Я кинул повыше лопату, вцепился в веревку, уперся ногами в проступающий из-под снега камень. Многотонная глыбища оторвалась целиком и беззвучно скрылась. Потом под скалой послышался какой-то утробный вздох. И в ту же секунду задвигалось все внизу, смешалось, зашумело, загрохотало. Массы снега ринулись вниз по лотку, стронули камень, и грохот стократ усилился в скальном кармане. «Жакши! – кричал мне Арстанбек. – Эх, хорошо, Валера!»
Сквозь метель все же было видно, как лавина разгонялась по крутизне лотка, вспухала иногда, потом проваливалась, скрывалась за скалами и вскоре совсем исчезла, только шум ее, приглушенный расстоянием, докатывался до нас ровной волной.
Назад, уже в сумерках, я шел счастливый и гордый, вполне довольный прошедшим днем, чего со мной давненько не бывало. А недалеко от станции нас встретили ребята, искупали в снегу, сообщили, что внизу все в порядке, хотя лавина оказалась неожиданно грозной и объемистой – спрессованный снег запечатал проход к аварийному бензохранилищу. Арстанбек в ответ на эту информацию затрубил носом какую-то киргизскую мелодию.
Все! Ручка уже плохо держится в пальцах, глаза слипаются, а мне рано вставать – кухарничаю.
Ребята любят, когда я дежурю на кухне – все чего-нибудь придумаю такое. Прошлый раз докопался в складе до ящика с песком, в котором надежно хранилась свежая морковка. Если бы ты знала, какие морковные пирожки получились! Это я говорю без авторского самохвальства, а просто подытоживаю общее впечатление. У Гоши, когда он недоверчиво проглотил первый пирог, даже алчно заблестели глаза.
Здесь замечательная русская печь, но до меня она была неиспользованным резервом. Хлеб-то мы таскаем с пекарни рудника, а под горячим сводом чудно упревает гречневая каша, и пирожки получаются такими румяными! Даже щи из консервированной капусты становятся в ней совсем другими, чем на плите: духовито-пламенными, проваристыми, необыкновенно вкусными, особенно когда сядешь за стол с мороза. И знаешь, если мы с тобой будем жить вместе, я бы хотел иметь в доме такую печь, подружил бы тебя с этим изумительным изобретением – русской печью-матушкой.
Но все это между прочим. Напишу о главных событиях последних дней. На этот раз мой кухонный подвиг не состоялся. Опять снег пошел, правда, без ветра, но очень обильный, а для этого района Киргизии характерны лавины из свежего снега. Почти полных три дня все мы, кроме дежурного радиста-наблюдателя, лазили по лоткам, изучая снегосборные участки. Ели всухомятку, только я в первый день сбегал на станцию и притащил ребятам большую баклагу с крепчайшим и сладчайшим чаем: он был еще горячим, когда я добрался до склона, и ребята меня качнули за него и опять бросили в сугроб – тут, оказывается, такой обычай.
Все эти три дня валил тихий, пушистый снег, как будто где-нибудь в густой тайге. Временами прояснивало, потом видимость снова исчезала, скрывались за летучей, плотной сеткой вершины гор, далекие белые хребты, ущелья. В эти дни спустили две лавины – одну взрывом в карнизе, другую таким же способом в снегосборе. Третья сошла сама, но предупреждение на нее мы успели дать.
Самое неприятное произошло этой ночью – прервалась телефонная связь с «хозяевами». Мы до утра не знали, в чем дело, пережили несколько неприятных часов. Меня разбудил Гоша и посадил за рацию. Я кое-как связался с радиостанцией рудника, но там было как будто все в порядке, однако через час сообщили, что ночью без предупреждения мы спустили (мы спустили!) приличную лавину, которая перерезала телефонную линию. Когда забрезжил свет, Гоша с двумя ребятами поспешил на склон. Они вскоре вернулись, с нетерпением ворвались ко мне в рубку. А еще через полчаса постоянная связь была налажена.
В 9.00 главный «хозяин», начальник рудника, грохочущим, как лавина, голосом напустился на нашего по телефону. Что мог ответить Гоша? Он просто пригласил «хозяина» к нам: полюбопытствовать, как мы тут бездельничаем и зря жуем народный хлеб. Потом они помирились. Я слышал, как Гоша говорил: «Полночи не спали? Да ну! А я могу кемарить по шестнадцать часов подряд». Шутник. Мы-то знали, что Гоша не спал уже 39 часов и поставил тем самым рекорд станции. Он вообще у нас мало спит.
Сегодня все отоспались – снег перестал, мы выдали горнякам гарантию. К сожалению, плохо натопили, так как все валились с ног. Было прохладно, и мне все время снилась лавина, обдающая меня своим мертвым дыханием. Но ребята храпели так, что я иногда просыпался. А потом приснился склон, будто бы мы с тобой идем по нему, железно соблюдая все правила, как настоящие высокогорники, умеющие не рисковать зря, но снег под нами неожиданно пополз, и я очнулся.
Получил письмо от Карима Алиханова. Он работает радистом на буровой вместе со Славкой, но рвется ко мне. Люблю я этого парня! Мы впервые встретились на втором году моей службы в армии. Меня поразили его глаза – в них словно стояли вечные слезы. Он был удивительно робок. Я взял его к себе на передвижную рацию, сделал из него неплохого радиста, и он со своим мягким характером хорошо уравновешивал меня. Там же, в Забайкалье, он до смерти влюбился в свою Полю, женился первым из всех ребят нашей части и произвел на свет сразу двух сынов. После армии Карим увез семью на родину, в Узбекистан, наши дороги разошлись, и мы почти два года только переписывались. А когда я встретил в Саянах тебя и потом оказался здесь, то Карим приехал со своей оравой ко мне на Ачисайку. Мы прожили душа в душу, хорошо перезимовали. Карим за это время заделался настоящим метеорологом-наблюдателем, освоил высокогорку.
Парнишки у него – загляденье. Умора, когда возьмутся лопотать на своем узбекско-русском диалекте. Полина в Кариме души не чает, безропотно слушается его во всем, будто она забитая узбечка, но это от большой любви, а не от чего-нибудь другого – Карим не строжится никогда, берет ее своей азиатской лаской. Думаю часто: эх, нам бы так!
Скоро Новый год. Ребята раздобыли на руднике елку, готовятся ее наряжать, а я представляю, как вы с Маринкой достаете елочные украшения, что лежат в картонной коробке на шкафу, и Маринка будет дотошно выспрашивать, какой ей подарок принесет Дед Мороз. Сейчас буду писать ей письмо большими печатными буквами от Деда Мороза. Тебе тоже напишу отдельно, потому что подарок, тот самый обещанный ножик, не готов. Ручку почти отделал, остальное позже. У нас есть пристройка в одну доску, однако она не отапливается, а тиски там. В рукавицах эту тонкую работу можно только испортить.
Мне грустно стало немножко – на Новый год не увижу тебя, и под это мечтательное настроение перепишу тебе песню о белых вьюгах.
Белые, тихие вьюги!
Вы давно так меня не баюкали,
В колокольцы-сосульки звеня,
Дед Мороз, невсамделишный, кукольный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Сквозь метель все же было видно, как лавина разгонялась по крутизне лотка, вспухала иногда, потом проваливалась, скрывалась за скалами и вскоре совсем исчезла, только шум ее, приглушенный расстоянием, докатывался до нас ровной волной.
Назад, уже в сумерках, я шел счастливый и гордый, вполне довольный прошедшим днем, чего со мной давненько не бывало. А недалеко от станции нас встретили ребята, искупали в снегу, сообщили, что внизу все в порядке, хотя лавина оказалась неожиданно грозной и объемистой – спрессованный снег запечатал проход к аварийному бензохранилищу. Арстанбек в ответ на эту информацию затрубил носом какую-то киргизскую мелодию.
Все! Ручка уже плохо держится в пальцах, глаза слипаются, а мне рано вставать – кухарничаю.
Ребята любят, когда я дежурю на кухне – все чего-нибудь придумаю такое. Прошлый раз докопался в складе до ящика с песком, в котором надежно хранилась свежая морковка. Если бы ты знала, какие морковные пирожки получились! Это я говорю без авторского самохвальства, а просто подытоживаю общее впечатление. У Гоши, когда он недоверчиво проглотил первый пирог, даже алчно заблестели глаза.
Здесь замечательная русская печь, но до меня она была неиспользованным резервом. Хлеб-то мы таскаем с пекарни рудника, а под горячим сводом чудно упревает гречневая каша, и пирожки получаются такими румяными! Даже щи из консервированной капусты становятся в ней совсем другими, чем на плите: духовито-пламенными, проваристыми, необыкновенно вкусными, особенно когда сядешь за стол с мороза. И знаешь, если мы с тобой будем жить вместе, я бы хотел иметь в доме такую печь, подружил бы тебя с этим изумительным изобретением – русской печью-матушкой.
Но все это между прочим. Напишу о главных событиях последних дней. На этот раз мой кухонный подвиг не состоялся. Опять снег пошел, правда, без ветра, но очень обильный, а для этого района Киргизии характерны лавины из свежего снега. Почти полных три дня все мы, кроме дежурного радиста-наблюдателя, лазили по лоткам, изучая снегосборные участки. Ели всухомятку, только я в первый день сбегал на станцию и притащил ребятам большую баклагу с крепчайшим и сладчайшим чаем: он был еще горячим, когда я добрался до склона, и ребята меня качнули за него и опять бросили в сугроб – тут, оказывается, такой обычай.
Все эти три дня валил тихий, пушистый снег, как будто где-нибудь в густой тайге. Временами прояснивало, потом видимость снова исчезала, скрывались за летучей, плотной сеткой вершины гор, далекие белые хребты, ущелья. В эти дни спустили две лавины – одну взрывом в карнизе, другую таким же способом в снегосборе. Третья сошла сама, но предупреждение на нее мы успели дать.
Самое неприятное произошло этой ночью – прервалась телефонная связь с «хозяевами». Мы до утра не знали, в чем дело, пережили несколько неприятных часов. Меня разбудил Гоша и посадил за рацию. Я кое-как связался с радиостанцией рудника, но там было как будто все в порядке, однако через час сообщили, что ночью без предупреждения мы спустили (мы спустили!) приличную лавину, которая перерезала телефонную линию. Когда забрезжил свет, Гоша с двумя ребятами поспешил на склон. Они вскоре вернулись, с нетерпением ворвались ко мне в рубку. А еще через полчаса постоянная связь была налажена.
В 9.00 главный «хозяин», начальник рудника, грохочущим, как лавина, голосом напустился на нашего по телефону. Что мог ответить Гоша? Он просто пригласил «хозяина» к нам: полюбопытствовать, как мы тут бездельничаем и зря жуем народный хлеб. Потом они помирились. Я слышал, как Гоша говорил: «Полночи не спали? Да ну! А я могу кемарить по шестнадцать часов подряд». Шутник. Мы-то знали, что Гоша не спал уже 39 часов и поставил тем самым рекорд станции. Он вообще у нас мало спит.
Сегодня все отоспались – снег перестал, мы выдали горнякам гарантию. К сожалению, плохо натопили, так как все валились с ног. Было прохладно, и мне все время снилась лавина, обдающая меня своим мертвым дыханием. Но ребята храпели так, что я иногда просыпался. А потом приснился склон, будто бы мы с тобой идем по нему, железно соблюдая все правила, как настоящие высокогорники, умеющие не рисковать зря, но снег под нами неожиданно пополз, и я очнулся.
Получил письмо от Карима Алиханова. Он работает радистом на буровой вместе со Славкой, но рвется ко мне. Люблю я этого парня! Мы впервые встретились на втором году моей службы в армии. Меня поразили его глаза – в них словно стояли вечные слезы. Он был удивительно робок. Я взял его к себе на передвижную рацию, сделал из него неплохого радиста, и он со своим мягким характером хорошо уравновешивал меня. Там же, в Забайкалье, он до смерти влюбился в свою Полю, женился первым из всех ребят нашей части и произвел на свет сразу двух сынов. После армии Карим увез семью на родину, в Узбекистан, наши дороги разошлись, и мы почти два года только переписывались. А когда я встретил в Саянах тебя и потом оказался здесь, то Карим приехал со своей оравой ко мне на Ачисайку. Мы прожили душа в душу, хорошо перезимовали. Карим за это время заделался настоящим метеорологом-наблюдателем, освоил высокогорку.
Парнишки у него – загляденье. Умора, когда возьмутся лопотать на своем узбекско-русском диалекте. Полина в Кариме души не чает, безропотно слушается его во всем, будто она забитая узбечка, но это от большой любви, а не от чего-нибудь другого – Карим не строжится никогда, берет ее своей азиатской лаской. Думаю часто: эх, нам бы так!
Скоро Новый год. Ребята раздобыли на руднике елку, готовятся ее наряжать, а я представляю, как вы с Маринкой достаете елочные украшения, что лежат в картонной коробке на шкафу, и Маринка будет дотошно выспрашивать, какой ей подарок принесет Дед Мороз. Сейчас буду писать ей письмо большими печатными буквами от Деда Мороза. Тебе тоже напишу отдельно, потому что подарок, тот самый обещанный ножик, не готов. Ручку почти отделал, остальное позже. У нас есть пристройка в одну доску, однако она не отапливается, а тиски там. В рукавицах эту тонкую работу можно только испортить.
Мне грустно стало немножко – на Новый год не увижу тебя, и под это мечтательное настроение перепишу тебе песню о белых вьюгах.
Белые, тихие вьюги!
Вы давно так меня не баюкали,
В колокольцы-сосульки звеня,
Дед Мороз, невсамделишный, кукольный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137