Министерство внутренних дел не вмешивалось в политические убеждения рабочих заводов Симменса. Оно считало эти убеждения внутренним делом каждого гражданина. Оно только напомнило своей полиции, что ее назначение – защищать основы демократии.
В полиции было известно, что всей коммунистической работой на заводах Симменса руководит некто Эрнст Гейль. Компетентные лица утверждали, что, если бы Эрнст Гейль не руководил этой работой, она, возможно, не была бы так хороша поставлена. Таково было их личное мнение, а на основе Веймарской конституции ни одному гражданину не возбранялось иметь свое личное мнение.
К этому времени в германской политической полиции в качестве младшего комиссара работал некто Губерт Фаулер. Названный гражданин Фаулер состоял в прошлом членом коммунистической партии и даже был секретарем одной из низовых организаций, но затем, разочаровавшись в коммунизме, покинул партию, захватив на память о своих юношеских заблуждениях кое-какие партийные документы, среди которых оказалась и партийная касса. К ответственности за это Фаулер не привлекался: никому из граждан не возбранялось менять свои политические взгляды, если же он в такую горячую минуту и захватил не совсем то, что намеревался, трудно было вменять ему это в преступление.
Порвав с компартией, Губерт Фаулер перешел на работу в политическую полицию, где быстро пошел в гору, пока не достиг чина младшего комиссара.
Вечером 27 июля знакомые видели Губерта Фаулера в пригородном кафе. Больше Губерта Фаулера никто в этом мире не видел. На следующий день труп его был найден на пустыре, неподалеку от упомянутого кафе, с простреленным черепом и пулей, застрявшей в кишечнике.
Нашлись два свидетеля, из которых один показал в полиции, что в прошлый вечер, минут за пятнадцать до момента смерти Фаулера, в точности установленного медицинской экспертизой, сидя за соседним столиком, он видел, как Губерт Фаулер покинул кафе и как вслед за ним, быстро расплатившись, поднялся и вышел Эрнст Гейль. Другой свидетель, пятнадцатью минутами позже проходя мимо рокового пустыря, явственно слышал два выстрела и, свернув в переулок, натолкнулся на бегущего Эрнста Гейля, правая рука которого была засунута в карман пиджака. По заверению обоих свидетелей, Эрнст Гейль неоднократно выступал в их районе на собраниях, и оба узнали его с первого взгляда.
Принимая во внимание коммунистическое прошлое убитого, полиция усмотрела в убийстве акт партийной мести.
Эрнст, уехавший в этот день по делам в Дрезден (что явилось лишней уликой, свидетельствовавшей против него), узнал обо всем лишь к концу недели, когда вернулся в Берлин. Предупрежденный товарищами, встретившими его на вокзале, он не явился больше на квартиру и временно остановился у знакомого рабочего-скорняка.
Товарищи Эрнста считали, что все это дело пахнет чистейшей провокацией. Одни из них были убеждены, что Губерт Фаулер, расхаживавший обычно в штатском, был убит с целью грабежа двумя уголовниками, пойманными на следующий же день; уголовникам этим в полиции обещали замять все дело, если они единодушно засвидетельствуют, что убийцей Фаулера является Эрнст Гейль.
Другие утверждали, что Губерта Фаулера убила сама полиция, поскольку он перестал представлять для нее какой-либо интерес. Оба свидетеля – просто подставные полицейские агенты. Таково было личное мнение товарищей Эрнста, а согласно Веймарской конституции никому из граждан не возбраняется иметь свое личное мнение.
Что касается полиции, то у нее тоже было свое личное мнение. Оно выражалось словами демократического законодательства и сводилось к тому, что если два гражданина единодушно указывают на третьего гражданина и свидетельствуют под присягой, что он причинил смертельные телесные повреждения четвертому гражданину, то этого достаточно, чтобы вину третьего гражданина считать вполне доказанной.
За убийство полицейского чиновника во время исполнения им служебных обязанностей (а чиновники тайной полиции исполняют их, как известно, не только на улице, но и в кафе) полагалась смертная казнь, заменяемая иногда в виду смягчающих вину обстоятельств пожизненным заключением.
Поскольку Эрнст в тот злополучный день действительно заходил в указанное кафе, вступать в препирательство с судебными органами на предмет его невиновности не имело никакого смысла. Партия знала не один такой случай, когда товарищи, находившиеся в момент совершения того или иного преступления в другом конце Германии, все равно осуждались на многие годы на основе показания одного свидетеля. Уже римляне говорили, что человеку свойственно ошибаться, а германские судьи того времени, по свидетельству современников, тоже были людьми.
Поэтому понятно, что товарищи Эрнста не пожелали способствовать еще одной судебной ошибке и предложили Эрнсту исчезнуть с берлинского горизонта. Эрнст переменил фамилию и остался жить на нелегальном положении в большом городе Берлине. Само его исчезновение было, в свою очередь, для правосудия новым неопровержимым доказательством его виновности, равносильным признанию За поимку Гейля, как это водилось, была назначена соответствующая денежная премия.
Товарищи Эрнста говорили, что стоит ему на известное время прекратить свою деятельность, и полиция не будет особенно настаивать на его поимке: для нее гораздо важнее обезвредить Эрнста и лишить возможности продолжать работу, чем затевать громкий процесс, всегда вызывающий в печати противоречивые толки. Эрнсту было предложено покинуть Германию и перебраться в СССР.
Он переубедил товарищей, доказав им не без основания, что его присутствие здесь нужнее.
Со свойственным ему упрямством он продолжал работать. Партия не была еще в то время подготовлена к нелегальным условиям, и ему приходилось выкручиваться своим умом.
В скором времени Эрнст имел возможность убедиться в правильности советов более опытных товарищей. Полиция, на первых порах не причинявшая ему особого беспокойства, вдруг взъелась на него не на шутку. Явки его начали проваливаться одна за другой, и ему стоило немалого труда выскальзывать из уготованных ловушек. Впервые за время своего пребывания в партии он стал недоверчив и мнителен. Усиливая меры предосторожности, он довел их до того, что лишь одному из членов окружного комитета доверил адреса своих временных пристанищ и явок.
Вечером, придя на ночевку, он чуть не попал в лапы ожидавшей его полиции и спасся лишь чудом, выскочив во двор и просидев три часа в мусорном ящике. Он отправился на другую квартиру и, издали учуяв недоброе, повернул, не заходя в дом. Он проверил через близкого и смышленого товарища все свои квартиры и места явок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72