Разумеется, она предпочла бы даром предоставлять лицам, почтившим ее своим обращением за советами, то, за что она брала настоящую цену, и бескорыстно давать им деньги, которыми она снабжала их, к ее большому сожалению, за самые умеренные проценты.
Во всем этом нет ее вины, а провинность ее происходит от того, что судьба далеко не всегда к ней благосклонна. Ей приходилось переживать неблагоприятные полосы жизни, и она удивляется, как могла преодолеть их тягости, не позволяя себе прибегать к средствам, которыми многие без колебаний пользуются и откуда извлекают не только минутную выгоду, но утверждают свое положение как самое устойчивое и почитаемое. Там, где другие возвышаются, она искала только поддержки для себя и решилась на это лишь с большим трудом после перипетий бродячей и трудной жизни по разным странам. В нашей стране она рассчитывала окончить мирно и незаметно свое существование, и она жалуется, что в ее лице беспокоят личность благоразумную и уединившуюся. Относительно прочих сторон своего поведения она отвечает с той же непринужденностью и манерами хорошего общества, что заставляет относиться с доверием к ее утверждению о происхождении. Но на этот счет она ведет себя скромно и сдержанно, давая понять, что многое могла бы рассказать. Она извиняется, что занималась сводничеством. Что касается выкидышей, то она хвалится, что так много способствовала рождению детей, что несколько выкидышей можно было бы ей простить. Все это говорится свободным и шутливым тоном, который сбивает с толку, с итальянским акцентом, причем выражение лица самое естественное. У нее уверенный и сдержанный вид, что дает пищу для размышлений.
28 сентября 1689 г. В точности еще не знают, кем бы могла быть эта г-жа Лакур.
Она рассказывала, что в Амстердаме была любовницей живописца по фамилии Ван Бриксер, который сам себя называл Бриксериус. Он содержал ее и часто писал с нее свои картины. Не раз она изображалась на них обнаженной. Со многих этих полотен сделаны гравюры, и они достигли даже здешних мест. Я видел некоторые из них. По ним можно судить о подлинной красоте г-жи Лакур, хотя художник, может быть, кое-что прибавил от себя и украсил свою модель, как это принято делать. На одной из них она изображена сидящей, на другой она стоит и поправляет локон прически. Лицо замечательно похоже. На нем нет и намека на стыдливость показаться перед всеми обнаженной.
Король приказал, чтобы у нее узнали, кто она такая. Она обещала сказать завтра.
29 сентября 1689 г. Вот что превзошло все ожидания! Ее зовут не Лакур, не Ландони, а Корландони, или Курландон. Она вторая жена Поканси, отца здешнего Поканси, у которого мачеха оказалась таким образом гадалкой, гнусность которой обнаружена и выставлена всем напоказ.
Негодяйка потребовала очной ставки с ним, а также попросила вызвать из Валь-Нотр-Дама, чтобы опознать ее, моего дядю, игумена де Шамисси, которого некогда знавала. Король велел мне передать, чтобы я не огорчался этим сверх меры.
30 сентября 1689 г. Нужно видеть Поканси. Если бы потолок рухнул на них, они не были бы так раздавлены и уничтожены. Действительно, жестокий удар – столь постыдное и неожиданное родство. Маршальша де Маниссар нарочно приехала из Парижа, чтобы упрекать за это Поканси, который тут ни при чем, но который тем не менее взвалил эту тяжесть на их семейство. Завтра должно состояться его свидание с Курландон.
3 октября 1689 г. Третьего дня имела место встреча г-на де Поканси с Курландон. Она приняла его с крайнею любезностью, даже извинялась за беспокойство. Она добавила, что к поступку этому была вынуждена; что ей менее всего желательно было признаваться в родстве, права на которое она ни за что не стала бы восстанавливать, не сложись так обстоятельства, что ей необходимо это было сделать для самозащиты.
Все, что она рассказала Поканси о своем замужестве, точно совпадает с тем, что было ему об этом известно. Она привела на память ему многие подробности, доказывающие ее правдивость., Так что она действительно то лицо, за которое себя выдает. Поканси слишком порядочный человек, чтобы отрицать это, хотя он и удручен. Тем не менее, узнать он ее не мог, так как видел ее всего несколько раз, когда ему было еще лет двенадцать–тринадцать. Она рассчитывает на игумена де Шамисси, чтобы окончательно установить свою личность. Он уже в пути.
Курландон, уходя, вручила судьям бумагу, где, по ее словам, вкратце изложена история ее жизни и главных ее приключений. Уже ходят по рукам копии с этой бумаги. Вот одна из них:
История красавицы Курландон, бывшей г-жою Поканси, написанная ею самою
Родилась я, как мне говорили, девятого числа мая месяца в 1643 году, на одном из островов венецианской лагуны, в монастыре «Водной Божией матери». Мать моя, очень красивая монахиня, родила меня у себя в келье, моля Господа, чтобы мне быть красивой. Она едва успела взглянуть на меня, как меня отнесли в гондолу, ждавшую моего появления. Добрые люди из Джудекки вырастили меня как могли лучше; они не упускали ничего, чтобы ходить за мной, поскольку дядя мой сэр Корландони всякий раз, как навещал меня, давал им цехины.
Когда я достаточно подросла, то есть когда мне минуло тринадцать лет, я поступила послушницей в монастырь «Водной Божией матери». Добрый дядя мой Корландони сам меня туда проводил. Тогда я узнала, что я там родилась, что мать моя там же умерла, произведя меня на свет. По его слезам я поняла, что она была дорога ему. В образе жизни, который там вели, не было ничего для меня неприятного. Я научилась пению и танцам. Монастырская аптека выделывала для продажи за стены монастыря румяна, мази и притиранья. Меня научили множеству тонких и ученых рецептов, из которых многие впоследствии мне пригодились. Подруги мои меня любили. Приходило много господ покупать духи и саше, и мы разговаривали с ними запросто. Я многому научилась из разговоров с ними, и, по-видимому, мои беседы им нравились.
Три года прошли без свиданий с добрым моим дядей Корландони, Он путешествовал. Однажды вечером он вызвал меня к решетке. Он постарел и, по-видимому, не разбогател, потому как платье на нем было очень потертое. Он объявил мне, что скоро увезет меня в Париж. Я плакала при мысли, что мне придется покинуть тихую обитель «Водной Божией матери» в обществе жалкого старика, тогда как многие из красивых господ предлагали мне– ехать с ними в раззолоченных гондолах. Действительно, мы путешествовали скромно, ночевали в плохих харчевнях, питались похлебкой, но дядя мой Корландони всю дорогу вел такие рассудительные и полезные беседы, что они сокращали долгий путь. А потому, приехав в Париж, я уже покорилась своей участи и не высказала неблагодарности по отношению к дяде, рассчитывавшему, что юность моя поможет усладить его состояние и окажет в старости поддержку, которую заслуживала его доброта ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Во всем этом нет ее вины, а провинность ее происходит от того, что судьба далеко не всегда к ней благосклонна. Ей приходилось переживать неблагоприятные полосы жизни, и она удивляется, как могла преодолеть их тягости, не позволяя себе прибегать к средствам, которыми многие без колебаний пользуются и откуда извлекают не только минутную выгоду, но утверждают свое положение как самое устойчивое и почитаемое. Там, где другие возвышаются, она искала только поддержки для себя и решилась на это лишь с большим трудом после перипетий бродячей и трудной жизни по разным странам. В нашей стране она рассчитывала окончить мирно и незаметно свое существование, и она жалуется, что в ее лице беспокоят личность благоразумную и уединившуюся. Относительно прочих сторон своего поведения она отвечает с той же непринужденностью и манерами хорошего общества, что заставляет относиться с доверием к ее утверждению о происхождении. Но на этот счет она ведет себя скромно и сдержанно, давая понять, что многое могла бы рассказать. Она извиняется, что занималась сводничеством. Что касается выкидышей, то она хвалится, что так много способствовала рождению детей, что несколько выкидышей можно было бы ей простить. Все это говорится свободным и шутливым тоном, который сбивает с толку, с итальянским акцентом, причем выражение лица самое естественное. У нее уверенный и сдержанный вид, что дает пищу для размышлений.
28 сентября 1689 г. В точности еще не знают, кем бы могла быть эта г-жа Лакур.
Она рассказывала, что в Амстердаме была любовницей живописца по фамилии Ван Бриксер, который сам себя называл Бриксериус. Он содержал ее и часто писал с нее свои картины. Не раз она изображалась на них обнаженной. Со многих этих полотен сделаны гравюры, и они достигли даже здешних мест. Я видел некоторые из них. По ним можно судить о подлинной красоте г-жи Лакур, хотя художник, может быть, кое-что прибавил от себя и украсил свою модель, как это принято делать. На одной из них она изображена сидящей, на другой она стоит и поправляет локон прически. Лицо замечательно похоже. На нем нет и намека на стыдливость показаться перед всеми обнаженной.
Король приказал, чтобы у нее узнали, кто она такая. Она обещала сказать завтра.
29 сентября 1689 г. Вот что превзошло все ожидания! Ее зовут не Лакур, не Ландони, а Корландони, или Курландон. Она вторая жена Поканси, отца здешнего Поканси, у которого мачеха оказалась таким образом гадалкой, гнусность которой обнаружена и выставлена всем напоказ.
Негодяйка потребовала очной ставки с ним, а также попросила вызвать из Валь-Нотр-Дама, чтобы опознать ее, моего дядю, игумена де Шамисси, которого некогда знавала. Король велел мне передать, чтобы я не огорчался этим сверх меры.
30 сентября 1689 г. Нужно видеть Поканси. Если бы потолок рухнул на них, они не были бы так раздавлены и уничтожены. Действительно, жестокий удар – столь постыдное и неожиданное родство. Маршальша де Маниссар нарочно приехала из Парижа, чтобы упрекать за это Поканси, который тут ни при чем, но который тем не менее взвалил эту тяжесть на их семейство. Завтра должно состояться его свидание с Курландон.
3 октября 1689 г. Третьего дня имела место встреча г-на де Поканси с Курландон. Она приняла его с крайнею любезностью, даже извинялась за беспокойство. Она добавила, что к поступку этому была вынуждена; что ей менее всего желательно было признаваться в родстве, права на которое она ни за что не стала бы восстанавливать, не сложись так обстоятельства, что ей необходимо это было сделать для самозащиты.
Все, что она рассказала Поканси о своем замужестве, точно совпадает с тем, что было ему об этом известно. Она привела на память ему многие подробности, доказывающие ее правдивость., Так что она действительно то лицо, за которое себя выдает. Поканси слишком порядочный человек, чтобы отрицать это, хотя он и удручен. Тем не менее, узнать он ее не мог, так как видел ее всего несколько раз, когда ему было еще лет двенадцать–тринадцать. Она рассчитывает на игумена де Шамисси, чтобы окончательно установить свою личность. Он уже в пути.
Курландон, уходя, вручила судьям бумагу, где, по ее словам, вкратце изложена история ее жизни и главных ее приключений. Уже ходят по рукам копии с этой бумаги. Вот одна из них:
История красавицы Курландон, бывшей г-жою Поканси, написанная ею самою
Родилась я, как мне говорили, девятого числа мая месяца в 1643 году, на одном из островов венецианской лагуны, в монастыре «Водной Божией матери». Мать моя, очень красивая монахиня, родила меня у себя в келье, моля Господа, чтобы мне быть красивой. Она едва успела взглянуть на меня, как меня отнесли в гондолу, ждавшую моего появления. Добрые люди из Джудекки вырастили меня как могли лучше; они не упускали ничего, чтобы ходить за мной, поскольку дядя мой сэр Корландони всякий раз, как навещал меня, давал им цехины.
Когда я достаточно подросла, то есть когда мне минуло тринадцать лет, я поступила послушницей в монастырь «Водной Божией матери». Добрый дядя мой Корландони сам меня туда проводил. Тогда я узнала, что я там родилась, что мать моя там же умерла, произведя меня на свет. По его слезам я поняла, что она была дорога ему. В образе жизни, который там вели, не было ничего для меня неприятного. Я научилась пению и танцам. Монастырская аптека выделывала для продажи за стены монастыря румяна, мази и притиранья. Меня научили множеству тонких и ученых рецептов, из которых многие впоследствии мне пригодились. Подруги мои меня любили. Приходило много господ покупать духи и саше, и мы разговаривали с ними запросто. Я многому научилась из разговоров с ними, и, по-видимому, мои беседы им нравились.
Три года прошли без свиданий с добрым моим дядей Корландони, Он путешествовал. Однажды вечером он вызвал меня к решетке. Он постарел и, по-видимому, не разбогател, потому как платье на нем было очень потертое. Он объявил мне, что скоро увезет меня в Париж. Я плакала при мысли, что мне придется покинуть тихую обитель «Водной Божией матери» в обществе жалкого старика, тогда как многие из красивых господ предлагали мне– ехать с ними в раззолоченных гондолах. Действительно, мы путешествовали скромно, ночевали в плохих харчевнях, питались похлебкой, но дядя мой Корландони всю дорогу вел такие рассудительные и полезные беседы, что они сокращали долгий путь. А потому, приехав в Париж, я уже покорилась своей участи и не высказала неблагодарности по отношению к дяде, рассчитывавшему, что юность моя поможет усладить его состояние и окажет в старости поддержку, которую заслуживала его доброта ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57