— Благодарю, — сказала Джой, мягко отстраняя ее. — Нам ничего не нужно, идите-ка спать.
Она поднялась наверх, предоставив Стивену объясняться с родными. Услужливость верной Шарлотты трогала ее и вместе с тем раздражала.
Ее так и взорвало, когда Стивен вошел в комнату.
— Ничего себе, Стивен! — вскричала она. — Не знала я, что ты такой грубиян!
И она в бешенстве стала сбрасывать с себя одежды.
— А я не знал, что ты такая глупышка! Неужели ты хочешь навлечь беду на Ганса?
— Что ты выдумываешь! При чем тут беда, если я скажу, что по моей просьбе мы смотрели пьесу, которая вот уже несколько лет не сходит со сцены в Западном Берлине?
— При том, моя дорогая девочка, что есть вещи, о которых берлинцы не любят вспоминать.
— Но эту пьесу каждую неделю смотрят тысячи берлинцев.
— Возможно, но не таких берлинцев, как мы.
— Что значит «не таких берлинцев, как мы»?
— Ну, как семейство фон Мюллеров. Послушайся моего совета, избегай говорить о том, что связано с войной. Помни, что мы проиграли войну. А до того, как мы ее проиграли, произошло много такого, о чем некоторые немецкие патриоты не любят вспоминать.
— Но ведь ваша семья была против…
Повесив пальто в шкаф, он обернулся и, положив руки на ее плечи, сказал:
— Послушай, Джой, ты все же, может быть, согласишься, что Ганс и я лучше тебя понимаем, как следует вести себя ради спокойствия в семье? — Он притянул ее к себе и, касаясь губами ее шеи, прошептал: — Ради нас всех, дорогая, не принимай от них никаких милостей.
Ничуть не смягчившись, Джой раздраженно сказала:
— Ты прекрасно знаешь, что тут дело не в милостях.
Стивен молчал. Джой вызывающе спросила:
— Разве это не так?
Он не отвечал.
— Почему ты считаешь, что все происходит по моей вине ?Что бы я ни делала, все не по тебе.
— Это не так! Я только сказал тебе сегодня, что мне не нравится, что ты берешь деньги у моего отца, носишься по магазинам, покупая тряпки, как будто у тебя за душой ничего нет. Платьев у тебя не меньше, чем у какой-нибудь кинозвезды. Но если тебе их мало, пожалуйста, на аккредитиве у нас денег достаточно, чтобы удовлетворить все твои желания и не чувствовать себя кому-либо обязанной.
Оттолкнув его, Джой надела халат, застегнув все пуговицы.
— Говоря откровенно, порой мне сдается, что все вы посходили с ума. Я приезжаю, хочу войти в твою семью полноправным членом, словом, поступаю так, как поступила бы, если бы твои родители приехали в Австралию, а ты говоришь о каких-то обязательствах! С одной стороны, ты поощряешь мое поведение, с другой — сам прилагаешь все усилия, чтобы все шло шиворот-навыворот.
— Например?
— Примеров сколько угодно, но приведу лишь один: как ты обошелся вчера с кузиной Луизой! Бедняжка пускается в такой путь, чтобы взглянуть на тебя, а ты ведешь себя так, словно тебе наплевать на нее.
— С удовольствием бы сделал это. Она была несносной девчонкой и стала противной женщиной.
Он сидел, как-то рассеянно глядя на нее.
— Занятно! Однако ты уже вошла во вкус патриархального быта! Благодарю бога, что ты единственная дочь и твои родители не обременены родственниками! Иначе наш дом превратился бы в Центральный вокзал.
Она удивленно взглянула на него.
— Порой мне кажется, что ты никого, кроме своей матери, не любишь.
Он притянул ее к себе, поцеловал.
— Люблю тебя и наших детей. Надеюсь, ты удовлетворена? А тебе разрешаю любить и кузину Луизу и тетушку Хедвиг, und so weiter! Но от меня этого не требуй.
Она отстранила его и встала.
— Нахожу, что ты отвратительно относишься к своим родственникам. Ты должен радоваться, что они меня полюбили и я полюбила их.
— Ты заблуждаешься. Кузина Луиза никогда никого, если ей это не выгодно, не любила.
— Я жалею тех бедных, одиноких женщин, у которых мужья или женихи были убиты на этой войне! Просто сердце разрывается!
— Ну, если у тебя будет из-за этого разрываться сердце, тебе его ненадолго хватит, стоит только проехать от Англии до Урала. По милости нас, немцев, вдовы и старые девы стали эпидемическим явлением в Европе.
— У тебя нет сердца! Неужели тебя не ужасает, что убито шесть миллионов немцев, твоих соотечественников?
— Ужасает больше, чем тебя. Ведь я своими глазами видел, как их убивали. Но еще больше меня ужасает мысль, что войну начали мы. Разве кто-нибудь из моей семьи пожалел убитых на вашей стороне? А ведь там убито десять миллионов! Можешь не отвечать. Они их не жалеют. Но откуда у тебя такой прилив жалости к убитым немцам? Я что-то не слышал, чтобы ты или твоя мать оплакивали твоего дядюшку Билля или тетю Доротти.
— Тогда я как-то не вдумывалась.
— Потому что тебе этого не внушали. А сейчас ты, как и мои родственнички, просто исходишь сентиментальностью.
— Стивен! Замолчи! Неужели тебе ничуть не жаль Луизы, которая должна жить где-то в Швиловзее?
— Ничуть! Швиловзее — прекрасное место, и у нее чудесный дом, даже слишком большой для нее.
— Но ведь он в советской зоне!
— Моя дорогая Джой, ее никто там не держит. Она может уехать оттуда хоть сегодня. Два или три раза в неделю она приезжает в Западный Берлин. Наконец, во французском секторе у нее есть еще один дом, она могла бы жить там.
— Но почему же она там не живет?
— Не знаю. Но думаю, потому, что она желает быть в передовом отряде, когда начнется «Drang nach Osten». Наконец, ей обязательно надо кого-нибудь ненавидеть. Без ненависти наша семья не может существовать.
— Какой вздор! — зло сказала Джой. — Ты говоришь, как Берта. Но ведь ты сам не умеешь ненавидеть.
— Напрасно так думаешь! И я могу ненавидеть, когда захочу, но ненавидеть из принципа, а не как полагается по штату с полной нагрузкой, возьми хотя бы Мерджерсов. После поражения в тысяча девятьсот восемнадцатом году отец Луизы ни разу не устраивал себе выходного дня, чтобы отдохнуть от ненависти к победителям.
— Ну и что ж! Все равно, мне жаль бедную Луизу.
— И напрасно! Луиза получает извращенное наслаждение от того, что живет в советской зоне. Худого ей там ничего не сделали; правда, заставили сдать свободную часть дома, которой она все равно не пользовалась. Луиза самозабвенно вынашивает свою дикую ненависть. Разве это не видно по ее кислой мине?
— Она жаловалась, что к ней там ужасно относятся.
— Держу пари, что так оно и есть. Видела бы ты, как она на каждом шагу третировала этих людей двадцать лет назад! Да и много позже. Мне довелось кое-что услышать! И я просто не могу понять, как она не подвернулась под горячую руку какому-нибудь красному и тот не столкнул ее в озеро. Это был бы первый коммунистический акт, который я бы приветствовал. И если ты еще когда-нибудь вздумаешь пригласить Луизу на чай, меня там не будет.
— Нет, ты просто невыносим! Я из сил выбиваюсь, чтобы ладить со всеми, а ты, вместо того чтобы помочь мне, все портишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72