Дело и не в Мальтусе — он лишь «онаучил» pеальность pыночного общества. Ибо именно в этом обществе возник голод части населения как ноpма, а не бедствие. Здесь голодают отвеpгнутые pынком, а остальные не только не обязаны, но даже не должны им помогать, чтобы дpугим неповадно было pасслабляться. И Мальтус, и Даpвин pезко выступали пpотив благотвоpительности и бесплатной медицины, котоpые наpушают действие естественного отбоpа, ликвидиpующего «человеческий бpак». Даpвин даже сожалел о том, что медицина (напpимеp, пpививки) сохpаняет жизнь плохо пpиспособленным людям — а таковыми считались как pаз те, кто голодает. Это и есть экономический либерализм.
Так что трещать на каждом шагу, как Греф, что государство привержено либеральным ценностям, и в то же время называть его «социальным» — это сапоги всмятку. У нас не только нет социального государства, у нас сейчас нечто вообще небывалое. Аномалия.
На Западе рабочие в долгой борьбе вырвали себе социальные права. Богатые поняли, что выгоднее поделиться, чем колотить голодных дубинками, меньше хлопот. Но не своими прибылями стали делиться, а тем, что выкачивают из рабочего скота в «третьем мире». За одну и ту же работу в Бразилии или на Филиппинах платят в 10-15 раз меньше, чем на Западе. Из этой разницы и отчисляют на социальные программы — пособия по безработице, дотации на врача и учителя. Так западное государство стало социальным (социал-демократическим). Хотя и бывают там неолиберальные волны, как при Тэтчер и Рейгане, палку там не перегибают. Кстати, такое социальное государство вовсе не является гуманистическим — социальные права предоставлены только гражданам, а не людям вообще. Потому и топит береговая охрана утлые лодки, на которых беженцы из Гаити пытаются проникнуть к социальной кормушке.
Итак, если Россия всерьез плюхнется в либерализм, то по определению социального государства нам не видать. Или Греф с Чубайсом, или 7-я статья конституции. А если вдруг у руля встанет социал-демократия, как Сальвадор Альенде в Чили? Тогда, если вести дело по правилам, и никакого Пиночета не понадобится. Помыкается наша социал-демократия и сама уйдет. Ибо это штука очень дорогая, а никого доить в «третьем мире» нам не дадут. Нас самих доить будут, да уже и начали. Социального государства западного типа в ограбленной стране быть не может — не по карману.
У нас один путь обеспечить людям право на жизнь, а потом понемногу прибавлять и роскоши — соединить те крохи демократии, что мы успели урвать, с общинной солидарностью. Общинность, то есть взаимопомощь не рациональная, а братская, как в семье, — это не совсем то, что социальность. Кое-что в ней тяготит вольнолюбивого человека, как и вообще бывает в семье. Сейчас не до жиру. Вылезем из ямы, подкормимся, а потом и опять можно за перестройку браться, демократию наращивать. Но уже укрепив голову задним умом.
Февраль 2003г.
В защиту противника
В наше смутное время человек, который пишет в газету и делает какое-то существенное утверждение, сразу теряет часть друзей. Обязательно кого-нибудь огорчишь. Обиды не забываются, и тот, кто пишет в газеты много, должен смириться с тем, что число друзей у него неуклонно уменьшается, а число затаивших обиду растет. Поэтому десять раз подумаешь, прежде чем браться за перо.
Я спрашиваю себя: зачем я пишу? Помимо, конечно, гонорара, который всегда кстати, но который не окупает же взятого на душу греха обидеть друзей. У меня лично две причины. Первая — уважительная: надеюсь помочь делу, которое я считаю правым — хоть чуть-чуть подорвать силу той банды, что уселась сегодня на шею России. Вторая причина — групповое самомнение. Я вышколен в науке, и мне невтерпеж молчать, когда кто-то внушает людям идеи, противоречащие знанию и логике.
Невтерпеж молчать, но я все же молчу — если только обе причины не совпадают. То есть когда идеи, внушаемые людям, не только неверны, но еще и вредны правому делу. Это, кстати, случаи, когда больше всего недовольства вызываешь — ведь затрагиваешь не только истину, но и политический интерес. Тут уж крутишься ужом, весь свой эзопов язык сломаешь.
Вот так терпел я, терпел, да и решил рискнуть и вступиться за Запад, за извечного врага нашей родной русской цивилизации. Перешли мы, я считаю, в наших проклятьях Западу невидимую критическую черту и вышли из зоны здравого смысла. Еще немного, и окажемся мы в дураках, так что наши собственные дети станут смотреть на нас с жалостью, как на бессильных параноиков. То, что за этой критической чертой мы оказались обращенными против истины — полбеды. Но мы ведь поневоле политики. А политик, выпадающий из здравого смысла, становится или страшен (если очень силен) — или смешон (если слаб). Страшный политик — куда ни шло, смешного же отбрасывают, как тряпку, свои же.
Дело не в том, что мы сгустили краски. Мы перегнули палку не «количественно», мы перегнули ее «не туда». Мы создали себе образ «не того врага», да такой страшный и симпатичный, что он душу нам греет, и расстаться с ним будет трудно. Но надо постараться, потому что настоящий враг этой куклой нас не отвлекает. Долю вины несем и мы, «работники пера» — те из нас (я в том числе), кто еще в годы перестройки, высвобождаясь из пут истмата, стали объяснять идущее уже разрушение России как кампанию войны цивилизаций: Запад против России (СССР). И на этом пути мы так разогнали наш паровоз, что он пошел вразнос. Так что постараюсь «разогнуть палку», наверняка при этом где-то ненароком и перегнув в другую сторону.
Наша вина — это вина увлеченного проповедника, который не проводит разницы между духовным и земным, между метафорой и реальностью, между истоком и устьем. Все, что говорилось о Западе как цивилизации, что само по себе есть понятие с высоким уровнем абстракции, по сути правильно. Это все в нашем сознании довольно уродливо преломилось в неверный образ нынешнего, земного, из мяса и костей, Запада. Этот образ столь же нелеп и обманчив (только вывернут наизнанку), как тот образ Запада, что подсунули нам демократы.
Обычная наша ошибка такова. Нас поражает какое-то качество, ставшее устоем Запада как цивилизации (например, культ наживы) — и мы в воображении наделяем этим качеством нормального западного человека в его обыденных делах, а в этих делах человек Запада уже совсем иной. Смешивать эти два уровня пространства и времени нельзя.
Чтобы овладеть временем и пространством, мы должны охватить мыслью оба уровня, и это трудно. Надо знать устои Запада, они определяют его вектор, направление его воли. Но надо знать и его нынешнюю обыденность — она определяет его «оружие». Поскольку речь идет о войне, но войне именно цивилизованной (это опять метафора), утрата любой компоненты в образе Запада для нас губительна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92