в ее деятельности по части достославной и бесславной «Тайной службы».
История профессора стала приобретать для Джой особую окраску.
— Кому же она оказывает помощь?
Вопрос Джой прозвучал неуверенно.
— Военным преступникам. Помогает им бежать из страны, когда скандальное дело принимает огласку, и возвращаться обратно, как только опасность минует. Они умны. Многих они держат за пределами страны, многих они уже сейчас возвращают. Не удивительно! В Западной Германии насчитывается тридцать филиалов «Тайной службы», тринадцать филиалов за границей — один в доброй старой Англии, а еще один в «прибежище свободных», сиречь в Соединенных Штатах, а большой бизнес здесь заботится, чтобы они ни в чем не терпели нужды.
Луэлла резко вскочила.
— Уйдем отсюда. Мне становится дурно, когда я вижу, как этот угорь голубых кровей из кожи лезет вон в своих кривляниях.
— Уходить так уходить! — Тод и Карен встали. — Сегодня мы с Златокудрой собираемся посетить не совсем обычное сборище.
— И мы с вами, — живо отозвалась Луэлла. — О'кэй, Тео?
— Что до меня, так о'кэй. А что скажут наши гости?
— Я отвратительная хозяйка, — извиняющимся тоном сказала Луэлла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72