Хозяин избы сидел за столом, постукивая пальцем по его краю, и пристально смотрел в глаза матери.
- Проходите! - не вдруг сказал он. - Татьяна, ступай-ка, позови Петра, живее!
Женщина быстро ушла, не взглянув на гостью. Сидя на лавке против хозяина, мать осматривалась, - ее чемодана не было видно. Томительная тишина наполняла избу, только огонь в лампе чуть слышно потрескивал. Лицо мужика, озабоченное, нахмуренное, неопределенно качалось в глазах матери, вызывая в ней унылую досаду.
- А где мой чемодан? - вдруг и неожиданно для самой себя громко спросила она.
Мужик повел плечами и задумчиво ответил:
- Не пропадет…
Понизив голос, хмуро продолжал:
- Я давеча при девчонке нарочно сказал, что пустой он, - нет, он не пустой! Тяжело в нем положено!
- Ну? - спросила мать. - Так что?
Он встал, подошел к ней, наклонился и тихо спросил:
- Человека этого знаете?
Мать вздрогнула, но твердо ответила:
- Знаю!
Это краткое слово как будто осветило ее изнутри и сделало ясным все извне. Она облегченно вздохнула, подвинулась на лавке, села тверже…
Мужик широко усмехнулся.
- Я доглядел, когда знак вы ему делали, и он тоже. Я спросил его на ухо
- знакомая, мол, на крыльце-то стоит?
- А он что? - быстро спросила мать.
Он? Сказал - много нас. Да! Много, говорит… Вопросительно взглянув в глаза гостьи и снова улыбаясь, продолжал:
- Большой силы человек!.. Смелый… прямо говорит - я! Бьют его, а он свое ломит…
Его голос, неуверенный и несильный, неконченное лицо и светлые, открытые глаза все более успокаивали мать. Место тревоги и уныния в груди ее постепенно занималось едкой, колющей жалостью к Рыбину. Не удерживаясь, со злобой, внезапной и горькой, она воскликнула подавленно:
- Разбойники, изуверы!
И всхлипнула.
Мужик отошел от нее, угрюмо кивая головой.
- Нажило себе начальство дружков, - да-а!
И, вдруг снова повернувшись к матери, он тихо сказал ей:
- Я вот что, я так догадываюсь, что в чемодане - газета, - верно?
- Да! - просто ответила мать, отирая слезы. - Ему везла.
Он, нахмурив брови, забрал бороду в кулак и, глядя в сторону, помолчал.
- Доходила она до нас, книжки тоже доходили. Человека этого мы знаем… видали!
Мужик остановился, подумал, потом спросил:
- Теперь, значит, что вы будете делать с этим - с чемоданом?
Мать посмотрела на него и сказала с вызовом:
- Вам оставлю!..
Он не удивился, не протестовал, только кратко повторил:
- Нам…
Утвердительно кивнув головой, выпустил бороду из кулака, расчесал ее пальцами и сел.
С неумолимой, упорной настойчивостью память выдвигала перед глазами матери сцену истязания Рыбина, образ его гасил в ее голове все мысли, боль и обида за человека заслоняли все чувства, она уже не могла думать о чемодане и ни о чем более. Из глаз ее безудержно текли слезы, а лицо было угрюмо и голос не вздрагивал, когда она говорила хозяину избы:
- Грабят, давят, топчут в грязь человека, окаянные!
- Сила! - тихо отозвался мужик. - Силища у них большая!
- А где берут? - воскликнула мать с досадой. - От нас же берут, от народа, все от нас взято!
Ее раздражал этот мужик своим светлым, но непонятным лицом.
- Да-а! - задумчиво протянул он. - Колесо.
Чутко насторожился, наклонил голову к двери и, дослушав, тихонько сказал:
- Идут…
- Кто?
- Свои… надо быть…
Вошла его жена, за нею в избу шагнул мужик. Бросил в гол шапку, быстро подошел к хозяину и спросил его:
- Ну, как?
Тот утвердительно кивнул головой.
- Степан! - сказала женщина, стоя у печи. - Может, они, проезжая, поесть хотят?
- Не хочу, спасибо, милая! - ответила мать. Мужик подошел к матери и быстрым, надорванным голосом заговорил:
- Значит, позвольте познакомиться! Зовут меня Петр Егоров Рябинин, по прозвищу Шило. В делах ваших я несколько понимаю. Грамотен и не дурак, так сказать…
Он схватил протянутую ему руку матери и, потрясая ее, обратился к хозяину:
- Вот, Степан, гляди! Варвара Николаевна барыня добрая, верно! А говорит насчет всего этого - пустяки, бредни! Мальчишки будто и разные там студенты по глупости народ мутят. Однако мы с тобой видим - давеча солидного, как следует быть, мужика заарестовали, теперь вот - они, женщина пожилая и, как видать, не господских кровей. Не обижайтесь - вы каких родов будете?
Говорил он торопливо, внятно, не переводя дыхания, бородка у него нервно дрожала и глаза, щурясь, быстро ощупывали лицо и фигуру женщины. Оборванный, всклокоченный, со спутанными волосами на голове, он, казалось, только что подрался с кем-то, одолел противника и весь охвачен радостным возбуждением победы. Он понравился матери своей бойкостью и тем, что сразу заговорил прямо и просто. Ласково глядя в лицо ему, она ответила на вопрос, - он же еще раз сильно тряхнул ее руку и тихонько, суховато засмеялся ломающимся смехом.
- Дело чистое, Степан, видишь? Дело отличное! Я тебе говорил - это народ собственноручно начинает. А барыня - она правды не скажет, ей это вредно. Я ее уважаю, что же говорить! Человек хороший и добра нам хочет, ну - немножко - и чтобы без убытка для себя! Народ же - он желает прямо идти и ни убытка, ни вреда не боится - видал? Ему вся жизнь вредна, везде - убыток, ему некуда повернуться, кругом - ничего, кроме - стой! - кричат со всех сторон.
- Я вижу! - сказал Степан, кивая головой, и тотчас же добавил: - Насчет багажа она беспокоится.
Петр хитро подмигнул матери и снова заговорил, успокоительно помахивая рукой:
- Не беспокойтесь! Все будет в порядке, мамаша! Чемоданчик ваш у меня. Давеча, как он сказал мне про вас, что, дескать, вы тоже с участием в этом и человека того знаете, - я ему говорю - гляди, Степан! Нельзя рот разевать в таком строгом случае! Ну, и ы, мамаша, видно, тоже почуяли нас, когда мы около стояли. У честных людей рожи заметные, потому - немного их по улицам ходит, - прямо сказать! Чемоданчик ваш у меня…
Он сел рядом с нею и, просительно заглядывая в глаза ее, продолжал:
- Ежели вы желаете выпотрошить его - мы вам в этом поможем с удовольствием. Книжки нам требуются…
- Она все хочет нам отдать! - заметил Степан.
- И отлично, мамаша! Место всему найдем!..
Он вскочил на ноги, засмеялся и, быстро шагая по избе взад-перед, говорил, довольный:
- Случай, так сказать, удивительный! Хоша вполне простой. В одном месте порвалось, в другом захлестнулось! Ничего! А газета, мамаша, хорошая, и дело свое она делает - протирает глаза! Господам - неприятна. Я тут верстах в семи у барыни одной работаю, по столярному делу, - хорошая женщина, надо сказать, книжки дает разные, - иной раз прочитаешь - так и осенит! Вообще - мы ей благодарны. Но показал я ей газеты номерок - она даже обиделась несколько. «Бросьте, говорит, это, Петр! Это, говорит, мальчишки без разума делают. И от этого только горе ваше вырастет, тюрьма и Сибирь, говорит, за этим…»
Он снова неожиданно замолчал, подумал и спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84