А мамке дашь, она мне не передаст. Дай лучше сейчас.
– Ну вот, сейчас надо доставать пиджак! Всех разбудим.
– А я тебе подам его тихонько.
– Ладно, давай, что же с тобой делать!
Эрнст разыскивает в кармане двадцать пфеннигов и вручает их мальчишке.
– У тебя всегда столько денег? – шепотом осведомляется Руда.
– Нет. Денег у меня немного. Часто совсем не бывает. Сейчас вот наскреб на дорогу.
– А ты далеко едешь?
– Далеко.
– В Люксембург?
– Дальше.
А хватит у тебя денег?
– Хватит.
– А сюда еще приедешь?
– Обязательно приеду. А теперь давай спать!
Руда послушно уползает на свой тюфяк.
Где-то вдали, на вокзале, аукаются паровозы…
7
…Берлинский экспресс подходит к Гар-де-л'Эст . Бледное январское утро. За окнами порошит снег, легкий, воздушный, словно ветер сдунул целое поле одуванчиков. В вагон веселой оравой врываются носильщики.
– С первым снегом!
Оказывается, в Париже сегодня первый снег.
Релих вручает молодому плечистому парню свой увесистый чемодан и пробирается за ним следом. Под звуки электрических звонков и поцелуев он пересекает перрон. Его одного, кажется, не встречает здесь никто. Вернее, его встречают лишь три неизменных старых парижанина, которые первыми приветствуют каждого приезжего: аперитив «Дюбоннэ», шоколад «Менье» и эмалевая краска «Риполин».
Серые угрюмые гостиницы окружили площадь, как сонный сонм швейцаров в ожидании традиционных чаевых. Релих бросает шоферу адрес гостиницы на левом берегу Сены и, откинувшись на спинку сиденья, развертывает захваченные на вокзале свежие газеты.
Он раскрывает «Юманите». Скользнув глазами по первой странице, он узнает, что голодные походы безработных департамента Сены, несмотря на многократные попытки полиции преградить им путь в столицу, упорно продвигаются вперед и сегодня достигнут застав Парижа. Утром, в десять часов, у застав безработные города Парижа организованно встретят своих братьев по классу. Запомните расписание! Голодный поход с востока: встреча у заставы Венсен. Голодный поход с юга: встреча у заставы Итали. Голодный поход с севера: встреча у заставы Шапель. Голодный поход с запада: встреча у заставы Версальской, Майо и Сен-Клу.
Релих раздраженно складывает «Юманите» и раскрывает «Пти Паризьен». Посмотрим лучше, что говорит Махатма Йоги и в каком платье очаровывала вчера всех маркиза Коссе-Бриссак.
…Поезда идут на запад. Поезда идут на юг…
С Лионского вокзала уходит поезд на Марсель. На ступеньках вагона третьего класса, окруженный толпой журналистов и фоторепортеров, стоит пожилой человек с длинным носом, в надвинутой на лоб поношенной коричневой шляпе. Бывший каторжник Бенжамен Ульмо, двадцать шесть лет пробывший в заточении в Кайенне, в том числе пятнадцать лет в абсолютном одиночестве на знаменитом Дьявольском острове, после шестимесячного пребывания во Франции возвращается добровольно в Гвиану.
– Скажите, пожалуйста, вы покидаете Францию, чтобы больше в нее не вернуться. А между тем в течение двадцати шести лет вашего пребывания в Кайенне вы, вероятно, не раз мечтали о возвращении на родину. Что же вас разочаровало здесь до такой степени, что вы с легким сердцем решили отказаться от всех благ современной цивилизации? – почтительно выспрашивает репортер.
Журналисты шелестят блокнотами. Мнение у них на этот счет определенное: этот старый дурак рехнулся от одиночества на своем Дьявольском острове и вообразил себя праведником, призванным поучать человечество. Но публика любит такие несуразные истории.
Бенжамен Ульмо улыбнулся.
– Прежде чем сесть на скамью подсудимых, я был матросом. Я оставил корабль, когда скорость его не превышала восемнадцати узлов. Сегодняшние корабли несколько больше по объему и делают двадцать шесть узлов в час. Много ли нужно изобретательности, чтобы раздуть размеры и увеличить скорость? Вы настолько потеряли чувство ценности вещей, что не отдаете себе отчета, до чего однообразна и глупа ваша страсть делать все крупнее, быстрее, а не лучше…
Он на мгновение задумывается и продолжает, смежив глаза, точно человек, привыкший диктовать стенографистке:
– То, что поражает человека, спавшего двадцать шесть лет и не имевшего соприкосновения с вашей цивилизацией, это даже не столько моральный упадок, сколько беспредельная тупость этого поколения, глубоко уверенного в своем превосходстве…
Верещит свисток к отправлению. Журналисты прячут самопишущие ручки.
Бенжамен Ульмо поднимается на ступеньку вагона и, еще раз оборачиваясь к людям, которые осаждали его в течение последних двух дней, говорит почти вдохновенно:
– Я уезжаю спокойным. События близки. Вам предоставлена короткая отсрочка. Если вы образумитесь до войны, вы еще сможете ее избегнуть…
Поезд трогается. Щелкают лейки. В окне вагона мелькает заплаканное лицо Мадлены Пуарье, мистической невесты Ульмо. Эта пожилая женщина, двадцать шесть лет дожидавшаяся возвращения жениха, во второй и последний раз провожает его в Марсель.
Журналисты, пересмеиваясь, отправляются в ближайшие бистро . После таких бредней для восстановления пищеварения нет ничего лучше, как рюмка чинцано…
8
…В то время, как Релих располагается в гостинице и принимает ванну, Эрнст Гейль все еще трясется в поезде где-то неподалеку от люксембургской границы. Голые деревья, завидев поезд, уныло ковыляют прочь. Сутулые домики, крытые черепицей, уползают за ними вслед неуклюжими красными черепахами. По стеклам вагона мутными ручейками струится дождь.
На противоположной скамейке, в углу, сидит Иоганн. Оба делают вид, будто друг с другом не знакомы. Иоганна многие здесь знают, провожать к границе чужих людей ему приходится нередко – нужно соблюдать максимальную осторожность.
На неизвестной маленькой станции Иоганн выходит. Переждав, сходит и Эрнст. Разыскивает глазами Иоганна: куда же он делся? Заглядывает в зал ожидания, в уборную – нет! Возвращается на перрон. Иоганна и след простыл.
Эрнст морщится под влиянием смутного неприятного предчувствия. Да нет, не может быть! Он озирается еще раз. Станционные чиновники смотрят на него с насмешливым любопытством. Неужели ловушка?
Он быстро покидает станцию. В первую минуту он хочет углубиться в аллею, ведущую прямо, но затем сворачивает влево, по направлению хода поезда. Граница, по всем данным, должна быть на этой стороне. Не оглядываясь, он прибавляет шагу.
Аллея сворачивает вправо. Если это ловушка, тогда здесь, у поворота, – самое удобное место. Не сбавляя шага, Эрнст приближается к повороту. Он умышленно держится левого края дороги, поближе к деревьям. Холодные капли дождя, попадая за воротник, стекают по коже спины.
За поворотом – никого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Ну вот, сейчас надо доставать пиджак! Всех разбудим.
– А я тебе подам его тихонько.
– Ладно, давай, что же с тобой делать!
Эрнст разыскивает в кармане двадцать пфеннигов и вручает их мальчишке.
– У тебя всегда столько денег? – шепотом осведомляется Руда.
– Нет. Денег у меня немного. Часто совсем не бывает. Сейчас вот наскреб на дорогу.
– А ты далеко едешь?
– Далеко.
– В Люксембург?
– Дальше.
А хватит у тебя денег?
– Хватит.
– А сюда еще приедешь?
– Обязательно приеду. А теперь давай спать!
Руда послушно уползает на свой тюфяк.
Где-то вдали, на вокзале, аукаются паровозы…
7
…Берлинский экспресс подходит к Гар-де-л'Эст . Бледное январское утро. За окнами порошит снег, легкий, воздушный, словно ветер сдунул целое поле одуванчиков. В вагон веселой оравой врываются носильщики.
– С первым снегом!
Оказывается, в Париже сегодня первый снег.
Релих вручает молодому плечистому парню свой увесистый чемодан и пробирается за ним следом. Под звуки электрических звонков и поцелуев он пересекает перрон. Его одного, кажется, не встречает здесь никто. Вернее, его встречают лишь три неизменных старых парижанина, которые первыми приветствуют каждого приезжего: аперитив «Дюбоннэ», шоколад «Менье» и эмалевая краска «Риполин».
Серые угрюмые гостиницы окружили площадь, как сонный сонм швейцаров в ожидании традиционных чаевых. Релих бросает шоферу адрес гостиницы на левом берегу Сены и, откинувшись на спинку сиденья, развертывает захваченные на вокзале свежие газеты.
Он раскрывает «Юманите». Скользнув глазами по первой странице, он узнает, что голодные походы безработных департамента Сены, несмотря на многократные попытки полиции преградить им путь в столицу, упорно продвигаются вперед и сегодня достигнут застав Парижа. Утром, в десять часов, у застав безработные города Парижа организованно встретят своих братьев по классу. Запомните расписание! Голодный поход с востока: встреча у заставы Венсен. Голодный поход с юга: встреча у заставы Итали. Голодный поход с севера: встреча у заставы Шапель. Голодный поход с запада: встреча у заставы Версальской, Майо и Сен-Клу.
Релих раздраженно складывает «Юманите» и раскрывает «Пти Паризьен». Посмотрим лучше, что говорит Махатма Йоги и в каком платье очаровывала вчера всех маркиза Коссе-Бриссак.
…Поезда идут на запад. Поезда идут на юг…
С Лионского вокзала уходит поезд на Марсель. На ступеньках вагона третьего класса, окруженный толпой журналистов и фоторепортеров, стоит пожилой человек с длинным носом, в надвинутой на лоб поношенной коричневой шляпе. Бывший каторжник Бенжамен Ульмо, двадцать шесть лет пробывший в заточении в Кайенне, в том числе пятнадцать лет в абсолютном одиночестве на знаменитом Дьявольском острове, после шестимесячного пребывания во Франции возвращается добровольно в Гвиану.
– Скажите, пожалуйста, вы покидаете Францию, чтобы больше в нее не вернуться. А между тем в течение двадцати шести лет вашего пребывания в Кайенне вы, вероятно, не раз мечтали о возвращении на родину. Что же вас разочаровало здесь до такой степени, что вы с легким сердцем решили отказаться от всех благ современной цивилизации? – почтительно выспрашивает репортер.
Журналисты шелестят блокнотами. Мнение у них на этот счет определенное: этот старый дурак рехнулся от одиночества на своем Дьявольском острове и вообразил себя праведником, призванным поучать человечество. Но публика любит такие несуразные истории.
Бенжамен Ульмо улыбнулся.
– Прежде чем сесть на скамью подсудимых, я был матросом. Я оставил корабль, когда скорость его не превышала восемнадцати узлов. Сегодняшние корабли несколько больше по объему и делают двадцать шесть узлов в час. Много ли нужно изобретательности, чтобы раздуть размеры и увеличить скорость? Вы настолько потеряли чувство ценности вещей, что не отдаете себе отчета, до чего однообразна и глупа ваша страсть делать все крупнее, быстрее, а не лучше…
Он на мгновение задумывается и продолжает, смежив глаза, точно человек, привыкший диктовать стенографистке:
– То, что поражает человека, спавшего двадцать шесть лет и не имевшего соприкосновения с вашей цивилизацией, это даже не столько моральный упадок, сколько беспредельная тупость этого поколения, глубоко уверенного в своем превосходстве…
Верещит свисток к отправлению. Журналисты прячут самопишущие ручки.
Бенжамен Ульмо поднимается на ступеньку вагона и, еще раз оборачиваясь к людям, которые осаждали его в течение последних двух дней, говорит почти вдохновенно:
– Я уезжаю спокойным. События близки. Вам предоставлена короткая отсрочка. Если вы образумитесь до войны, вы еще сможете ее избегнуть…
Поезд трогается. Щелкают лейки. В окне вагона мелькает заплаканное лицо Мадлены Пуарье, мистической невесты Ульмо. Эта пожилая женщина, двадцать шесть лет дожидавшаяся возвращения жениха, во второй и последний раз провожает его в Марсель.
Журналисты, пересмеиваясь, отправляются в ближайшие бистро . После таких бредней для восстановления пищеварения нет ничего лучше, как рюмка чинцано…
8
…В то время, как Релих располагается в гостинице и принимает ванну, Эрнст Гейль все еще трясется в поезде где-то неподалеку от люксембургской границы. Голые деревья, завидев поезд, уныло ковыляют прочь. Сутулые домики, крытые черепицей, уползают за ними вслед неуклюжими красными черепахами. По стеклам вагона мутными ручейками струится дождь.
На противоположной скамейке, в углу, сидит Иоганн. Оба делают вид, будто друг с другом не знакомы. Иоганна многие здесь знают, провожать к границе чужих людей ему приходится нередко – нужно соблюдать максимальную осторожность.
На неизвестной маленькой станции Иоганн выходит. Переждав, сходит и Эрнст. Разыскивает глазами Иоганна: куда же он делся? Заглядывает в зал ожидания, в уборную – нет! Возвращается на перрон. Иоганна и след простыл.
Эрнст морщится под влиянием смутного неприятного предчувствия. Да нет, не может быть! Он озирается еще раз. Станционные чиновники смотрят на него с насмешливым любопытством. Неужели ловушка?
Он быстро покидает станцию. В первую минуту он хочет углубиться в аллею, ведущую прямо, но затем сворачивает влево, по направлению хода поезда. Граница, по всем данным, должна быть на этой стороне. Не оглядываясь, он прибавляет шагу.
Аллея сворачивает вправо. Если это ловушка, тогда здесь, у поворота, – самое удобное место. Не сбавляя шага, Эрнст приближается к повороту. Он умышленно держится левого края дороги, поближе к деревьям. Холодные капли дождя, попадая за воротник, стекают по коже спины.
За поворотом – никого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72