- Уху-ху! - прокричал Любезный Револьвер, открыв пасть, усеянную
фирменными зубами.
Маленький Квак быстро вскарабкался на окно спальни и, увидев это,
понял, что действовать надо решительно. Он выхватил из кармана
"Вокс", расставил колонки на широком подоконнике и запел:
- Ин-а-гадда-да-видда!
- Караул! - прохрипел тут Любезный Револьвер. - Земляне!
Он посинел, сунул в рот оклемальницу, да от спешки промахнулся и
ударился зубами об алмазную звезду, да не об одну, а обо все три
разом. Сломались его зубы. Провыл Любезный Револьвер четырехэтажное
ругательство на забытом ныне квазимате, и кончился.
А маленький Квак освободил лекаря 333 и благородного Диффузора 2А9
из подземелья, а Черпогора убедил в нецелесообразности аморальной и
дурной жизни, после чего взял его к себе в компаньоны. Продали они
замок Любезного Револьвера, купили на вырученные деньги
стереомашину, целую телегу неигранных дисков, и стали
жить-поживать.
Тут и сказке конец, а кто под нее обсадился, тот молодец.
Глава седьмая
Последний раз промахав руками что-то нечленораздельно-дружеское,
Иваан и Кло скрылись за отливающими сталью деревьями. Тогда Уинки
понял, что пришло время поразмыслить над услышанным. Завидев
неподалеку пенек, явно обещающий желающему присесть путнику все
блаженство и покой, он устремил свои шаги к нему. И только было он
сел, как услышал торжественный голос:
- Брат Винкль! Царственный Пень приветствует тебя!
С этими словами пень увеличился в несколько раз и приветственно
махнул сучками.
Как мог, Уинки постарался скрыть свое смущение и сделать вид, что
всего-навсего хотел поздороваться, хотя он превосходно знал, что
здороваться задней частью тела могут только самые невежественные
племена архипелага Раскрашенной Свиньи. Но пень, то ли из-за
близорукости, то ли просто из вежливости, не отреагировал на
непростительную оплошность Уинки, и, обменявшись благодарственными
мантрами, они радушно расстались. Отойдя от царственного собрата,
Уинки, не желая больше никого встречать, принял облик тени и уселся
под раскидистым ярким цветком. Достав из своей неистощимой сумки
сигарету, он закурил и задумался. "Так как же они говорили? От
Четырехмерной мельницы по висячей тропинке дойти до дерева старухи
Брюггель, пройти каньон Дураков и по Горбатой просеке дойти до
Сухого ручья, по нему до моста, еще два шага по мосту, и попадешь в
библиотеку". Вот и все. Уинки считал, что объяснения Иваана были
конкретны и понятны. Непонятным было другое: на кой черт он,
Винкль, собирается в библиотеку, откуда Иваан и Кло чудом вернулись
живыми. Но Уинки не хотел бы этого знать. Достаточно того, что есть
такое место, где есть много интересного - Господи, чего только не
говорил Кло о тех минутах, которые они там провели! - и что Уинки
может туда попасть. И потом, он просто не любил, когда ни в чем не
повинным людям причиняют зло, и всегда сам пытался разобраться в
том, кто прав, кто виноват. Полный детской веры в свое могущество,
он, прищурившись, посмотрел в небо. До вечера еще далеко. Любезно
поклонившись погруженному в медитацию пню, он зашагал по высокой
траве в сторону леса. До четырехмерной мельницы он добрался без
всяких осложнений, если не считать короткой беседы с одним
вкопанным по пояс в землю добродушным старичком, который доказывал
кому-то, что он - единственный прямой родственник маяка
Стрюкенбаха, и подозвал Уинки, чтобы тот засвидетельствовал этот
факт. Уинки сослался на незнание генеалогического древа местных
геодезических знаков, но факт родства подтвердил, ибо безоговорочно
поверил в родовитость и искренность старца. Продолжив путь, он
через пять минут очутился перед тяжелыми воротами с внушительной
надписью:
Четырехмерная имени Шанкузе Грасса Це Мельница
Размалывание ежечасно
Больные мозги просьба не доставлять
Он отворил маленькую красную дверцу. Огромное и теплое нутро здания
было занято какими-то толстенными канатами, которые равномерно
вращались в разные стороны, производя при этом оглушающее
скрипение. Чугунные ступицы поднимались и опускались, что-то
надрывно гудело. Время от времени из отверстия в черном ящике
высовывалась тускло блестевшая шестипалая лапа и начинала
ожесточенно скрести землю. Уинки, хлопнув, закрыл за собой дверцу.
Медленно возле уха просвистел маятник на цепочке. Чей-то
озабоченный голос пробормотал:
- Ну и ну! Недоста-а-а-ачка получается!
Уинки обернулся, но ничего, кроме испачканной мелом стены, не
увидел. Стена, впрочем, имела озабоченный вид. Сделав робкий шаг в
сторону, он почувствовал, что поднимается вверх. Затем последовал
ощутимый толчок, и после непро- должительного падения он очнулся на
ярко освещенной куче песка. "Ох, не размололи бы меня здесь", -
сказал он себе. На песке ему, видимо, ничего не угрожало, и, решив
осмотреться, Уинки приподнялся. Только было он это сделал, как
сзади раздался прехорошенький девичий голосок, произносящий,
однако, не то, что мужчины обычно предполагают услышать из женских
уст. Тирада была достойна самого пьяного из всех пьяных сапожников,
когда-либо пользовавшихся нецензурными словами. Остолбенев, Уинки
дослушал до конца этот памятник устной речи, а когда обернулся,
чтобы узреть автора, то остолбенел еще больше, ибо автора не было -
голос доносился из совершеннейшей пустоты.
- Я прошу прощения, сударыня, но... - растерянно промолвил он,
хлопая глазами в пустоту.
- Нет, он еще извиняется! Как вам это нравится, Настурция?
- Знаете, отведем-ка его к сэру Джорджу, пусть он с ним разберется,
- решительно ответил голос.
Две невидимые руки схватили Уинки, все завертелось перед его
глазами, и только когда он почувствовал в руках подлокотники
кресла, внушающие чувство уверенности и покоя, он перевел дух и
решил осмотреться.
Перед ним возвышался мореного дуба письменный стол, титанические
размеры которого неизбежно приводили к мысли о бренности всего
сущего. Казалось, пройдут тысячелетия, покроются пылью руины
Четырехмерной мельницы, а этот стол, подобный Баальбекской террасе,
будет непоколебимо возвышаться, отражая свет звезд мореностью своих
досок, и посланцы других цивилизаций будут складывать оды в его
честь, умиляясь могуществу человеческого разума. А за этим
монументальным сооружением восседал одетый в дорогое сукно, в
белоснежную сорочку, в респектабельный строгий галстук и тяжелые
профессорские очки образчик той породы, которую зоологи именуют
ishak, а остальные люди - просто ослами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19