– Спасибо. Дай бог, чтобы и о ваших сыновьях шли добрые вести.
Матери и жены, которые с трепетом думали о своих близких, отвечали ей:
– Да услышит это аллах, тетушка Нушу!
Маленький Тофик удивленно смотрел на женщин, целовавших его бабушку, не понимая, зачем они это делают. Но незнакомые чужие женщины порой обнимали и целовали не только бабушку, но и его. Тофик боязливо прижимался к бабушке, прятался в складках ее широкой юбки.
– Нанали, чего эти женщины хотят от тебя? Зачем они все идут к тебе, целуют тебя и меня? Почему не целуют других? – спрашивал Тофик.
– Это они поздравляют меня, маму, тебя. Знаешь, с чем поздравляют? Сегодня твоего отца в кино будут показывать. Мы с тобой радуемся, и они радуются.
– Они тоже любят моего папу?
– Твой отец герой. А героев любят.
– Тогда и я стану героем, когда вырасту. Хочу, чтобы меня тоже любили.
– Расти героем, милый, расти, – старуха гладила голову внука.
Стали впускать зрителей в зал; шум и гам усилились. Те, кто не достал билетов, в тесноте и давке протиснулись к дверям, но бдительный контролер сразу уловил их намерения.
– Куда, куда? Дайте пройти тем, у кого есть билеты. Есть ведь и завтрашний день, кино от вас не убегает, кто не сможет посмотреть сегодня, посмотрит завтра!
Но старика никто не слушал.
– Дадите вы работать? – Старик сердился, отталкивал в сторону безбилетников, но все-таки многие из них проскочили в зал.
Нушаферин стало не по себе, она хотела отойти в сторону и войти в зал после того, как все успокоится, все чин-чином рассядутся, но внук не давал ей покоя:
– Нанали, почему стоим? И где мама? Пойдем, займем место, а то не достанется, будем стоять. Давай сядем впереди, в первом ряду. Я хочу видеть папу! – Тофик тянул бабушку за юбку. Нушаферин волей-неволей сделала шаг к дверям. И тут, к ее удивлению, толпа расступилась, и их беспрепятственно пропустили в зал.
Зал был набит до отказа. Даже в проходе были поставлены стулья. В помещении стало жарко и душно. Зрители обмахивались платками и папахами, утирали со лба пот и то и дело говорили:
– Ай Полад, начинай же!
– Задохнемся от жары. Начинай!
– Кого ждешь?
Наконец, раздался третий звонок, и в зале воцарилась тишина.
Полад, словно собираясь совершить героический поступок, с напряженным выражением лица, пустил в ход проекционный аппарат.
Горя желанием скорее увидеть отца, Тофик то садился на подлокотники между стульями, то забирался на сидение, спрашивал то мать, то бабушку:
– А когда, когда моего папу покажут?
На экране один за другим возникали эпизоды военной жизни. Хавер, все внимание которой было приковано к ним, тихо уговаривала сына:
– Не шуми, сынок, покажут папу. А вот если не будешь сидеть спокойно не покажут, и люди обидятся на тебя, скажут, что ты плохой мальчик.
Тофик повернулся к бабушке, зашептал:
– Нанали, ай нанали…
Нушаферин обняла внука. Ей было понятно нетерпение ребенка: у нее у самой сердце билось, как ошалелое.
– Почему папу не показывают, нанали? Я хочу видеть папу!
– Сейчас покажут, родной, не спеши.
По оживлению в зале Нушаферин поняла, что на экране что-то сменилось. Пошли какие-то тексты; неграмотная, она не могла их прочесть. Но вот непонятные строчки исчезли, и на зрителей надвинулся огромный заснеженный простор, перечеркнутый дорогой, по которой куда-то вдаль мчались со страшным грохотом приземистые машины. На экране возникла надпись "Отважные танкисты", а под ней мелким шрифтом фамилия оператора в черной рамке – "Махмуд Сеидзаде". "Других заснял, а сам погиб", – зашептались в рядах. Но танки, набирая скорость и поднимая облака снежной пыли, неслись по заснеженной равнине; на танках сидели бойцы в белых маскхалатах, с автоматами в руках. Ленкоранцы вглядывались в их мелькающие лица в надежде увидеть кого-либо знакомого. Но не было среди десантников земляков, не было среди них и Ази Асланова.
Нушаферин не выдержала, наклонилась к невестке:
– Дочка, а где же наш Ази? Или я плохо вижу?
– Да вот он, мам, вот!
– Где, где же?
– Вон, видишь, в танке стоит, в башне. Видишь?
– О господи, он! Вижу, вижу сыночка!
Нушаферин узнала сына, но слезы мешали ей ясно видеть, все двоилось в ее глазах.
Хавер в волнении смотрела на мужа. Хоть бы обернулся, глянул на них! Нет, смотрит куда-то вдаль.
Все – как во сне. Только голос Тофика вернул их к действительности.
– Мама, мамочка, нанали, видели моего папу? Вот он. Нанали, смотри, смотри, вот он! – радостно вопил Тофик, поворачиваясь то к матери, то к бабушке. – Это мой папа, нанали, мой папа!
– Успокойся, детка!
– Я хочу к папе. Папу, ау, папа! Смотрите, он услышал мой голос, услышал! – Тофик вскочил и рванулся к экрану, но Хавер удержала его за руку. Нушаферин, вытирая слезы, смотрела на своего преждевременно постаревшего сына.
Хавер успокаивала ребенка.
– Сыночек, папа ведь на фронте. Далеко он, а это кино…
– Нет, это мой папа, не обманывайте меня, не обманывайте! Это не кино, вот он, папа, – и Тофик голосил во всю мочь. – Папа, папа, я хочу к тебе, они не пускают меня, возьми меня с собой!
– Тихо! – прикрикнула Хавер. – Я тебе говорю, это кино, папа не тут.
На крик Тофика кое-кто рассмеялся, иные из женщин расплакались.
А танки неслись по исхлестанному полю сквозь разрывы снарядов. Один взметнул землю около танка отца, и Тофик вздрогнул – разрывом отца заслонило, а когда опала земля, командирский танк уже скрылся, из темноты, стреляя с ходу, наплыли другие машины, а по сторонам стояли немецкие танки с размотанными гусеницами и свернутыми набок, покореженными стволами орудий…
… Нушаферин не осталась смотреть художественный фильм. Взяв за руку внука, она сказала Хавер:
– Мы пойдем, а ты посиди, погляди.
– Куда мы идем, бабушка? – спросил Тофик.
– Домой, дорогой.
– Нанали, я не хочу домой. Лучше отведи меня к папе.
– Ой, какой ты еще непонятливый! Ты смотрел кино. Его снимали на фронте, а показывают здесь. Но папа твой остался там, где бьют этих проклятых фашистов.
Вместе с Хавер они кое-как уговорили мальчика.
С моря дул слабый ветерок. Издалека на зеленый берег катились волны; широко разбежавшись по отмели, затихали и гасли. Воздух, насыщенный пряным запахом моря, травы и еще не просохших водорослей, освежал и успокаивал.
Тофик, переволновавшись, дремал на руках у бабушки.
– Тяжелый стал, голубчик ты мой, – сказала Нушаферин, пронеся его немного, – а сил у меня нет прежних, устала. Давай, беги своими ножками.
И опустила внука на землю. Внук понял ее, молча взял за руку и пошел рядом с бабушкой.
Старая Нушаферин вела внука и думала о сыне: "Где ты сейчас, сынок, что делаешь?"
Память перенесла ее в прошлое, и она вспомнила, как маленький Ази бежал навстречу отцу, когда тот возвращался с работы… Давно это было!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102