Но даже когда стало все ясно, она с прежним упрямством цеплялась за ту сказку, которой всегда жила. «Когда распался наш брак, это было ужасно, - сказала она Генри Грису, одному из тех немногих журналистов, которые сохранили eё доверие. - Более того, это было горьким разочарованием для меня. Я полагала, что брак между двумя добрыми, любящими друг друга людьми должен существовать до тех пор, пока один из них не умрет. Я не могу вам выразить, насколько я была разочарована. А я ведь много раз пыталась этому помешать. Я понимала, как тяжело быть мужем мировой знаменитости, признанной повсюду, быть всегда вторым на экране и в жизни. Как Мел страдал… Но поверьте мне, для меня карьера всегда была на втором месте». Между строк этого простенького признания можно прочесть о горечи Мела, которую он испытывал из-за неудач собственной карьеры в кино и из-за безуспешных попыток Одри «спасать» те его проекты, которые только углубляли eё разочарование в кино, либо оставляли в ней ощущение личностной нереализованности.
Она и думать не хотела об официальном разводе. Ее пугала сама мысль о том, что Шон будет вовлечен в битву из-за опекунских прав. Многое eщё предстояло сделать адвокатам. К счастью, свет не отозвался на их семейную драму обычным злорадством. Мелу не запрещалось встречаться с сыном. Одри с горечью сознавала, что она сама отчасти виновата в распаде семьи. Она не забывала, чем обязана своему мужу. Он направлял eё профессиональную карьеру, помогал ей выбивать огромные гонорары благодаря своей проницательности и непреклонности. Он строил их совместную жизнь. Он, наконец, был отцом eё ребенка. Кольцо одиночества сжималось вокруг Одри. Мел с головой ушел в работу и собирался вернуться в театр. Он всегда сохранял глубокую привязанность к сцене, с которой ушел после того, как посвятил себя кино и Одри.
«Примирение все eщё было возможно, и именно на это она и надеялась, - вспоминает одна знакомая Одри, - но месяцы шли, и работа стала доставлять Мелу гораздо больше удовольствия, чем мысль о возвращении домой». Он не приехал к ним, когда Одри с Шоном посетили Марбеллу во время зимних каникул 1967 года. Вокруг нeё сплотились немногочисленные друзья. После нескольких вечеринок и визитов у Одри появились новые знакомые. Одним из них был дон Альфонсо де Бурбон-Дампьер, претендент на испанский трон. Они вместе встречали Новый год в мадридском ночном клубе. «Именно тогда Одри перестала мучить себя самообвинениями, - вспоминает Генри Грис. - Она преодолела первый шок, вызванный разводом, и постепенно начала ценить обретенную свободу». Сын, по мнению Гриса, оставался для Одри средоточием всех забот, «ее спасением».
В начале 1968 года в аэропорту им. Кеннеди в Нью-Йорке Мел встречал сына. Шон должен был провести с ним несколько недель в Манхэттене, а затем в Калифорнии. В приземлившемся самолете мальчика не было. Мелу вручили послание от Одри. Она писала, что не в силах вынести расставание с сыном. После этого бывшие супруги вели переговоры через адвокатов. Долго и трудно принимались условия раздела имущества.
Была и eщё одна причина, из-за которой разрыв становился неизбежным. Летом 1968 года Одри отправилась в круиз по островам греческого архипелага на яхте, зафрахтованной Полем Вейером, французским промышленником, и его женой-итальянкой, княгиней Олимпией Торлониа. Среди путешествующих был и моложавый итальянец, большой любитель шумного общества. Тридцатилетний Андреа Дотти был заместителем директора психиатрической клиники Римского университета.
С первого взгляда это не было похоже на любовь. Доктор Дотти относился к Одри как поклонник к своему идолу. Впервые он увидел Одри Хепберн четырнадцатилетним мальчиком в «Римских каникулах». Он снова и снова приходил в кинотеатр, покоренный этой девушкой. Дотти не пропустил ни одного из eё фильмов. Теперь обстоятельства сблизили их: она рассказывала ему о своих проблемах и просила совета. Все было почти так, как в кино. Собственным упорным трудом поднимался Дотти к вершинам своей профессиональной карьеры. Он завоевал доверие и уважение своих пациентов, глубоко разбираясь в психиатрии и методах лечения различных душевных заболеваний, в частности, в применении лекарственных препаратов. На его римских друзей, хорошо знавших Дотти, он производил меньшее впечатление, чем на иностранцев, своим очарованием и красноречием. Киэр Бут Льюс, посол США в Италии, на одном из званых обедов сидела рядом с Дотти. Хозяйка дома была слегка озадачена, видя, как доктор захватил инициативу в беседе с этой могущественной дамой, не выносившей дураков и зануд.
В конце вечера миссис Льюс рассыпалась в благодарностях, сказав, что доктор «восхитительный» человек и знает абсолютно все о лекарствах.
То состояние, в котором находилась Одри, когда повстречала Дотти на борту яхты Вейера, вероятно, было ему знакомо по его психиатрической практике. Она чувствовала вину за распад семьи, и eё беспокоили последствия их разрыва для сына. Новый знакомый вскоре сделался eё ближайшим доверенным лицом. Затем их отношения стали приобретать все более интимный характер. Если бы Одри взглянула со стороны, она бы поразилась, как eё первая встреча с Дотти похожа на первую встречу с Мелом Феррером тринадцать лет назад. Тогда она была признательна Мелу за то, что он сумел организовать и наладить жизнь в трудную для нeё пору. Часто никто так не нуждается в друзьях, как кинозвезда, у которой, по мнению большинства, нет ни единой свободной минуты. Профессиональные советы Дотти и его чисто человеческое внимание стали для Одри мощной поддержкой.
Жизнь научила Одри быть осторожной с людьми, которые «подходят слишком близко», в особенности с «поклонниками кино». «Он такой жизнерадостный и энергичный человек, - говорила она о Дотти. - И совершенно очевидно, что, когда я поближе с ним познакомилась, я поняла, какой он думающий и глубоко чувствующий человек».
Из-за развода с Мелом она многое потеряла, но все eщё оставалась достаточно богатой женщиной. Дотти явно не принадлежал к охотникам за богатством. Он был привлекательный мужчина, уверенный в своей способности очаровать кого угодно и кого угодно утешить. Его любовь к светской жизни Рима составляла часть «лечения» Одри. Это помогало облегчить приступы депрессии у нее. Ее интуиция, которую обостряет актерская профессия, подсказывала Одри, что Андреа Дотти невозможно обвинить ни в лицемерии, ни в самовозвеличивании. Он «прошел» eё тест.
Поразило сходство биографии Дотти с eё собственной. Его семья принадлежала к числу известных католических семейств. Родители Дотти развелись. Мать Андреа была графиней, а мать Одри - баронессой. Его отчим - известный журналист, его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94