В комнату вошла девочка-подросток с короткой желтой косой на затылке и ласковыми глазами на круглом лице. Закусив губы, она несла на вытянутых руках большой, уставленный посудой поднос с измятыми краями и кланялась, часто кивая головой.
- Здравствуй, умница! - ласково сказала мать.
- Здравствуйте!
Расставляя по столу тарелки и чайную посуду, девочка вдруг оживленно объявила:
- Сейчас разбойника поймали, ведут!
- Какого же это разбойника?
- Не знаю…
- А что он сделал?
- Я не знаю! - повторила девочка. - Я только слышала - поймали! Сторож из волости за становым побежал.
Мать посмотрела в окно, - на площади явились мужики. Иные шли медленно и степенно, другие - торопливо застегивая на ходу полушубки. Останавливаясь у крыльца волости, все смотрели куда-то влево.
Девочка тоже взглянула на улицу и убежала из комнаты, громко хлопнув дверью. Мать вздрогнула, подвинула свой чемодан глубже под лавку и, накинув на голову шаль, пошла к двери, спеша и сдерживая вдруг охватившее ее непонятное желание идти скорее, бежать…
Когда она вышла на крыльцо, острый холод ударил ей в глаза, в грудь, она задохнулась, и у нее одеревенели ноги, - посредине площади шел Рыбин со связанными за спиной руками, рядом с ним шагали двое сотских, мерно ударяя о землю палками, а у крыльца волости стояла толпа людей и молча ждала.
Ошеломленная, мать неотрывно смотрела, - Рыбин что-то говорил, она слышала его голос, но слова исчезали без эха в темной дрожащей пустоте ее сердца.
Она очнулась, перевела дыхание - у крыльца стоял мужик с широкой светлой бородой, пристально глядя голубыми глазами в лицо ей. Кашляя и потирая горло обессиленными страхом руками, она с трудом спросила его:
- Это что же?
- А вот - глядите! - ответил мужик и отвернулся. Подошел еще мужик и встал рядом.
Сотские остановились перед толпой, она все росла быстро, но молча, и вот над ней вдруг густо поднялся голос Рыбина:
- Православные! Слыхали вы о верных грамотах, в которых правда писалась про наше крестьянское житье? Так вот - за эти грамоты страдаю, это я их в народ раздавал!
Люди окружили Рыбина теснее. Голос его звучал спокойно, мерно. Это отрезвляло мать.
- Слышишь? - толкнув в бок голубоглазого мужика, тихонько спросил другой. Тот, не отвечая, поднял голову и снова взглянул в лицо матери. И другой мужик тоже посмотрел на нее - он был моложе первого, с темной редкой бородкой и пестрым от веснушек, худым лицом. Потом оба они отодвинулись от крыльца в сторону.
«Боятся!» - невольно отметила мать.
Внимание ее обострялось. С высоты крыльца она ясно видела избитое, черное лицо Михаила Ивановича, различала горячим блеск его глаз, ей хотелось, чтобы он тоже увидал ее, и она, приподнимаясь на ногах, вытягивала шею к нему.
Люди смотрели на него хмуро, с недоверием и молчали. Только в задних рядах толпы был слышен подавленный говор.
- Крестьяне! - полным и тугим голосом говорил Рыбин. - Бумагам этим верьте, - я теперь за них, может, смерть приму, били меня, истязали, хотели выпытать - откуда я их взял, и еще бить будут, - все стерплю! Потому - в этих грамотах правда положена, правда эта дороже хлеба для нас должна быть, - вот!
- Зачем он это говорит? - тихо воскликнул один из мужиков у крыльца. Голубоглазый медленно ответил:
- Теперь все равно - двум смертям не бывать, а одной не миновать…
Люди стояли молчаливо, смотрели исподлобья, сумрачно, на всех как будто лежало что-то невидимое, но тяжелое.
На крыльце явился урядник и, качаясь, пьяным голосом заревел:
- Это кто говорит?
Он вдруг скатился с крыльца, схватил Рыбина за волосы и, дергая его голову вперед, отталкивая назад, кричал:
- Это ты говоришь, сукин сын, это ты?
Толпа покачнулась, загудела. Мать в бессильной тоске опустила голову. И снова раздался голос Рыбина:
- Вот, глядите, люди добрые…
- Молчать! - Урядник ударил его в ухо. Рыбин пошатнулся на ногах, повел плечами.
- Связали руки вам и мучают, как хотят…
- Сотские! Веди его! Разойдись, народ! - Прыгая перед Рыбиным, как цепная собака перед куском мяса, урядник толкал его кулаками в лицо, в грудь, в живот.
- Не бей! - крикнул кто-то в толпе.
Зачем бьешь? - поддержал другой голос.
Идем! - сказал голубоглазый мужик, кивнув головой. И они оба не спеша пошли к волости, а мать проводила их добрым взглядом. Она облегченно вздохнула - урядник снова тяжело взбежал на крыльцо и оттуда, грозя кулаком, исступленно орал:
- Веди его сюда! Я говорю…
- Не надо! - раздался в толпе сильный голос - мать поняла, что это говорил мужик с голубыми глазами. - Не допускай, ребята! Уведут туда - забьют до смерти. Да на нас же потом скажут, - мы, дескать, убили! Не допускай!
- Крестьяне! - гудел голос Михаилы. - Разве вы не видите жизни своей, не понимаете, как вас грабят, как обманывают, кровь вашу пьют? Все вами держится, вы - первая сила на земле, - а какие права имеете? С голоду издыхать - одно ваше право!..
Мужики вдруг закричали, перебивая друг друга.
- Правильно говорит!
- Станового зовите! Где становой?..
- Урядник поскакал за ним…
- Пьяный-то!..
- Не наше дело начальство собирать…
Шум все рос, поднимался выше. - Говори! Не дадим бить… - Развяжите руки ему… - Гляди, - греха не было бы!..
- Больно руки мне! - покрывая все голоса, ровно и звучно оворил Рыбин.
- Не убегу я, мужики! От правды моей не скроюсь, она во мне живет…
Несколько человек солидно отошли от толпы в разные стороны, вполголоса переговариваясь и покачивая головами. Но все больше сбегалось плохо и наскоро одетых, возбужденных людей. Они кипели темной пеной вокруг Рыбина, а он стоял среди них, как часовня в лесу, подняв руки над головой, и, потрясая ими, ричал в толпу:
- Спасибо, люди добрые, спасибо! Мы сами должны друг ружке руки освободить, - так! Кто нам поможет? Он отер бороду и снова поднял руку, всю в крови.
- Вот кровь моя - за правду льется!
Мать сошла с крыльца, но с земли ей не видно было Михаилы, сжатого народом, и она снова поднялась на ступени. В груди у нее было горячо, и что-то неясно радостное трепетало там.
- Крестьяне! Ищите грамотки, читайте, не верьте начальству и попам, когда они говорят, что безбожники и бунтовщики те люди, которые для нас правду несут. Правда тайно ходит по земле, она гнезд ищет в народе, - начальству она вроде ножа и огня, не может оно принять ее, зарежет она его, сожжет! Правда вам - друг добрый, а начальству - заклятый враг! Вот отчего она прячется!..
Снова в толпе вспыхнуло несколько восклицаний:
- Слушай, православные!.. - Эх, брат, пропадешь ты…
- Кто тебя выдал?
- Поп! - сказал один из сотских. Двое мужиков крепко выругались.
- Гляди, ребята! - раздался предупреждающий крик.
16
К толпе шел становой пристав, высокий, плотный человек с круглым лицом. Фуражка у него была надета набок, один ус закручен кверху, а другой опускался вниз, и от этого лицо его казалось кривым, обезображенным тупой, мертвой улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
- Здравствуй, умница! - ласково сказала мать.
- Здравствуйте!
Расставляя по столу тарелки и чайную посуду, девочка вдруг оживленно объявила:
- Сейчас разбойника поймали, ведут!
- Какого же это разбойника?
- Не знаю…
- А что он сделал?
- Я не знаю! - повторила девочка. - Я только слышала - поймали! Сторож из волости за становым побежал.
Мать посмотрела в окно, - на площади явились мужики. Иные шли медленно и степенно, другие - торопливо застегивая на ходу полушубки. Останавливаясь у крыльца волости, все смотрели куда-то влево.
Девочка тоже взглянула на улицу и убежала из комнаты, громко хлопнув дверью. Мать вздрогнула, подвинула свой чемодан глубже под лавку и, накинув на голову шаль, пошла к двери, спеша и сдерживая вдруг охватившее ее непонятное желание идти скорее, бежать…
Когда она вышла на крыльцо, острый холод ударил ей в глаза, в грудь, она задохнулась, и у нее одеревенели ноги, - посредине площади шел Рыбин со связанными за спиной руками, рядом с ним шагали двое сотских, мерно ударяя о землю палками, а у крыльца волости стояла толпа людей и молча ждала.
Ошеломленная, мать неотрывно смотрела, - Рыбин что-то говорил, она слышала его голос, но слова исчезали без эха в темной дрожащей пустоте ее сердца.
Она очнулась, перевела дыхание - у крыльца стоял мужик с широкой светлой бородой, пристально глядя голубыми глазами в лицо ей. Кашляя и потирая горло обессиленными страхом руками, она с трудом спросила его:
- Это что же?
- А вот - глядите! - ответил мужик и отвернулся. Подошел еще мужик и встал рядом.
Сотские остановились перед толпой, она все росла быстро, но молча, и вот над ней вдруг густо поднялся голос Рыбина:
- Православные! Слыхали вы о верных грамотах, в которых правда писалась про наше крестьянское житье? Так вот - за эти грамоты страдаю, это я их в народ раздавал!
Люди окружили Рыбина теснее. Голос его звучал спокойно, мерно. Это отрезвляло мать.
- Слышишь? - толкнув в бок голубоглазого мужика, тихонько спросил другой. Тот, не отвечая, поднял голову и снова взглянул в лицо матери. И другой мужик тоже посмотрел на нее - он был моложе первого, с темной редкой бородкой и пестрым от веснушек, худым лицом. Потом оба они отодвинулись от крыльца в сторону.
«Боятся!» - невольно отметила мать.
Внимание ее обострялось. С высоты крыльца она ясно видела избитое, черное лицо Михаила Ивановича, различала горячим блеск его глаз, ей хотелось, чтобы он тоже увидал ее, и она, приподнимаясь на ногах, вытягивала шею к нему.
Люди смотрели на него хмуро, с недоверием и молчали. Только в задних рядах толпы был слышен подавленный говор.
- Крестьяне! - полным и тугим голосом говорил Рыбин. - Бумагам этим верьте, - я теперь за них, может, смерть приму, били меня, истязали, хотели выпытать - откуда я их взял, и еще бить будут, - все стерплю! Потому - в этих грамотах правда положена, правда эта дороже хлеба для нас должна быть, - вот!
- Зачем он это говорит? - тихо воскликнул один из мужиков у крыльца. Голубоглазый медленно ответил:
- Теперь все равно - двум смертям не бывать, а одной не миновать…
Люди стояли молчаливо, смотрели исподлобья, сумрачно, на всех как будто лежало что-то невидимое, но тяжелое.
На крыльце явился урядник и, качаясь, пьяным голосом заревел:
- Это кто говорит?
Он вдруг скатился с крыльца, схватил Рыбина за волосы и, дергая его голову вперед, отталкивая назад, кричал:
- Это ты говоришь, сукин сын, это ты?
Толпа покачнулась, загудела. Мать в бессильной тоске опустила голову. И снова раздался голос Рыбина:
- Вот, глядите, люди добрые…
- Молчать! - Урядник ударил его в ухо. Рыбин пошатнулся на ногах, повел плечами.
- Связали руки вам и мучают, как хотят…
- Сотские! Веди его! Разойдись, народ! - Прыгая перед Рыбиным, как цепная собака перед куском мяса, урядник толкал его кулаками в лицо, в грудь, в живот.
- Не бей! - крикнул кто-то в толпе.
Зачем бьешь? - поддержал другой голос.
Идем! - сказал голубоглазый мужик, кивнув головой. И они оба не спеша пошли к волости, а мать проводила их добрым взглядом. Она облегченно вздохнула - урядник снова тяжело взбежал на крыльцо и оттуда, грозя кулаком, исступленно орал:
- Веди его сюда! Я говорю…
- Не надо! - раздался в толпе сильный голос - мать поняла, что это говорил мужик с голубыми глазами. - Не допускай, ребята! Уведут туда - забьют до смерти. Да на нас же потом скажут, - мы, дескать, убили! Не допускай!
- Крестьяне! - гудел голос Михаилы. - Разве вы не видите жизни своей, не понимаете, как вас грабят, как обманывают, кровь вашу пьют? Все вами держится, вы - первая сила на земле, - а какие права имеете? С голоду издыхать - одно ваше право!..
Мужики вдруг закричали, перебивая друг друга.
- Правильно говорит!
- Станового зовите! Где становой?..
- Урядник поскакал за ним…
- Пьяный-то!..
- Не наше дело начальство собирать…
Шум все рос, поднимался выше. - Говори! Не дадим бить… - Развяжите руки ему… - Гляди, - греха не было бы!..
- Больно руки мне! - покрывая все голоса, ровно и звучно оворил Рыбин.
- Не убегу я, мужики! От правды моей не скроюсь, она во мне живет…
Несколько человек солидно отошли от толпы в разные стороны, вполголоса переговариваясь и покачивая головами. Но все больше сбегалось плохо и наскоро одетых, возбужденных людей. Они кипели темной пеной вокруг Рыбина, а он стоял среди них, как часовня в лесу, подняв руки над головой, и, потрясая ими, ричал в толпу:
- Спасибо, люди добрые, спасибо! Мы сами должны друг ружке руки освободить, - так! Кто нам поможет? Он отер бороду и снова поднял руку, всю в крови.
- Вот кровь моя - за правду льется!
Мать сошла с крыльца, но с земли ей не видно было Михаилы, сжатого народом, и она снова поднялась на ступени. В груди у нее было горячо, и что-то неясно радостное трепетало там.
- Крестьяне! Ищите грамотки, читайте, не верьте начальству и попам, когда они говорят, что безбожники и бунтовщики те люди, которые для нас правду несут. Правда тайно ходит по земле, она гнезд ищет в народе, - начальству она вроде ножа и огня, не может оно принять ее, зарежет она его, сожжет! Правда вам - друг добрый, а начальству - заклятый враг! Вот отчего она прячется!..
Снова в толпе вспыхнуло несколько восклицаний:
- Слушай, православные!.. - Эх, брат, пропадешь ты…
- Кто тебя выдал?
- Поп! - сказал один из сотских. Двое мужиков крепко выругались.
- Гляди, ребята! - раздался предупреждающий крик.
16
К толпе шел становой пристав, высокий, плотный человек с круглым лицом. Фуражка у него была надета набок, один ус закручен кверху, а другой опускался вниз, и от этого лицо его казалось кривым, обезображенным тупой, мертвой улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84