- сказал Сизов. И в то же время откуда-то явилась Саша, взяла мать под руку и быстро потащила за собой на другую сторону улицы, говоря:
- Идите, - пожалуй, будут бить. Или арестуют. Поселение? В Сибирь?
- Да, да!
- А как он говорил? Я, впрочем, знаю. Он был всех сильнее и проще, всех суровее, конечно. Он чуткий, нежный, но только стыдится открыть себя.
Ее горячий полушепот, слова любви ее, успокаивая волнение матери, поднимали ее упавшие силы.
- Когда поедете к нему? - тихонько и ласково спросила она Сашу, прижимая ее руку к своему телу. Уверенно глядя вперед, девушка ответила:
- Как только найду кого-нибудь, кто бы взял мою работу. Ведь я тоже жду приговора. Вероятно, они меня тоже в Сибирь, - я заявлю тогда, что желаю быть поселенной в той местности, где будет он.
Сзади раздался голос Сизова:
- Кланяйтесь тогда ему от меня! Сизов, мол. Он знает. Дядя Федора Мазина…
Саша остановилась, обернулась, протягивая руку:
- Я знакома с Федей. Меня зовут Александра.
- А по батюшке?
Она взглянула на него и ответила:
- У меня нет отца.
- Помер, значит…
- Нет, он жив! - возбужденно ответила девушка, и что-то упрямое, настойчивое прозвучало в ее голосе, явилось на лице. - Он помещик, теперь - земский начальник, он обворовывает крестьян…
- Та-ак! - подавленно отозвался Сизов и, помолчав, сказал, идя рядом с девушкой и поглядывая на нее сбоку:
- Ну, мать, прощай! Мне налево идти. До свиданья, барышня, - строго вы насчет отца-то! Конечно, ваше дело…
- Ведь если ваш сын - дрянной человек, вредный людям, противный вам - вы это скажете? - страстно крикнула Саша.
- Ну, - скажу! - не вдруг ответил старик.
- Значит, вам справедливость - дороже сына, а мне она - дороже отца…
Сизов улыбнулся, качая головой, потом сказал, вздохнув:
- Ну-ну! Ловко вы! Коли надолго вас хватит - одолеете вы стариков, - напор у вас большой!.. Прощайте, желаю вам всякого доброго! И к людям - подобрее, а? Прощай, Ниловна! Увидишь Павла, скажи - слышал, мол, речь его. Не все понятно, даже страшно иное, но - скажи - верно!
Он приподнял шапку и степенно повернул за угол улицы.
- Хороший, должно быть, человек! - заметила Саша, проводив его улыбающимся взглядом своих больших глаз.
Матери показалось, что сегодня лицо девушки мягче и добрее, чем всегда.
Дома они сели на диван, плотно прижавшись друг к другу, и мать, отдыхая в тишине, снова заговорила о поездке Саши к Павлу. Задумчиво приподняв густые брови, девушка смотрела вдаль большими мечтающими глазами, по ее бледному лицу разлилось спокойное созерцание.
- Потом, когда родятся у вас дети, - приеду я к вам, буду нянчиться с ними. И заживем мы там не хуже здешнего. Работу Паша найдет, руки у него золотые…
Окинув мать пытливым взглядом, Саша спросила:
- А вам разве не хочется сейчас ехать за ним? Вздохнув, мать сказала:
- На что я ему? Только помешаю, в случае побега. Да и не согласился бы он…
Саша кивнула головой.
- Не согласится.
- К тому же я - при деле! - добавила мать с легкой гордостью.
- Да! - задумчиво отозвалась Саша. - Это хорошо… И вдруг, вздрогнув, как бы сбрасывая с себя что-то, заговорила просто и негромко:
- Жить он там не станет. Он - уйдет, конечно…
- А как же вы?.. И дитя, в случае?..
- Там увидим. Он не должен считаться со мной, и я не буду стеснять его. Мне будет тяжело расстаться с ним, но, разумеется, я справлюсь. Я не стесню его, нет.
Мать почувствовала, что Саша способна сделать так, как говорит, ей стало жалко девушку. Обняв ее, она сказала:
- Милая вы моя, трудно вам будет!
Саша мягко улыбнулась, прижимаясь к ней всем телом.
Явился Николай, усталый, и, раздеваясь, торопливо заговорил:
- Ну, Сашенька, вы убирайтесь, пока целы! За мной с утра гуляют два шпиона, и так открыто, что дело пахнет арестом. У меня - предчувствие. Что-то где-то случилось. Кстати, вот у меня речь Павла, ее решено напечатать. Несите ее к Людмиле, умоляйте работать быстрее. Павел говорил славно, Ниловна!.. Берегитесь шпионов, Саша…
Говоря, он крепко растер озябшие руки и, подойдя к столу, начал поспешно выдвигать ящики, выбирая из них бумаги, одни рвал, другие откладывал в сторону, озабоченный и растрепанный.
- Давно ли я все вычистил, а уж опять вот сколько накопилось всякой всячины, - черт! Видите ли, Ниловна, вам, пожалуй, тоже лучше не ночевать дома, а? Присутствовать при этой музыке довольно скучно, а они могут и вас посадить, - вам же необходимо будет поездить туда и сюда с речью Павла…
- Ну, на что я им? - сказала мать.
Николай, помахивая кистью руки перед глазами, уверенно сказал:
- У меня есть нюх. К тому же вы могли бы помочь Людмиле, а? Идите-ка подальше от греха…
Возможность принять участие в печатании речи сына была приятна ей, она ответила:
- Коли так - я уйду.
И, неожиданно для себя самой, сказала уверенно, но негромко:
- Теперь я ничего не боюсь, - слава тебе, Христе!
- Чудесно! - воскликнул Николай, не глядя на нее. - Вот что - вы мне скажите, где чемодан мой и мое белье, а то вы забрали все в свои хищнические руки, и я совершенно лишен возможности свободно распоряжаться личной собственностью.
Саша молча жгла в печке обрывки бумаг и, когда они сгорали, тщательно мешала пепел с золой.
- Вы, Саша, уходите! - сказал Николай, протянув ей руку. - До свиданья! Не забывайте книгами, если явится что-нибудь интересное. Ну, до свиданья, дорогой товарищ! Будьте осторожнее…
- Вы рассчитываете надолго? - спросила Саша.
- А черт их знает! Вероятно, за мной кое-что есть. Ниловна, идите вместе, а? За двоими труднее следить, - хорошо?
- Иду! - ответила мать. - Сейчас оденусь…
Она внимательно следила за Николаем, но, кроме озабоченности, заслонившей обычное, доброе и мягкое выражение лица, не замечала ничего. Ни лишней суетливости движений, никакого признака волнения не видела она в этом человеке, дорогом ей более других. Ко всем одинаково внимательный, со всеми ласковый и ровный, всегда спокойно одинокий, он для всех оставался таким же, как и прежде, живущим тайною жизнью внутри себя и где-то впереди людей. Но она знала, что он подошел к ней ближе всех, и любила его осторожной и как бы в самое себя не верящей любовью. Теперь ей было нестерпимо жаль его, но она сдерживала свое чувство, зная, что, если покажет его, Николай растеряется, сконфузится и станет, как всегда, смешным немного, - ей не хотелось видеть его таким.
Она снова вошла в комнату, он, пожимая руку Саши, говорил:
- Чудесно! Это, я уверен, очень хорошо для него и для вас. Немножко личного счастья - это не вредно. Вы готовы, Ниловна? Он подошел к ней, улыбаясь и поправляя очки.
- Ну, до свиданья, я хочу думать - месяца на три, на четыре, на полгода, наконец! Полгода - это очень много жизни… Берегите себя, пожалуйста, а? Давайте обнимемся…
Худой и тонкий, он охватил ее шею своими крепкими руками, взглянул в ее глаза и засмеялся, говоря:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
- Идите, - пожалуй, будут бить. Или арестуют. Поселение? В Сибирь?
- Да, да!
- А как он говорил? Я, впрочем, знаю. Он был всех сильнее и проще, всех суровее, конечно. Он чуткий, нежный, но только стыдится открыть себя.
Ее горячий полушепот, слова любви ее, успокаивая волнение матери, поднимали ее упавшие силы.
- Когда поедете к нему? - тихонько и ласково спросила она Сашу, прижимая ее руку к своему телу. Уверенно глядя вперед, девушка ответила:
- Как только найду кого-нибудь, кто бы взял мою работу. Ведь я тоже жду приговора. Вероятно, они меня тоже в Сибирь, - я заявлю тогда, что желаю быть поселенной в той местности, где будет он.
Сзади раздался голос Сизова:
- Кланяйтесь тогда ему от меня! Сизов, мол. Он знает. Дядя Федора Мазина…
Саша остановилась, обернулась, протягивая руку:
- Я знакома с Федей. Меня зовут Александра.
- А по батюшке?
Она взглянула на него и ответила:
- У меня нет отца.
- Помер, значит…
- Нет, он жив! - возбужденно ответила девушка, и что-то упрямое, настойчивое прозвучало в ее голосе, явилось на лице. - Он помещик, теперь - земский начальник, он обворовывает крестьян…
- Та-ак! - подавленно отозвался Сизов и, помолчав, сказал, идя рядом с девушкой и поглядывая на нее сбоку:
- Ну, мать, прощай! Мне налево идти. До свиданья, барышня, - строго вы насчет отца-то! Конечно, ваше дело…
- Ведь если ваш сын - дрянной человек, вредный людям, противный вам - вы это скажете? - страстно крикнула Саша.
- Ну, - скажу! - не вдруг ответил старик.
- Значит, вам справедливость - дороже сына, а мне она - дороже отца…
Сизов улыбнулся, качая головой, потом сказал, вздохнув:
- Ну-ну! Ловко вы! Коли надолго вас хватит - одолеете вы стариков, - напор у вас большой!.. Прощайте, желаю вам всякого доброго! И к людям - подобрее, а? Прощай, Ниловна! Увидишь Павла, скажи - слышал, мол, речь его. Не все понятно, даже страшно иное, но - скажи - верно!
Он приподнял шапку и степенно повернул за угол улицы.
- Хороший, должно быть, человек! - заметила Саша, проводив его улыбающимся взглядом своих больших глаз.
Матери показалось, что сегодня лицо девушки мягче и добрее, чем всегда.
Дома они сели на диван, плотно прижавшись друг к другу, и мать, отдыхая в тишине, снова заговорила о поездке Саши к Павлу. Задумчиво приподняв густые брови, девушка смотрела вдаль большими мечтающими глазами, по ее бледному лицу разлилось спокойное созерцание.
- Потом, когда родятся у вас дети, - приеду я к вам, буду нянчиться с ними. И заживем мы там не хуже здешнего. Работу Паша найдет, руки у него золотые…
Окинув мать пытливым взглядом, Саша спросила:
- А вам разве не хочется сейчас ехать за ним? Вздохнув, мать сказала:
- На что я ему? Только помешаю, в случае побега. Да и не согласился бы он…
Саша кивнула головой.
- Не согласится.
- К тому же я - при деле! - добавила мать с легкой гордостью.
- Да! - задумчиво отозвалась Саша. - Это хорошо… И вдруг, вздрогнув, как бы сбрасывая с себя что-то, заговорила просто и негромко:
- Жить он там не станет. Он - уйдет, конечно…
- А как же вы?.. И дитя, в случае?..
- Там увидим. Он не должен считаться со мной, и я не буду стеснять его. Мне будет тяжело расстаться с ним, но, разумеется, я справлюсь. Я не стесню его, нет.
Мать почувствовала, что Саша способна сделать так, как говорит, ей стало жалко девушку. Обняв ее, она сказала:
- Милая вы моя, трудно вам будет!
Саша мягко улыбнулась, прижимаясь к ней всем телом.
Явился Николай, усталый, и, раздеваясь, торопливо заговорил:
- Ну, Сашенька, вы убирайтесь, пока целы! За мной с утра гуляют два шпиона, и так открыто, что дело пахнет арестом. У меня - предчувствие. Что-то где-то случилось. Кстати, вот у меня речь Павла, ее решено напечатать. Несите ее к Людмиле, умоляйте работать быстрее. Павел говорил славно, Ниловна!.. Берегитесь шпионов, Саша…
Говоря, он крепко растер озябшие руки и, подойдя к столу, начал поспешно выдвигать ящики, выбирая из них бумаги, одни рвал, другие откладывал в сторону, озабоченный и растрепанный.
- Давно ли я все вычистил, а уж опять вот сколько накопилось всякой всячины, - черт! Видите ли, Ниловна, вам, пожалуй, тоже лучше не ночевать дома, а? Присутствовать при этой музыке довольно скучно, а они могут и вас посадить, - вам же необходимо будет поездить туда и сюда с речью Павла…
- Ну, на что я им? - сказала мать.
Николай, помахивая кистью руки перед глазами, уверенно сказал:
- У меня есть нюх. К тому же вы могли бы помочь Людмиле, а? Идите-ка подальше от греха…
Возможность принять участие в печатании речи сына была приятна ей, она ответила:
- Коли так - я уйду.
И, неожиданно для себя самой, сказала уверенно, но негромко:
- Теперь я ничего не боюсь, - слава тебе, Христе!
- Чудесно! - воскликнул Николай, не глядя на нее. - Вот что - вы мне скажите, где чемодан мой и мое белье, а то вы забрали все в свои хищнические руки, и я совершенно лишен возможности свободно распоряжаться личной собственностью.
Саша молча жгла в печке обрывки бумаг и, когда они сгорали, тщательно мешала пепел с золой.
- Вы, Саша, уходите! - сказал Николай, протянув ей руку. - До свиданья! Не забывайте книгами, если явится что-нибудь интересное. Ну, до свиданья, дорогой товарищ! Будьте осторожнее…
- Вы рассчитываете надолго? - спросила Саша.
- А черт их знает! Вероятно, за мной кое-что есть. Ниловна, идите вместе, а? За двоими труднее следить, - хорошо?
- Иду! - ответила мать. - Сейчас оденусь…
Она внимательно следила за Николаем, но, кроме озабоченности, заслонившей обычное, доброе и мягкое выражение лица, не замечала ничего. Ни лишней суетливости движений, никакого признака волнения не видела она в этом человеке, дорогом ей более других. Ко всем одинаково внимательный, со всеми ласковый и ровный, всегда спокойно одинокий, он для всех оставался таким же, как и прежде, живущим тайною жизнью внутри себя и где-то впереди людей. Но она знала, что он подошел к ней ближе всех, и любила его осторожной и как бы в самое себя не верящей любовью. Теперь ей было нестерпимо жаль его, но она сдерживала свое чувство, зная, что, если покажет его, Николай растеряется, сконфузится и станет, как всегда, смешным немного, - ей не хотелось видеть его таким.
Она снова вошла в комнату, он, пожимая руку Саши, говорил:
- Чудесно! Это, я уверен, очень хорошо для него и для вас. Немножко личного счастья - это не вредно. Вы готовы, Ниловна? Он подошел к ней, улыбаясь и поправляя очки.
- Ну, до свиданья, я хочу думать - месяца на три, на четыре, на полгода, наконец! Полгода - это очень много жизни… Берегите себя, пожалуйста, а? Давайте обнимемся…
Худой и тонкий, он охватил ее шею своими крепкими руками, взглянул в ее глаза и засмеялся, говоря:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84