-Да вы не стесняйтесь, сестра. Ведь сегодня пятница.
Но даже и этот намек на без сомнения строгие правила ордена не мог подвигнуть девушку, аккуратно запрятанную в рясу, присоединиться к нашей трапезе.
-Вы здесь всегда живете? -заговорило в ней любопытство.
Наш бункер она нашла милым и слегка смешным. Но тут, к сожалению, на гребне дюн возникла мать аббатиса и еще пять монахинь с черными -от дождя зонтиками и зелеными репортерскими козырьками. Агнета улетела прочь и, насколько я смог разобрать поток слов, заглаженный восточным ветром, получила основательный нагоняй, а потом была взята сестрами в кольцо.
Ланкес размечтался. Он сунул вилку в рот обратным концом и не сводил глаз с летящей по дюнам группы.
-Это не монашки, это парусники.
-Парусники белые, -усомнился я.
Ну тогда, значит, это черные парусники. -(Было трудно завязать спор с Ланкесом.) -Которая на левом фланге, это флагман, Агнета -это быстрый корвет. Попутный ветер, кильватерная линия от кливера и до ахтерштевеня, бизань-мачта, грот-мачта и фок-мачта все паруса подняты, курс на горизонт, в Англию. Ты себе только представь: завтра утром Томми продерут глаза, глянут из окошка, и что они перед собой увидят? А увидят они двадцать пять тысяч монашек, флаги до самого топа, и уже звучит первый бортовой залп...
-Новая религиозная война! поддержал я его мысль. -А флагман должен называться "Мария Стюарт", или "Де Валера", или -того лучше -"Дон Хуан". Новая быстроходная армада прибыла поквитаться за Трафальгар! "Смерть пуританам!" -раздается клич, а у англичан на сей раз нет в запасе Нельсона. Высадку можно начать. Англия больше не остров.
На вкус Ланкеса, разговор принял слишком уж политическое направление.
-Все, теперь монашки разводят пары.
Поднимают паруса! поправил я. Впрочем, разводили они пары или поднимали паруса, держа курс на Кабур, их унесло прочь. Между собой и cолнцем они выставили зонтики. Лишь одна чуть приотстала, нагнулась на ходу, подняла что-то и уронила. Остаток флотилии чтобы уже не выйти из образа, с трудом одолевая ветер, шел на выгоревшие кулисы бывшего прибрежного отел.
-То ли она якорь не выбрала, то ли у нее руль заклинило. Ланкес все еще придерживался морской терминологии. -А не Агнета ли это, часом, наш быстроходный корвет?
Корвет ли, фрегат ли, но именно послушница Агнета, собирая и отбрасывая раковины, приближалась к нам.
-Сестра! Что вы это там собираете? -Хотя Ланкес и сам отлично видел что.
Ракушки! Она как-то по-особенному выговорила это слово и нагнулась.
-А вам разрешается? Это ведь сокровища земные! Я вступился за послушницу Агнету:
-Ошибаешься, Ланкес, раковины не могут быть сокровищами земными.
Тогда они сокровища пляжные, как ни крути, они сокровища, а послушницы не должны собирать сокровища на этой земле. Для них главное бедность, бедность и еще раз бедность. Верно я говорю, сестра?
Сестра Агнета улыбнулась, выставив напоказ выступающие зубы:
Я ведь беру немного раковин. И они для детского сада. Дети очень любят в них играть. Они никогда не были на море.
Агнета стояла перед входом в бункер и бросила монашеский взгляд в глубину бункера.
-Как вам нравится наш домик? -подкатывался я к ней. Ланкес же шел напрямик:
-Посмотрите нашу виллу, сестра. За осмотр денег не берут.
Острыми башмачками, прикрытыми тяжелой тканью, она поскребла песок. Порой она даже взрывала его, а ветер подхватывал и осыпал им нашу рыбу. Чуть неуверенней, теперь уже, несомненно, светло-карими глазами, она оглядела нас и стол между нами.
-Это не разрешается, -побудила она нас к возражению.
Что вы, сестра. -Художник отмел все трудности и поднялся. Он очень даже недурно выглядит, наш бункер. А через бойницы виден весь берег.
Она все еще колебалась и, верно, набрала уже полные ботинки песка. Ланкес вытянул руку в направлении входа. Бетонный орнамент отбрасывал четкие орнаментальные тени.
-А у нас там очень чисто.
Не иначе приглашающее движение художника завлекло монашку в недра бункера.
-Но только на минуточку! прозвучало решающее слово, и, опережая Ланкеса, она шмыгнула в бункер. Тот отер руки о штаны типичный жест художника -и, прежде чем скрыться, пригрозил:
-Не вздумай трогать мою рыбу.
Но Оскар был сыт рыбой по горло. Я отодвинулся от стола, отдавшись на волю гонящего песок ветра и чрезмерных шумов прибоя, этого старого силача. Ногой я подтянул к себе свой барабан и начал искать выход из этого беспокойного пейзажа, из этого бункерного мира, из этого овоща, который назывался Роммелевой спаржей.
Поначалу, и без особого успеха, я избрал темой любовь: некогда я любил сестру, меньше монахиню, больше сестру. Она жила в квартире у Цайдлера за дверью матового стекла. Она была очень хороша собой, но я так ни разу ее и не видел. Еще там был кокосовый половик, и он примешался к делу. Уж cлишком темно было в коридоре у Цайдлера. Поэтому я и ощущал кокосовые волокна отчетливей, чем тело сестры Доротеи.
После того, как эта тема, причем слишком скоро, завершилась на кокосовом половике, я пытался разрешить в ритмах мою раннюю любовь к Марии и высадить перед бетоном вьюнки, растущие с той же скоростью. И снова сестра Доротея помешала моей любви к Марии: с моря налетел запах карболки, мелькали чайки в сестринских одеждах, солнце виделось брошкой с красным крестом.
Вообще-то Оскар был даже рад, когда ему помешали барабанить. Настоятельница, сестра Схоластика, вернулась со своими пятью монахинями. У них был усталый вид, косо и уныло держали они свои зонтики.
-Вы не видели молодую монахиню, нашу новую послушницу? Она еще такая молоденькая. Дитя в первый раз увидело море. Верно, она заблудилась. Где же вы, сестра Агнета?
У меня не оставалось иного выхода, кроме как направить группку, подгоняемую ветром в спину, к устью Орны, к Арроманшу, к порту Уинстон, где некогда англичане отвоевали у моря свою искусственную гавань. Да и то сказать, всем им, вместе взятым, едва бы хватило места в нашем бункере. Правда, какое-то мгновение я тешился мыслью удружить Ланкесу и устроить ему этот визит, но затем дружба, досада и злость одновременно повелели мне ткнуть пальцем в сторону устья Орны. Монашки повиновались движению моего большого пальца, превратились на гребне дюн в шесть все удаляющихся, летящих по ветру черных прорех, и даже жалобный призыв "Сестра Агнета, сестра Агнета" звучал из их уст все наветренней, пока не утонул в песке.
Ланкес вышел из бункера первым, отер руки о штаны типичным художническим движением, понежился на солнце, потребовал у меня сигарету, сунул ее в карман рубашки и набросился на холодную рыбу.
-От этого всегда хочется есть, -намекнул он, пожирая принадлежавшую мне хвостовую часть.
-Она будет теперь очень несчастна, -обвинил я Ланкеса, наслаждаясь при этом словцом "несчастна".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201