Изо рта шла пена - я вытирала платком, а Алеша держал голову. Глаза закатились, она обмочилась, потом, после припадка, лежала, как труп.
Бедный Алеша! Он так страдал!
14 ноября 1915 г. Суббота.
Сегодня произошло что-то ужасное. Мне кажется, я даже не осознала еще толком весь ужас. Но такое ощущение, что внутри, в душе, уже все им заражено.
Репетицию, как всегда, начали с упражнения - нужно было сыграть, будто персонаж только что убил свою любовницу. В соседней комнате убил, а теперь к нам вышел. Мы падали с хохоту под стол, особенно, когда убийцу играл Виктор - он изображал, что расчленил ее и съел. А потом Костров мне сказал сыграть то же самое: я только что за дверью убила любовника. И вот я вышла в коридор, и вдруг меня как парализовало. Я - убила? Любовника? Какого любовника? Как это - убить? Как это - любовник? Алексей мне - любовник? Оттуда зовут, а я все стою. И понимаю, что ничего такого никогда не сыграю. И не могу, и, главное, - не хочу. Костров недовольно: “Ну где же ты?”. Я отшутилась, крикнула им: “А я его отравила, а потом сама отравилась и лежу мертвая рядом”.
Все смеялись, а мне вдруг стало страшно.
Господи, неужели я - не актриса?
17 ноября 1915 г. Вторник.
Перечитала и ужаснулась самой себе: о какой ерунде я пишу! Сегодня Алеша сказал, что уходит на фронт. Уже все решено. Он не говорил мне до последнего - не хотел расстраивать.
Была у Нины Николаевны и никак не могла собраться. Она сразу заметила, что со мной что-то не то, и была очень недовольна.
“Каждая актриса хочет сыграть настоящую женщину, влюбленную и несчастную”. Не понимаю. Это неправда. Так не должно быть. Почему настоящая женщина должна быть влюблена и несчастна, а не влюблена и счастлива?
Она показывала мне что-то перед зеркалом - у нее в гостиной огромное трехстворчатое зеркало, в котором можно видеть себя во весь рост во всех поворотах. Я смотрела на нее и думала: какая она старая и никому не нужная. И не дай Бог дожить до этого. А она вдруг - будто прочитала мои мысли, сказала: “Была, как ты, молодая, красивая, и боялась старости - вот Бог меня наказал”. И добавила: “Лучше быть старой, чем мертвой. Но это тебе еще не понять”.
Читала монолог и вдруг разревелась - из-за Алеши. Нина Николаевна на меня закричала, хлопнула ладонью о стол: “Нельзя плакать по-настоящему! Пусть публика думает, что ты плачешь, сама же ты не должна плакать!”. Я не могла больше продолжать урок, ничего ей не стала объяснять, извинилась, что плохо себя чувствую, и ушла.
18 ноября 1915 г. Среда.
Через неделю его со мной уже не будет.
Алеша - мой жених. Я - его невеста. Сегодня мы сказали это его родителям. Его мама заплакала, она в ужасе, что Алеша уходит на фронт, а отец поцеловал меня и сказал очень хорошие, важные слова. Назвал меня своей дочерью. Стал благословлять иконой, а взял ее вверх ногами - это заметил только Тимошка и рассмеялся, и всех тоже взял смех. Так было легко, так хорошо!
Мы повенчаемся, когда я окончу эту дурацкую гимназию.
Маме и отцу я ничего не хочу говорить. Потом, не сейчас. Знаю, опять все кончится скандалом и валерьянкой. Не хочу.
Алеша провожал меня домой, и мы зашли в Александро-Невский собор. В соборе было много приезжих. Вообще город переполнен беженцами. Бегут в Ростов отовсюду - с юга спасаются от турок армяне, с юго-запада бегут галичане, с запада - поляки, украинцы, евреи - им теперь разрешили селиться вне черты оседлости, с северо-запада - прибалты.
Мы стояли со свечками в руках, и я представляла себе, как мы будем здесь венчаться. Смотрела на все и будто заключала мой собственный завет со свечками, и с васнецовскими росписями, и с мозаикой на полу, и с мраморными иконостасами и престолами, и с канадскими тополями в окошках, и с гулкостью свода, и с запахами ладана и растопленного воска - что они нас подождут, и мы обязательно придем.
Алеша наклонился к моему уху и сказал, чтобы я посмотрела, как священник бьет по губам старух, которые
На середине фразы заверещал мобильник.
- Baumann, Direktion fьr Soziales und Sicherheit.1
Все понятно - ищут переводчиков.
- Grьzi, Herr Baumann! Kann ich Ihnen helfen?
- Wir haben einen Dringlichkeitsfall, hдtten Sie jetzt Zeit zu kommen?
- Nein, Herr Baumann, es tut mir leid, aber ich kann nicht.
- Schade. Es ist eben sehr dringend. Und ich kann niemand finden. Vielleicht kцnnten Sie sehr kurz bei uns vorbeikommen? Ich habe da einen jungen Mann bei mir, ich muss ihm etwas mitteilen. Aber er versteht nichts, weder Deutsch noch Englisch.
- Es geht wirklich nicht, Herr Baumann. Ich bin jetzt in Rom.
- In Rom? Schцn. Wissen Sie was, vielleicht kцnnten Sie ihm etwas per Telefon ausrichten? Nur ein paar Worte. Der junge Mann steht hier neben mir, ich gebe ihm den Hцrer, und Sie sprechen kurz mit ihm.
- Gut. Was soll ich ihm sagen?
- Also, er heisst Andrej. Es geht um zwei Brьder, Asylsuchende aus Weissrussland, aus Minsk. Sagen Sie ihm, dass sein Bruder Viktor gestern um 18 Uhr vor dem Durchgangszentrum in Glatt bewusstlos aufgefunden wurde. Er lebte noch, aber starb unterwegs ins Spital. Es ist nicht klar, was passiert ist. Entweder hat ihn jemand aus dem Fenster gestossen oder es war ein Selbstmord oder ein Unfall, die Ermittlungen laufen noch. Alles zeugt davon, dass er betrunken war. Er ist vom dritten Stock mit dem Hinterkopf auf den Asphalt gefallen. Wir haben versucht Andrej das zu erklдren, aber er hat nichts verstanden. Das ist alles.
- Gut, Herr Baumann, geben Sie ihm den Hцrer.2
Трубка сказала совсем мальчишеским испуганным голосом:
- Алло?
- Андрей, такое дело. Твой брат Виктор…
- Что-то с ним случилось? - голос у трубки стал совсем тихим.
Сказал все, что нужно было сказать.
Какое-то время трубка молчала. Потом послышался странный звук, похожий на икоту.
- Алло, Андрей, ты меня слышишь?
Сдавленное, между икотой:
- Да.
- Передай трубку господину Бауманну.
Снова бодрый полицейский голос:
- Baumann.
- Ich habe es ihm gesagt, Herr Baumann.
- Merci vielmal! Und schцnen Tag noch!
- Ihnen auch!1
Алеша наклонился к моему уху и сказал, чтобы я посмотрела, как священник бьет по губам старух, которые идут прикладываться к кресту, а девушкам - протягивает крест мягко.
Я на него сперва обиделась, а потом вдруг стало так стыдно, что я из-за такой ерунды на него могла обидеться! Господи, а вдруг его убьют! Как же я буду жить? И снова стало так страшно, что ноги подкосились, схватилась за Алешу, чтобы не упасть.
20 ноября 1915 г. Пятница.
Именины у Ани Трофимовой. Танцы, смех. Выбежала в уборную, заперлась, разревелась. Как можно веселиться, если он через три дня уедет - и может быть, навсегда!
22 ноября 1915 г. Воскресенье.
Завтра Алеша уходит на фронт.
Мы ходили по улицам, замерзли, зашли в кинематограф. Ничего не видела - только шевелящийся слепой луч в темноте. Было странно и невозможно - завтра он уедет на фронт, а мы тут сидим, смотрим какую-то ерунду. Я потянула его за руку: “Пойдем!”. Ушли, не досмотрев до конца.
Не знаю: писать об этом или нет.
Напишу.
Мы пришли к нам. Поднялись ко мне в комнату. Я заперла дверь изнутри. Выключила свет. Обняла его. Сказала: “Возьми меня, Алеша!”. Так мы стояли, обнявшись посреди комнаты. Он стал говорить, что не может так, а я сказала: “Я так хочу!”. Оба боялись и стеснялись. Нет, ничего не буду писать.
Я ничего не понимаю, что произошло. Знаю только, что я все сделала не так!
На душе очень тяжело. Все было и больно, и стыдно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Бедный Алеша! Он так страдал!
14 ноября 1915 г. Суббота.
Сегодня произошло что-то ужасное. Мне кажется, я даже не осознала еще толком весь ужас. Но такое ощущение, что внутри, в душе, уже все им заражено.
Репетицию, как всегда, начали с упражнения - нужно было сыграть, будто персонаж только что убил свою любовницу. В соседней комнате убил, а теперь к нам вышел. Мы падали с хохоту под стол, особенно, когда убийцу играл Виктор - он изображал, что расчленил ее и съел. А потом Костров мне сказал сыграть то же самое: я только что за дверью убила любовника. И вот я вышла в коридор, и вдруг меня как парализовало. Я - убила? Любовника? Какого любовника? Как это - убить? Как это - любовник? Алексей мне - любовник? Оттуда зовут, а я все стою. И понимаю, что ничего такого никогда не сыграю. И не могу, и, главное, - не хочу. Костров недовольно: “Ну где же ты?”. Я отшутилась, крикнула им: “А я его отравила, а потом сама отравилась и лежу мертвая рядом”.
Все смеялись, а мне вдруг стало страшно.
Господи, неужели я - не актриса?
17 ноября 1915 г. Вторник.
Перечитала и ужаснулась самой себе: о какой ерунде я пишу! Сегодня Алеша сказал, что уходит на фронт. Уже все решено. Он не говорил мне до последнего - не хотел расстраивать.
Была у Нины Николаевны и никак не могла собраться. Она сразу заметила, что со мной что-то не то, и была очень недовольна.
“Каждая актриса хочет сыграть настоящую женщину, влюбленную и несчастную”. Не понимаю. Это неправда. Так не должно быть. Почему настоящая женщина должна быть влюблена и несчастна, а не влюблена и счастлива?
Она показывала мне что-то перед зеркалом - у нее в гостиной огромное трехстворчатое зеркало, в котором можно видеть себя во весь рост во всех поворотах. Я смотрела на нее и думала: какая она старая и никому не нужная. И не дай Бог дожить до этого. А она вдруг - будто прочитала мои мысли, сказала: “Была, как ты, молодая, красивая, и боялась старости - вот Бог меня наказал”. И добавила: “Лучше быть старой, чем мертвой. Но это тебе еще не понять”.
Читала монолог и вдруг разревелась - из-за Алеши. Нина Николаевна на меня закричала, хлопнула ладонью о стол: “Нельзя плакать по-настоящему! Пусть публика думает, что ты плачешь, сама же ты не должна плакать!”. Я не могла больше продолжать урок, ничего ей не стала объяснять, извинилась, что плохо себя чувствую, и ушла.
18 ноября 1915 г. Среда.
Через неделю его со мной уже не будет.
Алеша - мой жених. Я - его невеста. Сегодня мы сказали это его родителям. Его мама заплакала, она в ужасе, что Алеша уходит на фронт, а отец поцеловал меня и сказал очень хорошие, важные слова. Назвал меня своей дочерью. Стал благословлять иконой, а взял ее вверх ногами - это заметил только Тимошка и рассмеялся, и всех тоже взял смех. Так было легко, так хорошо!
Мы повенчаемся, когда я окончу эту дурацкую гимназию.
Маме и отцу я ничего не хочу говорить. Потом, не сейчас. Знаю, опять все кончится скандалом и валерьянкой. Не хочу.
Алеша провожал меня домой, и мы зашли в Александро-Невский собор. В соборе было много приезжих. Вообще город переполнен беженцами. Бегут в Ростов отовсюду - с юга спасаются от турок армяне, с юго-запада бегут галичане, с запада - поляки, украинцы, евреи - им теперь разрешили селиться вне черты оседлости, с северо-запада - прибалты.
Мы стояли со свечками в руках, и я представляла себе, как мы будем здесь венчаться. Смотрела на все и будто заключала мой собственный завет со свечками, и с васнецовскими росписями, и с мозаикой на полу, и с мраморными иконостасами и престолами, и с канадскими тополями в окошках, и с гулкостью свода, и с запахами ладана и растопленного воска - что они нас подождут, и мы обязательно придем.
Алеша наклонился к моему уху и сказал, чтобы я посмотрела, как священник бьет по губам старух, которые
На середине фразы заверещал мобильник.
- Baumann, Direktion fьr Soziales und Sicherheit.1
Все понятно - ищут переводчиков.
- Grьzi, Herr Baumann! Kann ich Ihnen helfen?
- Wir haben einen Dringlichkeitsfall, hдtten Sie jetzt Zeit zu kommen?
- Nein, Herr Baumann, es tut mir leid, aber ich kann nicht.
- Schade. Es ist eben sehr dringend. Und ich kann niemand finden. Vielleicht kцnnten Sie sehr kurz bei uns vorbeikommen? Ich habe da einen jungen Mann bei mir, ich muss ihm etwas mitteilen. Aber er versteht nichts, weder Deutsch noch Englisch.
- Es geht wirklich nicht, Herr Baumann. Ich bin jetzt in Rom.
- In Rom? Schцn. Wissen Sie was, vielleicht kцnnten Sie ihm etwas per Telefon ausrichten? Nur ein paar Worte. Der junge Mann steht hier neben mir, ich gebe ihm den Hцrer, und Sie sprechen kurz mit ihm.
- Gut. Was soll ich ihm sagen?
- Also, er heisst Andrej. Es geht um zwei Brьder, Asylsuchende aus Weissrussland, aus Minsk. Sagen Sie ihm, dass sein Bruder Viktor gestern um 18 Uhr vor dem Durchgangszentrum in Glatt bewusstlos aufgefunden wurde. Er lebte noch, aber starb unterwegs ins Spital. Es ist nicht klar, was passiert ist. Entweder hat ihn jemand aus dem Fenster gestossen oder es war ein Selbstmord oder ein Unfall, die Ermittlungen laufen noch. Alles zeugt davon, dass er betrunken war. Er ist vom dritten Stock mit dem Hinterkopf auf den Asphalt gefallen. Wir haben versucht Andrej das zu erklдren, aber er hat nichts verstanden. Das ist alles.
- Gut, Herr Baumann, geben Sie ihm den Hцrer.2
Трубка сказала совсем мальчишеским испуганным голосом:
- Алло?
- Андрей, такое дело. Твой брат Виктор…
- Что-то с ним случилось? - голос у трубки стал совсем тихим.
Сказал все, что нужно было сказать.
Какое-то время трубка молчала. Потом послышался странный звук, похожий на икоту.
- Алло, Андрей, ты меня слышишь?
Сдавленное, между икотой:
- Да.
- Передай трубку господину Бауманну.
Снова бодрый полицейский голос:
- Baumann.
- Ich habe es ihm gesagt, Herr Baumann.
- Merci vielmal! Und schцnen Tag noch!
- Ihnen auch!1
Алеша наклонился к моему уху и сказал, чтобы я посмотрела, как священник бьет по губам старух, которые идут прикладываться к кресту, а девушкам - протягивает крест мягко.
Я на него сперва обиделась, а потом вдруг стало так стыдно, что я из-за такой ерунды на него могла обидеться! Господи, а вдруг его убьют! Как же я буду жить? И снова стало так страшно, что ноги подкосились, схватилась за Алешу, чтобы не упасть.
20 ноября 1915 г. Пятница.
Именины у Ани Трофимовой. Танцы, смех. Выбежала в уборную, заперлась, разревелась. Как можно веселиться, если он через три дня уедет - и может быть, навсегда!
22 ноября 1915 г. Воскресенье.
Завтра Алеша уходит на фронт.
Мы ходили по улицам, замерзли, зашли в кинематограф. Ничего не видела - только шевелящийся слепой луч в темноте. Было странно и невозможно - завтра он уедет на фронт, а мы тут сидим, смотрим какую-то ерунду. Я потянула его за руку: “Пойдем!”. Ушли, не досмотрев до конца.
Не знаю: писать об этом или нет.
Напишу.
Мы пришли к нам. Поднялись ко мне в комнату. Я заперла дверь изнутри. Выключила свет. Обняла его. Сказала: “Возьми меня, Алеша!”. Так мы стояли, обнявшись посреди комнаты. Он стал говорить, что не может так, а я сказала: “Я так хочу!”. Оба боялись и стеснялись. Нет, ничего не буду писать.
Я ничего не понимаю, что произошло. Знаю только, что я все сделала не так!
На душе очень тяжело. Все было и больно, и стыдно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120