Впрочем, Сергея Ладко он сам объявил убитым в тот вечер, когда ружейная пуля свалила одного из двух рущукских беглецов. Но, быть может, он тогда плохо прицелился? О, если бы держать в руках не полицейского, а лоцмана! Во второй раз он не уйдет от Стриги… Этого не надо хранить, как заложника.
Камень на шее сделает дело, и, освободившись от смертельного врага, Стрига устранит главное препятствие для осуществления своих планов.
Присвоив найденный портрет, бандит нетерпеливо начал грести, стремясь поскорее выяснить дело.
Скоро во мраке показался силуэт судна. Стрига быстро причалил, выпрыгнул на палубу и, направившись к каюте пленника, вложил ключ в замочную скважину.
Менее осведомленный, чем его тюремщик, Сергей Ладко не мог строить разные предположения для объяснения своего приключения. Тайна казалась ему непроницаемой, и он отказался строить гипотезы насчет причин, по которым его похитили.
Когда, после лихорадочной дремоты, он очнулся в глубине темницы, его первым ощущением был голод. Он не ел уже более суток, а природа не любит нарушения своих прав, как бы ни были тягостны наши переживания.
Сперва он терпел, потом, когда голод становился все более повелительным, он потерял спокойствие, которое его до этого поддерживало. Может быть, его решили уморить? Он позвал. Никто не отвечал. Он позвал громко. Тот же результат. Он закричал – никакого отклика.
Разъяренный, он попытался разорвать свои веревки. Но они были крепки, и Ладко напрасно катался по полу, напрягая мускулы. При одном из конвульсивных движений его лицо наткнулось на положенный около него предмет. Нужда обостряет чувства. Сергей Ладко немедленно узнал хлеб и кусок сала, без сомнения, положенный здесь, когда он спал. Воспользоваться вниманием тюремщиков было нелегко в его положении. Но необходимость – мать изобретательности, и после нескольких бесплодных попыток пленнику удалось обойтись без помощи рук.
Когда голод был удовлетворен, потянулись медленные, монотонные часы. В тишине ропот, легкая дрожь, подобная дрожи листьев, взволнованных ветерком, коснулись его слуха. Судно, на котором он находился, очевидно, плыло, рассекая воду. Сколько часов прошло таким образом до тех пор, когда над ним был снова поднят трап? Подвешенная на конце бечевки порция, подобная первой, закачалась в отверстии, освещенном смутным светом, и легла возле него.
Еще протекли часы, и трап опять открылся. Спустился человек, приблизился к неподвижному телу, и Сергей Ладко почувствовал во второй раз, что ему затыкают рот. Очевидно, его криков боялись, и где-то близко была помощь? Без сомнения, это было так: едва ушел человек, пленник услышал, что по потолку его темницы ходят. Он хотел позвать… ни звука не вылетело из его уст… Шум шагов прекратился.
Помощь уже нельзя было получить, когда, немного позднее, у него без всяких объяснений вытащили затычку изо рта. Раз ему позволено звать, значит, для них это неопасно. А тогда к чему кричать?
После третьей порции еды, похожей на две первые, ожидание оказалось наиболее долгим. Без сомнения, была ночь. Сергей Ладко рассчитал, что его заключение продолжалось около сорока восьми часов, когда трап снова открылся и спустилась лестница, по которой в гром сошли четверо.
Сергей Ладко не имел времени разглядеть этих людей. Быстро ему заткнули рот, завязали глаза и, ослепив его и сделав немым, стали, как в первый раз, передавать из рук в руки.
По ушибам и толчкам он узнал узкое отверстие, трап, как он понял, через который его уже протаскивали раньше. Снова он пересчитал своими боками ступеньки лестницы. Короткий горизонтальный переход, затем его бросили на пол, и он почувствовал, что у него вытаскивают затычку изо рта и снимают повязку с глаз. Едва он открыл глаза, как дверь с шумом захлопнулась.
Сергей Ладко огляделся. Хотя он только переменил тюрьму, но эта была неизмеримо лучше. Через маленькое окошко сюда входил свет, позволяя рассмотреть положенную перед ним обычную пищу, которую до сих пор приходилось разыскивать на ощупь. Солнечный свет вернул ему бодрость, и положение показалось ему менее безнадежным. За этим окошком была свобода. Он постарается ее завоевать.
Долго и безуспешно искал он средство, когда, наконец, в тысячный раз обшаривая взглядом тесную каюту, служившую ему тюремной камерой, он заметил у стенки нечто вроде железной полосы, которая, выходя из пола и вертикально поднимаясь к потолку, вероятно, скрепляла доски обшивки. Эта полоса образовывала выступ, и хотя он не представлял острого угла, все же казалось возможным если не перерезать об него веревку, то перетереть. Такое трудное для выполнения предприятие заслуживало того, чтобы попытаться. С большим трудом подобравшись к этому железному выступу, Сергей Ладко тотчас начал тереть об него веревку, связывавшую ему руки. Почти полная неподвижность, к которой его принуждали путы, делала эту работу тягостной, и движение рук, производимое только толчками всего тела, имело очень короткий размах. И мало того, что работа была медленной, – она крайне утомляла, и уже через пять минут лоцману пришлось отдыхать.
Дважды в день, в часы еды, он прерывал свою работу. Все один и тот же тюремщик приносил ему пищу, и, хотя он скрывал лицо под полотняной маской, Сергей Ладко без колебаний признавал его по седеющим волосам и замечательной ширине плеч. Впрочем, хоть он и не мог разглядеть лицо, общий вид этого человека создавал впечатление, что Ладко где-то его видел. Он не мог сказать точно, но эти могучие плечи, грубая походка, седеющие волосы под маской казались ему знакомыми.
Пища приносилась в определенные часы, а в другое время никто не ходил в его тюрьму. Ничто не нарушало бы тишины, если бы время от времени он не слышал, как отворялась дверь напротив. И потом до него доносился звук двух голосов – мужского и женского. Сергей Ладко бросал работу и напрягал слух, пытаясь различить голоса, вызывавшие в нем смутные и далекие воспоминания.
Только эти попытки узнать отдаленные голоса и прием пищи отрывали пленника от его занятия.
Пять дней прошли таким образом. Ладко уже начал спрашивать себя, достигнет ли он чего-нибудь, как вечером 6 сентября веревка, связывавшая его кисти, внезапно лопнула. Лоцман чуть не испустил крик радости. Дверь открылась. Все тот же человек вошел в келью и положил перед ним обычную пищу.
Оставшись один, Сергей Ладко попытался двинуть освобожденными членами. Сначала это оказалось невозможно. Остававшиеся неподвижными в течение долгой недели, его руки и кисти были точно парализованы. Мало-помалу способность движения вернулась к ним и постепенно усиливалась. После часа усилий он мог уже кое-как работать руками и развязал ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55