Влияние раббинов на дела духовные – почти неограниченно. Не имея никакой открытой и законом уполномоченной власти к исполнению своих определений, они, силою предубеждений, суеверий, навыков, клятвами и запрещением, вознаграждают, часто с избытком, недостаток сей законной силы. Сборы, под видом подаяний для бедных и другими предлогами взимаемые, доставляя в распоряжение их довольно значащие суммы, дают им новое орудие власти».
В докладе не только не делалось попыток смягчить эти обвинения, но дальше, в разделе «Порядок, коему Комитет признал лучшим следовать», приводился пример еврейской несговорчивости – обструкционизм еврейских депутатов и самих кагалов в ответ на усилия Комитета. В третьем разделе выделялись главные черты, отличающие евреев от христиан и нуждающиеся в исправлении, прежде чем можно будет проводить реформы. Первым значилось «отделение евреев от общего управления», благодаря которому им всегда удавалось сохранять замкнутость жизни общин, свои законы и обряды. Сферами же, в которых, по мнению Комитета, реформы были нужнее всего, являлась отмена еврейского самоуправления и уравнивание евреев с остальным населением под началом единой администрации.
Но после этого пространного обвинительного заключения Еврейский комитет все же оставил в силе функции тех самых должностных лиц, которые составляли автономное еврейское управление. Согласно 50-й статье «Положения», каждая еврейская община имела право раз в три года избирать одного раввина и троих кагальных старшин. И хотя раввинат подвергся некоторым ограничениям, у раввинов оставалось достаточно власти и авторитета, чтобы содействовать контролю кагала над общиной в целом, особенно если старшины намеревались прибегнуть к незаконным действиям, вроде наложения проклятия или изгнания из общины. В прошлом они, несомненно, к этому тяготели.
В «Положении» почти ничего не говорилось о том, что может и чего не может делать сам кагал, но такое умолчание означало, что большинство привилегий осталось за кагалом. Фактически же если в указе 3 мая 1795 г. говорилось, что власть кагала должна касаться только религиозных дел, то среди специально оговоренных «Положением» его полномочий вновь появилась одна из светских функций. Речь идет об основе принудительной власти кагала – распределении налогов. Статья 54 «Положения» гласила:
«54. Кагалы должны наблюдать, чтобы казенные сборы, доколе они пребудут в настоящем их положении, были исправно и бездоимочно вносимы; они должны распоряжать вверяемыми им от общества суммами, давая в употреблении их отчет обществу и представляя таковой же на русском и польском языке, в городах городничим, в казенных селениях исправникам, в помещичьих местечках помещикам, и во всех сих случаях подвергаются суду и наказанию по всей строгости законов, если отчеты, даваемые ими начальству, в чем-либо найдутся не сходны с подлинными, даваемыми обществу. Впрочем, ни под каким предлогом не должны они, без ведома начальства, налагать новых податей, под страхом не только взыскания лично с них всего ими вновь положенного, но и законного суда и наказания».
Возвращение русским правительством еврейской общине ее самоуправления имело и дополнительное значение. Как было отмечено. Сенат как раз в это время отменил равное, или пропорциональное, представительство евреев в городском самоуправлении, в противоположность екатерининской политике. Сенат был прекрасно осведомлен о дискуссиях в Комитете, а тот, со своей стороны, был информирован о новейших ограничениях, наложенных на литовское еврейство. (Направляя Кочубею экземпляр последнего доклада о конфликте в Литве, Сенат указал, что это постановление не должно повлиять на ход рассуждений Комитета, тем самым молчаливо приглашая Комитет навести порядок в этой ситуации, если он того пожелает.) Но Комитет не откликнулся на это приглашение корпусом единых политических прав для еврейского мещанства и купечества. Зато одновременно он подтвердил и даже укрепил важные привилегии кагалов, явно продемонстрировав тем самым, что его не слишком сильно заботит интеграция евреев в российское общество.
Какие же еще мотивы стояли за решением сохранить кагал? Возможно, например, что Комитет последовал собственным многочисленным советам по поводу умеренности, постепенности и терпимости и, поддавшись этим абстрактным принципам, отошел от прежних четких суждений. При этом выяснилось, что, напротив, в других случаях умеренность не так уж необходима. Так, либеральные положения о реформе образования были настолько густо обставлены всевозможными ограничениями и условиями, что в итоге не имели почти никакой силы. И в вопросе о виноторговле, в котором немедленные бескомпромиссные шаги грозили повлечь за собой экономические потрясения и хаос в обществе. Комитет отказался изменить или исправить свои поспешные решения. Однако, судя по риторическим высказываниям Комитета, противодействие со стороны кагалов являлось, по меньшей мере, такой же серьезной проблемой для реформаторов, как и виноторговля.
Быть может. Комитет растерялся, не имея опыта в делах, связанных с еврейством, и потому был вынужден оставить кагал в качестве некоего консультативного института. Подобная осторожность вполне могла бы объясняться страхом перед трудностями, к которым вело упразднение кагала – единственной организационной структуры еврейского общества. Но эти аргументы выглядели бы правдоподобными, если бы не некоторые взгляды Комитета, отразившиеся в его документах. Весь смысл «Положения» заключался в том, что следование принципам личной заинтересованности, просвещения и образования непременно приведет к появлению нового, «исправленного» еврея, достойного и доверия, и места в русском обществе. И Фризель, и Державин, и Франк, и даже Ноткин настаивали на фундаментальных преобразованиях. Ведь для чего понадобится евреям кагал, если их экономические интересы будут обслуживаться и оформляться вне его, в городском управлении или в гильдиях? Для чего нужна будет им школьная система кагала, если образование они станут получать за его пределами, в широком христианском мире? Центральная идея реформы состояла в том, что евреи, «просветившись», сами с отвращением отбросят прежний образ жизни, что и устранит всякую потребность в кагале. Или, может быть, план был таков: позволить кагалу существовать в роли «живого ископаемого», пока просвещенные евреи сами его с легкостью не отринут.
Эти парадоксы легче разрешить, если вспомнить, что существовало два разных мотива, толкавших правительство на реорганизацию еврейского общества. Первый – стремление улучшить судьбу евреев, превратив их в просвещенных, полезных членов общества, наравне со всеми россиянами участвующих в его жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
В докладе не только не делалось попыток смягчить эти обвинения, но дальше, в разделе «Порядок, коему Комитет признал лучшим следовать», приводился пример еврейской несговорчивости – обструкционизм еврейских депутатов и самих кагалов в ответ на усилия Комитета. В третьем разделе выделялись главные черты, отличающие евреев от христиан и нуждающиеся в исправлении, прежде чем можно будет проводить реформы. Первым значилось «отделение евреев от общего управления», благодаря которому им всегда удавалось сохранять замкнутость жизни общин, свои законы и обряды. Сферами же, в которых, по мнению Комитета, реформы были нужнее всего, являлась отмена еврейского самоуправления и уравнивание евреев с остальным населением под началом единой администрации.
Но после этого пространного обвинительного заключения Еврейский комитет все же оставил в силе функции тех самых должностных лиц, которые составляли автономное еврейское управление. Согласно 50-й статье «Положения», каждая еврейская община имела право раз в три года избирать одного раввина и троих кагальных старшин. И хотя раввинат подвергся некоторым ограничениям, у раввинов оставалось достаточно власти и авторитета, чтобы содействовать контролю кагала над общиной в целом, особенно если старшины намеревались прибегнуть к незаконным действиям, вроде наложения проклятия или изгнания из общины. В прошлом они, несомненно, к этому тяготели.
В «Положении» почти ничего не говорилось о том, что может и чего не может делать сам кагал, но такое умолчание означало, что большинство привилегий осталось за кагалом. Фактически же если в указе 3 мая 1795 г. говорилось, что власть кагала должна касаться только религиозных дел, то среди специально оговоренных «Положением» его полномочий вновь появилась одна из светских функций. Речь идет об основе принудительной власти кагала – распределении налогов. Статья 54 «Положения» гласила:
«54. Кагалы должны наблюдать, чтобы казенные сборы, доколе они пребудут в настоящем их положении, были исправно и бездоимочно вносимы; они должны распоряжать вверяемыми им от общества суммами, давая в употреблении их отчет обществу и представляя таковой же на русском и польском языке, в городах городничим, в казенных селениях исправникам, в помещичьих местечках помещикам, и во всех сих случаях подвергаются суду и наказанию по всей строгости законов, если отчеты, даваемые ими начальству, в чем-либо найдутся не сходны с подлинными, даваемыми обществу. Впрочем, ни под каким предлогом не должны они, без ведома начальства, налагать новых податей, под страхом не только взыскания лично с них всего ими вновь положенного, но и законного суда и наказания».
Возвращение русским правительством еврейской общине ее самоуправления имело и дополнительное значение. Как было отмечено. Сенат как раз в это время отменил равное, или пропорциональное, представительство евреев в городском самоуправлении, в противоположность екатерининской политике. Сенат был прекрасно осведомлен о дискуссиях в Комитете, а тот, со своей стороны, был информирован о новейших ограничениях, наложенных на литовское еврейство. (Направляя Кочубею экземпляр последнего доклада о конфликте в Литве, Сенат указал, что это постановление не должно повлиять на ход рассуждений Комитета, тем самым молчаливо приглашая Комитет навести порядок в этой ситуации, если он того пожелает.) Но Комитет не откликнулся на это приглашение корпусом единых политических прав для еврейского мещанства и купечества. Зато одновременно он подтвердил и даже укрепил важные привилегии кагалов, явно продемонстрировав тем самым, что его не слишком сильно заботит интеграция евреев в российское общество.
Какие же еще мотивы стояли за решением сохранить кагал? Возможно, например, что Комитет последовал собственным многочисленным советам по поводу умеренности, постепенности и терпимости и, поддавшись этим абстрактным принципам, отошел от прежних четких суждений. При этом выяснилось, что, напротив, в других случаях умеренность не так уж необходима. Так, либеральные положения о реформе образования были настолько густо обставлены всевозможными ограничениями и условиями, что в итоге не имели почти никакой силы. И в вопросе о виноторговле, в котором немедленные бескомпромиссные шаги грозили повлечь за собой экономические потрясения и хаос в обществе. Комитет отказался изменить или исправить свои поспешные решения. Однако, судя по риторическим высказываниям Комитета, противодействие со стороны кагалов являлось, по меньшей мере, такой же серьезной проблемой для реформаторов, как и виноторговля.
Быть может. Комитет растерялся, не имея опыта в делах, связанных с еврейством, и потому был вынужден оставить кагал в качестве некоего консультативного института. Подобная осторожность вполне могла бы объясняться страхом перед трудностями, к которым вело упразднение кагала – единственной организационной структуры еврейского общества. Но эти аргументы выглядели бы правдоподобными, если бы не некоторые взгляды Комитета, отразившиеся в его документах. Весь смысл «Положения» заключался в том, что следование принципам личной заинтересованности, просвещения и образования непременно приведет к появлению нового, «исправленного» еврея, достойного и доверия, и места в русском обществе. И Фризель, и Державин, и Франк, и даже Ноткин настаивали на фундаментальных преобразованиях. Ведь для чего понадобится евреям кагал, если их экономические интересы будут обслуживаться и оформляться вне его, в городском управлении или в гильдиях? Для чего нужна будет им школьная система кагала, если образование они станут получать за его пределами, в широком христианском мире? Центральная идея реформы состояла в том, что евреи, «просветившись», сами с отвращением отбросят прежний образ жизни, что и устранит всякую потребность в кагале. Или, может быть, план был таков: позволить кагалу существовать в роли «живого ископаемого», пока просвещенные евреи сами его с легкостью не отринут.
Эти парадоксы легче разрешить, если вспомнить, что существовало два разных мотива, толкавших правительство на реорганизацию еврейского общества. Первый – стремление улучшить судьбу евреев, превратив их в просвещенных, полезных членов общества, наравне со всеми россиянами участвующих в его жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96