Она попросила, чтобы в этот день ей разрешили пораньше уйти домой, и позже признавалась, что чувствовала себя как ребенок, провалившийся на экзамене. В тот вечер она умоляла Джека Л. Уорнера разрешить ей сделать новую запись песен, «на этот раз у меня все получится». Уорнер резко возразил ей, что в смете фильма нет статьи на перезапись песен. Она запротестовала, сказав, что это должно быть предусмотрено. Нет, ответили ей, деньги были потрачены на запись песен в исполнении Марии Никсон. Итак, решение, оказывается, было принято в самом начале! Ей просто позволили тешить себя ложной надеждой, что остается шанс самой озвучить свои песенные номера. «Одри, - сказал Джек Л. Уорнер, - за миллион долларов вы можете спеть и другие песни. У нас не может быть никаких личных пристрастий». В самом деле, никаких. Обычный голливудский стиль решения проблем.
Съемки «Моей прекрасной леди» Одри закончила за несколько дней до Рождества 1963 года. Но, вместо того чтобы погрузиться в покой и уют Бургенштока, она, отдохнув несколько недель, последовала за мужем из Франции в Италию и Испанию, где Мел выступал в качестве продюсера или режиссёpа в трех фильмах, снимавшихся один за другим. Клятва не разлучаться все eщё сохраняла силу, но теперь уже ценою душевного спокойствия Одри. Она решила при любых условиях сохранить брак и потому «сдерживала все в себе» и «не взрывалась».
Все эти месяцы она была ассистенткой сценаристов, доверенным лицом продюсера, иногда даже наставницей молодых участников съемочной группы. Все эти обязанности Одри исполняла с удивительной добросовестностью. Она хотела быть как можно ближе к Мелу, ведь «он так требователен к себе… Я полагала, что, если я просто буду рядом, я уже только этим смогу помочь ему». У фильма «Эль Греко», в котором Мел играл главную роль, был продюсером и автором музыки, возникли трудности с прокатом в ряде стран. Гости, видевшие, как Одри выполняет различные поручения в ходе съемок фильмов Мела, отмечали, что она «работает на автопилоте». Привязанность Мела к Испании и ко всему испанскому с годами усиливалась - свою роль, вероятно, играли и кубинские предки со стороны отца. Когда они с Одри заговорили о том, что надо где-то обосноваться окончательно, выбор Мела был однозначен - Испания. Но Одри это не устраивало.
На 23 октября 1964 года была назначена премьера «Моей прекрасной леди» в Нью-Йорке. То, что песни Одри исполняет Марни Никсон, в Голливуде было известно всем. Этим не замедлила воспользоваться кинопресса. Руководство студии «Уорнер Бразерс» вынуждено было сделать заявление, которое - по ошибке или намеренно - создавало впечатление, что голос Одри звучит в половине песенных номеров Элизы. Это было возмутительное преувеличение. Оно вызвало негодующий отклик мужа Марни Никсон. Он заявил, что его жена исполняет «практически 99 процентов всех музыкальных номеров Элизы».
Премьера «Моей прекрасной леди» собрала избранную аудиторию со всех концов света, страстно желающую увидеть собственными глазами, насколько экранизация выдерживает сравнение со спектаклем (а Одри Хепберн - с Джулией Эндрюс). От этой элиты зависели громадные вложения студии «Уорнер Бразерс» - 15-16 миллионов долларов - в этот фильм, делавшие «Мою прекрасную леди» самым дорогим мюзиклом в истории кино. Начальные сцены фильма, где Элиза, «растоптанный капустный лист», как называет eё профессор Хиггинс, воркует на своем диалекте «кокни», «словно зобатый голубь», настолько противоречили привычному образу Хепберн, что в зрительном зале возникла неприятная напряженная тишина. Характерная для Одри романтичность здесь сменилась неопрятным видом, грязным лицом, вульгарными гримасами и необычными лающими интонациями Элизы. Эту девушку можно было пожалеть, но не воспользоваться eё слабостью. Ист-эндский акцент Одри был груб, но не убедителен. По сравнению с «книжным червем» из Гринич Виллидж, который без особого усилия вызывает любовь и симпатии своим жалобным видом в «Смешной мордашке», Элиза в исполнении Одри создавала неприятное впечатление куклы, которую дергают за нитки. И только когда Элиза отбрасывает свой простонародный акцент, фильм преображается, словно по мановению волшебной палочки, и вместе с ним преображается Элиза. Автор этих строк помнит почти физически ощутимый восторг, прошедший по залу. и взрыв аплодисментов почти со всеобщим вздохом облегчения - когда Элиза порхает по дому Хиггинса, как только что вылупившаяся из куколки бабочка, которая нежится в лучах восхищения своего наставника. Но всё-таки на глубинном уровне это преображение воплощено пением Марни Никсон, что действует, возможно, сильнее, чем та зримая радость, которую Одри излучает с такой энергией и силой. С этого момента и фильм, и Одри становятся все лучше и лучше.
Лернер и Лоу не ввели в сценарий те сцены, которые показали бы, как постепенно шлифуется личность Элизы. Зато собственная личность Одри заполняет этот сюжетный пробел. И делает это с истинным совершенством. Именно здесь мы понимаем, что Одри Хепберн, исполняющая главную роль в фильме, действительно заслужила свой миллионный гонорар до последнего цента. После своего триумфального вечера Элиза ощущает духовную пустоту. Она понимает, что не сумела завоевать любви и уважения своего зануды-преподавателя, который думает только о выигранном пари, а не о женщине, сделавшей этот выигрыш возможным. Одри великолепно и безупречно передает это сложное сочетание гордости, чувства собственного достоинства, глубокого разочарования и уязвленного самолюбия. Это одна из лучших сцен, когда-либо ею сыгранных.
Зрители премьерного показа, отправляясь на организованные студией «Уорнер Бразерс» приемы и вечеринки, были полны уверенности, что фильм получит целую охапку «Оскаров».
Действительно, он получил двенадцать номинаций. Но среди награжденных не было Одри. Ее отвергли актеры в Академии Киноискусства, выразив свое коллективное неудовольствие, направленное не столько против нее, сколько против Джека Л. Уорнера и студии, которые не взяли на роль Элизы Джулию Эндрюс.
До Одри эта новость дошла в феврале 1965 года. Она никак не выказала своей обиды, поздравила Джулию Эндрюс с номинацией за «Мэри Поппинс» и пожелала ей удачи в соревновании за «Оскара».
Однофамилица Одри, Кэтрин Хепберн, восемь раз выдвигавшаяся на «Оскара» (и получившая его один раз), прислала ей утешительную телеграмму: «Не печалься. Когда-нибудь ты получишь второго за роль, которая не стоит того».
А «за кулисами» в Бургенштоке разворачивалась мучительная драма, определенным образом связанная и с тем, что Одри не оказалась в числе претендентов на «Оскара». Ее сотрудничество с Генри Роджерсом, ответственным за связь Одри с прессой и общественностью, завершилось через несколько месяцев после того, как она закончила работу над «Моей прекрасной леди» и вернулась в Швейцарию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Съемки «Моей прекрасной леди» Одри закончила за несколько дней до Рождества 1963 года. Но, вместо того чтобы погрузиться в покой и уют Бургенштока, она, отдохнув несколько недель, последовала за мужем из Франции в Италию и Испанию, где Мел выступал в качестве продюсера или режиссёpа в трех фильмах, снимавшихся один за другим. Клятва не разлучаться все eщё сохраняла силу, но теперь уже ценою душевного спокойствия Одри. Она решила при любых условиях сохранить брак и потому «сдерживала все в себе» и «не взрывалась».
Все эти месяцы она была ассистенткой сценаристов, доверенным лицом продюсера, иногда даже наставницей молодых участников съемочной группы. Все эти обязанности Одри исполняла с удивительной добросовестностью. Она хотела быть как можно ближе к Мелу, ведь «он так требователен к себе… Я полагала, что, если я просто буду рядом, я уже только этим смогу помочь ему». У фильма «Эль Греко», в котором Мел играл главную роль, был продюсером и автором музыки, возникли трудности с прокатом в ряде стран. Гости, видевшие, как Одри выполняет различные поручения в ходе съемок фильмов Мела, отмечали, что она «работает на автопилоте». Привязанность Мела к Испании и ко всему испанскому с годами усиливалась - свою роль, вероятно, играли и кубинские предки со стороны отца. Когда они с Одри заговорили о том, что надо где-то обосноваться окончательно, выбор Мела был однозначен - Испания. Но Одри это не устраивало.
На 23 октября 1964 года была назначена премьера «Моей прекрасной леди» в Нью-Йорке. То, что песни Одри исполняет Марни Никсон, в Голливуде было известно всем. Этим не замедлила воспользоваться кинопресса. Руководство студии «Уорнер Бразерс» вынуждено было сделать заявление, которое - по ошибке или намеренно - создавало впечатление, что голос Одри звучит в половине песенных номеров Элизы. Это было возмутительное преувеличение. Оно вызвало негодующий отклик мужа Марни Никсон. Он заявил, что его жена исполняет «практически 99 процентов всех музыкальных номеров Элизы».
Премьера «Моей прекрасной леди» собрала избранную аудиторию со всех концов света, страстно желающую увидеть собственными глазами, насколько экранизация выдерживает сравнение со спектаклем (а Одри Хепберн - с Джулией Эндрюс). От этой элиты зависели громадные вложения студии «Уорнер Бразерс» - 15-16 миллионов долларов - в этот фильм, делавшие «Мою прекрасную леди» самым дорогим мюзиклом в истории кино. Начальные сцены фильма, где Элиза, «растоптанный капустный лист», как называет eё профессор Хиггинс, воркует на своем диалекте «кокни», «словно зобатый голубь», настолько противоречили привычному образу Хепберн, что в зрительном зале возникла неприятная напряженная тишина. Характерная для Одри романтичность здесь сменилась неопрятным видом, грязным лицом, вульгарными гримасами и необычными лающими интонациями Элизы. Эту девушку можно было пожалеть, но не воспользоваться eё слабостью. Ист-эндский акцент Одри был груб, но не убедителен. По сравнению с «книжным червем» из Гринич Виллидж, который без особого усилия вызывает любовь и симпатии своим жалобным видом в «Смешной мордашке», Элиза в исполнении Одри создавала неприятное впечатление куклы, которую дергают за нитки. И только когда Элиза отбрасывает свой простонародный акцент, фильм преображается, словно по мановению волшебной палочки, и вместе с ним преображается Элиза. Автор этих строк помнит почти физически ощутимый восторг, прошедший по залу. и взрыв аплодисментов почти со всеобщим вздохом облегчения - когда Элиза порхает по дому Хиггинса, как только что вылупившаяся из куколки бабочка, которая нежится в лучах восхищения своего наставника. Но всё-таки на глубинном уровне это преображение воплощено пением Марни Никсон, что действует, возможно, сильнее, чем та зримая радость, которую Одри излучает с такой энергией и силой. С этого момента и фильм, и Одри становятся все лучше и лучше.
Лернер и Лоу не ввели в сценарий те сцены, которые показали бы, как постепенно шлифуется личность Элизы. Зато собственная личность Одри заполняет этот сюжетный пробел. И делает это с истинным совершенством. Именно здесь мы понимаем, что Одри Хепберн, исполняющая главную роль в фильме, действительно заслужила свой миллионный гонорар до последнего цента. После своего триумфального вечера Элиза ощущает духовную пустоту. Она понимает, что не сумела завоевать любви и уважения своего зануды-преподавателя, который думает только о выигранном пари, а не о женщине, сделавшей этот выигрыш возможным. Одри великолепно и безупречно передает это сложное сочетание гордости, чувства собственного достоинства, глубокого разочарования и уязвленного самолюбия. Это одна из лучших сцен, когда-либо ею сыгранных.
Зрители премьерного показа, отправляясь на организованные студией «Уорнер Бразерс» приемы и вечеринки, были полны уверенности, что фильм получит целую охапку «Оскаров».
Действительно, он получил двенадцать номинаций. Но среди награжденных не было Одри. Ее отвергли актеры в Академии Киноискусства, выразив свое коллективное неудовольствие, направленное не столько против нее, сколько против Джека Л. Уорнера и студии, которые не взяли на роль Элизы Джулию Эндрюс.
До Одри эта новость дошла в феврале 1965 года. Она никак не выказала своей обиды, поздравила Джулию Эндрюс с номинацией за «Мэри Поппинс» и пожелала ей удачи в соревновании за «Оскара».
Однофамилица Одри, Кэтрин Хепберн, восемь раз выдвигавшаяся на «Оскара» (и получившая его один раз), прислала ей утешительную телеграмму: «Не печалься. Когда-нибудь ты получишь второго за роль, которая не стоит того».
А «за кулисами» в Бургенштоке разворачивалась мучительная драма, определенным образом связанная и с тем, что Одри не оказалась в числе претендентов на «Оскара». Ее сотрудничество с Генри Роджерсом, ответственным за связь Одри с прессой и общественностью, завершилось через несколько месяцев после того, как она закончила работу над «Моей прекрасной леди» и вернулась в Швейцарию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94