Но звук больше не повторился; тогда я встал и, стараясь шагать бесшумно, словно кошка, отправился назад, к лагерю.
На месте костра тлели угли.
Я подвел коней ближе к костру и, привязав их к колышкам по обе стороны от своей постели, улегся спать. Теперь никто, будь то человек или животное, не подойдет ко мне незамеченным — кони сразу почуют его и забеспокоятся, а я сплю очень чутко.
Ночью меня разбудил какой-то звук, и некоторое время я лежал без сна. Надо мной пролетел виргинский филин, гонимый то ли голодом, то ли какой другой нуждой. А может быть, он, подобно мне, просто любит ночной лес и получает удовольствие, выписывая круги среди темных елей, похожих в темноте на колонны.
Все животные, обитающие в горах и ведущие ночной образ жизни — мои родственные души. Я так же, как и они, люблю ночную прохладу, небо, усыпанное звездами, и внезапные камнепады, низвергающиеся вниз с головокружительной высоты.
Подобно им, я иногда теряю чувство времени и забываю о том, что надо считать года, — для меня существует только смена времен года, а сколько их сменилось — не так важно.
Наконец я снова уснул и проснулся, когда уже начало светать.
Выбравшись из-под одеяла, я посмотрел на золу, оставшуюся от костра. Сегодня я не буду разжигать костер, чтобы те, кто преследовал меня, не учуяли запах дыма, если они, конечно, не учуяли его еще вчера. Сначала наденем шляпу, как и подобает уважающему себя ковбою, за ней — сапоги, а потом привычным движением обернем пояс с кобурой вокруг талии. Потоптавшись, чтобы размять сапоги, я оседлал коней, бесшумно надел на них упряжь, а потом собрал золу и разбросал ее, чтобы от костра не осталось и следа.
Еще несколько минут ушло на то, чтобы уничтожить следы сапог на земле, а также поднять примятую постелью траву. Хороший следопыт заметит, конечно, что здесь был лагерь, но чтобы определить, кто здесь ночевал и сколько человек, даже ему потребуется время. Наконец я вскочил в седло и поехал между деревьями на север.
В том месте, где ущелье Хеффернан соединяется с каньоном Узловой реки, каньон делает изгиб, и здесь, под прикрытием его склонов, я пересек реку и углубился в ущелье Хеффернан.
Не успев проехать и нескольких ярдов, я увидел на стволе осины характерную зарубку отца. Он делал ее всегда с помощью топора, а не ножа — отец не любил лезвие ножа за его блеск. «Если хочешь найти путь, по которому я шел, — частенько говаривал он, — смотри очень внимательно».
Это была его зарубка, а когда футов через пятьдесят я увидел еще одну, сомнения мои окончательно рассеялись.
— Все в порядке, — сказал я коню. — Это та тропа. Та, которую мы с тобой искали.
Аппалуза прядал ушами, прислушиваясь к моим словам. Мы поехали дальше. Время от времени я оглядывался назад, но не замечал ничего подозрительного. Впрочем, кто знает, что скрывается в этой чаще?
Отец оставил и еще одну зарубку на дереве, но я чуть было не проехал мимо нее. Ель была большой и старой, она лежала сбоку от тропы. Бросив на нее взгляд, я каким-то чудом заметил зарубку, но дальше деревьев не было.
По тропе давно уже никто не ездил. То там то сям попадались камни, упавшие со склонов гор, однако следов крупных оползней не было видно. Аппалуза осторожно пробирался среди камней, а лошадь оленьей масти следовала за ним.
Подъем становился все круче и круче. Высоко в горах виднелся край цирка, в котором располагалась Камберлендская впадина. Надо мной возвышался Буранный пик, высота которого превышала двадцать тысяч фунтов, а слева высилась гора Камберленд, почти не уступавшая ему по размерам. Вершины обоих гор были безлесыми — граница леса лежала на триста метров ниже, — а на голых склонах еще виднелись островки снега, который заполнял все трещины и расщелины. Там было царство холода и ветра.
Подняв воротник куртки, я втянул голову в плечи, пытаясь защититься от холодного ветра. Тропа была узкой и проходила вдоль обрыва. Поскользнись копыто, и ты вместе с конем полетишь вниз. Там и сям попадались островки льда — старого, темного льда — и старого снега.
В некоторых местах тропа была настолько узкой, что я касался коленом скалы. С другой стороны был крутой обрыв, заканчивавшийся внизу откосом, который простирался до границы леса. Там выстроились сильные, благородные деревья — словно заслон тем разрушительным силам, которые устремлялись на них с вершины. Впереди обрыв кончался и начинался склон, хоть и крутой, но все-таки склон.
Кинув взгляд назад, я заметил как далеко внизу из леса выехал всадник, а за ним еще и еще.
Я не знал ни этих людей, ни их лошадей. Может быть, если бы у меня был бинокль, я и разглядел бы кого-нибудь знакомого, только зачем? Если они смогут догнать меня, я узнаю, что это за люди, а они тоже получат возможность познакомиться со мной. Похоже, эти люди не понимали: если гонишься за кем-то, нельзя терять ни минуты. Мозги у них, наверное, заняты всякой ерундой, что мешает им трезво оценивать ситуацию.
Эти люди, можно не сомневаться, гнались за мной, и конечно же они не были моими друзьями. Если нам все-таки придется встретиться, без стрельбы не обойтись, но я вовсе не собираюсь предоставить им такую возможность. У меня дело — я ищу следы отца.
Впереди и справа расстилалась величественная горная страна — всюду, куда ни кинь взгляд, громоздились горы, покрытые лесом; кое-где виднелись голые скалы. Взгляду моему предстали высокогорные долины и луга. Небо над головой было неправдоподобно синим, по нему плыли легкие пушистые облачка, без которых невозможно представить небо над Ла-Платой и Сан-Хуан. Что бы ни ждало меня впереди, я не мог не восхищаться красотой этих грандиозных гор, и еще я знал, что это страна настоящих мужчин.
Тропа повернула, и я потерял преследователей из виду. Рядом с тропой я увидел пятнышко нежно-голубого цвета — мне показалось, что на камнях, потрескавшихся от мороза, и на гравии, окружавшем их, присел отдохнуть кусочек неба — на самом деле это были альпийские незабудки. А внизу, на крутом склоне, по которому, если, не дай Бог, упадешь, будешь катиться вместе с лошадью футов семьсот или восемьсот, росли лилии, отливавшие на солнце золотом.
Последние несколько футов до вершины оказались самыми трудными — аппалузе пришлось карабкаться по камням, но он привычен к этому, а лошадь оленьей масти, похоже, готова была идти за ним куда угодно.
Когда мы наконец взобрались на вершину, нашим глазам предстало зрелище, которое трудно описать. Прямо перед нами расстилалась огромная впадина, открывавшаяся в одном месте в каньон реки Ла-Платы, которая и вытекала из этой впадины. Слева располагалась еще одна ледниковая ложбина, а впереди тонкой ниточкой петляла древняя индейская тропа. Она вилась среди высокой зеленой травы, расцвеченной цветами всевозможных видов и окраски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
На месте костра тлели угли.
Я подвел коней ближе к костру и, привязав их к колышкам по обе стороны от своей постели, улегся спать. Теперь никто, будь то человек или животное, не подойдет ко мне незамеченным — кони сразу почуют его и забеспокоятся, а я сплю очень чутко.
Ночью меня разбудил какой-то звук, и некоторое время я лежал без сна. Надо мной пролетел виргинский филин, гонимый то ли голодом, то ли какой другой нуждой. А может быть, он, подобно мне, просто любит ночной лес и получает удовольствие, выписывая круги среди темных елей, похожих в темноте на колонны.
Все животные, обитающие в горах и ведущие ночной образ жизни — мои родственные души. Я так же, как и они, люблю ночную прохладу, небо, усыпанное звездами, и внезапные камнепады, низвергающиеся вниз с головокружительной высоты.
Подобно им, я иногда теряю чувство времени и забываю о том, что надо считать года, — для меня существует только смена времен года, а сколько их сменилось — не так важно.
Наконец я снова уснул и проснулся, когда уже начало светать.
Выбравшись из-под одеяла, я посмотрел на золу, оставшуюся от костра. Сегодня я не буду разжигать костер, чтобы те, кто преследовал меня, не учуяли запах дыма, если они, конечно, не учуяли его еще вчера. Сначала наденем шляпу, как и подобает уважающему себя ковбою, за ней — сапоги, а потом привычным движением обернем пояс с кобурой вокруг талии. Потоптавшись, чтобы размять сапоги, я оседлал коней, бесшумно надел на них упряжь, а потом собрал золу и разбросал ее, чтобы от костра не осталось и следа.
Еще несколько минут ушло на то, чтобы уничтожить следы сапог на земле, а также поднять примятую постелью траву. Хороший следопыт заметит, конечно, что здесь был лагерь, но чтобы определить, кто здесь ночевал и сколько человек, даже ему потребуется время. Наконец я вскочил в седло и поехал между деревьями на север.
В том месте, где ущелье Хеффернан соединяется с каньоном Узловой реки, каньон делает изгиб, и здесь, под прикрытием его склонов, я пересек реку и углубился в ущелье Хеффернан.
Не успев проехать и нескольких ярдов, я увидел на стволе осины характерную зарубку отца. Он делал ее всегда с помощью топора, а не ножа — отец не любил лезвие ножа за его блеск. «Если хочешь найти путь, по которому я шел, — частенько говаривал он, — смотри очень внимательно».
Это была его зарубка, а когда футов через пятьдесят я увидел еще одну, сомнения мои окончательно рассеялись.
— Все в порядке, — сказал я коню. — Это та тропа. Та, которую мы с тобой искали.
Аппалуза прядал ушами, прислушиваясь к моим словам. Мы поехали дальше. Время от времени я оглядывался назад, но не замечал ничего подозрительного. Впрочем, кто знает, что скрывается в этой чаще?
Отец оставил и еще одну зарубку на дереве, но я чуть было не проехал мимо нее. Ель была большой и старой, она лежала сбоку от тропы. Бросив на нее взгляд, я каким-то чудом заметил зарубку, но дальше деревьев не было.
По тропе давно уже никто не ездил. То там то сям попадались камни, упавшие со склонов гор, однако следов крупных оползней не было видно. Аппалуза осторожно пробирался среди камней, а лошадь оленьей масти следовала за ним.
Подъем становился все круче и круче. Высоко в горах виднелся край цирка, в котором располагалась Камберлендская впадина. Надо мной возвышался Буранный пик, высота которого превышала двадцать тысяч фунтов, а слева высилась гора Камберленд, почти не уступавшая ему по размерам. Вершины обоих гор были безлесыми — граница леса лежала на триста метров ниже, — а на голых склонах еще виднелись островки снега, который заполнял все трещины и расщелины. Там было царство холода и ветра.
Подняв воротник куртки, я втянул голову в плечи, пытаясь защититься от холодного ветра. Тропа была узкой и проходила вдоль обрыва. Поскользнись копыто, и ты вместе с конем полетишь вниз. Там и сям попадались островки льда — старого, темного льда — и старого снега.
В некоторых местах тропа была настолько узкой, что я касался коленом скалы. С другой стороны был крутой обрыв, заканчивавшийся внизу откосом, который простирался до границы леса. Там выстроились сильные, благородные деревья — словно заслон тем разрушительным силам, которые устремлялись на них с вершины. Впереди обрыв кончался и начинался склон, хоть и крутой, но все-таки склон.
Кинув взгляд назад, я заметил как далеко внизу из леса выехал всадник, а за ним еще и еще.
Я не знал ни этих людей, ни их лошадей. Может быть, если бы у меня был бинокль, я и разглядел бы кого-нибудь знакомого, только зачем? Если они смогут догнать меня, я узнаю, что это за люди, а они тоже получат возможность познакомиться со мной. Похоже, эти люди не понимали: если гонишься за кем-то, нельзя терять ни минуты. Мозги у них, наверное, заняты всякой ерундой, что мешает им трезво оценивать ситуацию.
Эти люди, можно не сомневаться, гнались за мной, и конечно же они не были моими друзьями. Если нам все-таки придется встретиться, без стрельбы не обойтись, но я вовсе не собираюсь предоставить им такую возможность. У меня дело — я ищу следы отца.
Впереди и справа расстилалась величественная горная страна — всюду, куда ни кинь взгляд, громоздились горы, покрытые лесом; кое-где виднелись голые скалы. Взгляду моему предстали высокогорные долины и луга. Небо над головой было неправдоподобно синим, по нему плыли легкие пушистые облачка, без которых невозможно представить небо над Ла-Платой и Сан-Хуан. Что бы ни ждало меня впереди, я не мог не восхищаться красотой этих грандиозных гор, и еще я знал, что это страна настоящих мужчин.
Тропа повернула, и я потерял преследователей из виду. Рядом с тропой я увидел пятнышко нежно-голубого цвета — мне показалось, что на камнях, потрескавшихся от мороза, и на гравии, окружавшем их, присел отдохнуть кусочек неба — на самом деле это были альпийские незабудки. А внизу, на крутом склоне, по которому, если, не дай Бог, упадешь, будешь катиться вместе с лошадью футов семьсот или восемьсот, росли лилии, отливавшие на солнце золотом.
Последние несколько футов до вершины оказались самыми трудными — аппалузе пришлось карабкаться по камням, но он привычен к этому, а лошадь оленьей масти, похоже, готова была идти за ним куда угодно.
Когда мы наконец взобрались на вершину, нашим глазам предстало зрелище, которое трудно описать. Прямо перед нами расстилалась огромная впадина, открывавшаяся в одном месте в каньон реки Ла-Платы, которая и вытекала из этой впадины. Слева располагалась еще одна ледниковая ложбина, а впереди тонкой ниточкой петляла древняя индейская тропа. Она вилась среди высокой зеленой травы, расцвеченной цветами всевозможных видов и окраски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59