— И танцуете так грациозно, так пластично. Замечательно поставленный танец.
Синди недоверчиво посмотрела на нее, потом на Грегори.
— Ты слышал?
Энн нахмурилась:
— Я сказала это совершенно искренне…
— И это очень приятно. Так приятно, — воскликнула Синди. — Я не привыкла к таким лестным отзывам, потому что чаще всего…
— Чаще всего, — сухо вставил Грегори, — комментируя ее танец, прибегают к словам на буквы «ж» и «с».
— Сиськи и жопа, — пробормотала Синди, словно Энн было трудно догадаться.
— Что ж, — заметила Энн, — это тоже может быть целомудренно.
Синди рассмеялась:
— Джон всегда говорил, что вы очень милая и талантливая. А теперь я вижу, что вы… вы еще и страшно преданная. У вас, должно быть, жутко болит за него душа. Как бы я хотела, чтобы мы могли вам помочь.
— Я решил завтра отвести ее к Маме Лили Маэ, — сказал Грегори.
— В Дельту?! — удивилась Синди.
— А почему бы и нет?
— О, ну просто потому, что… Я хочу сказать, что кому-то все это может показаться глупостью — гадание по костям, принесение цыплят в жертву и все такое… — Она снова улыбнулась, но улыбка тут же сошла с ее лица: посмотрев куда-то за спину Энн, она смертельно побледнела. Энн резко повернулась на своем высоком табурете и увидела того, кто так напугал Синди.
Подошедший сзади мужчина был высок, строен и мускулист, элегантно одет — темный пиджак и трикотажная серая рубашка. Кожа его отливала медью, а глаза были почти изумрудными. Неповторимая и поразительная внешность — волнующая, завораживающая. Подходя к Энн, он улыбался.
— Миссис Марсел, — голос был низкий, красиво вибрирующий, — добро пожаловать в «Аннабеллу».
— Вы знаете мое имя?
— Большинство новоорлеанцев знают теперь ваше имя. Ваша фотография была в газетах.
— Ах да. А вы, сэр…
— Энн Марсел — Хэрри Дюваль, хозяин «Аннабеллы», — представил их друг другу Грегори.
— Мы все здесь глубоко взволнованы последними событиями, вы же понимаете. — Его слова не казались банальными благодаря невероятному обаянию, которое излучал этот человек.
— Разумеется, — ответила Энн. — Если вам неприятно мое присутствие здесь…
— Напротив, мы очень рады вас видеть. Ваш бывший муж часто рассказывал о вас с большой теплотой и восхищением. Он мало кому поверял свои планы, когда впервые пришел сюда, к дамам и ко мне, собираясь писать свои портреты. Мы очень огорчены, миссис Марсел, и не можем поверить в то, что случилось. Здесь все очень любили Джину, и вот ее нет. Невероятно то, что говорят о Джоне Марселе, но…
— Он этого не делал, — перебила его Энн.
Дюваль сделал удивленное лицо, так же как Синди незадолго до того, когда Энн заявила ей о невиновности Джона.
— Полиция узнала что-то новое, миссис Марсел?
Не был ли его голос чуть-чуть слишком взволнованным? Словно он испугался, что Джон может оказаться непричастным. Синди ведь тоже встревожилась. Может, хотя и говорят, что хорошо относятся к Джону, они хотят, чтобы он оказался виновным?
Потому что в этом случае настоящий убийца не будет пойман и тогда никому из них не грозит опасность.
И перестанут искать виноватого.
Глядя прямо на Хэрри Дюваля, она медленно покачала головой.
— Полиция в своих выводах основывается на косвенных уликах, а я опираюсь на знание характера Джона.
— Ему повезло, что у него есть вы. Это редкость, такие взаимоотношения, не так ли?
— Не думаю, что дружба такая уж редкая вещь.
— Почему вы пришли сюда? — словно бы невзначай спросил Дюваль.
— Из-за портретов, — быстро сказала она. — Мне хотелось увидеть, что же вдохновило Джона на такие прекрасные работы. Теперь знаю: танец, который я видела, восхитителен.
— Да, у меня лучшие музыканты и очень талантливые танцовщицы и танцоры. Мало кто понимает, что подобного рода танец может, как и все в мире, быть изысканным, исполненным вкуса. — Он неожиданно рассмеялся, и его глаза засверкали. — Я не хочу сказать, что мы не стремимся к соблазнительности, к тому, чтобы затрагивать чувства, щекотать их, возбуждать… нет, мы ставим и такую цель. Но человеческое тело прекрасно и может служить красивым инструментом. Посмотрите на тех, кто сидит вокруг, и вы поймете, что чувственность свойственна всем.
— Это необычное место, — призналась Энн.
Он задорно подмигнул ей.
— А я утверждаю, что вы — необычная женщина, раз не побоялись войти в логово шлюх и воров, чтобы спасти своего друга! — Он махнул рукой барменше: — Выпивку всем за счет заведения. — Хэрри продолжал изучать Энн, улыбка не сходила с его лица. — Я бы хотел, чтобы вы здесь поработали, миссис Марсел. Уверен, что из вас получилась бы бесподобная танцовщица.
— А знаете, у вас действительно получилось бы, — подтвердила Синди.
Энн со смехом затрясла головой:
— Я слишком стара, у меня плохая координация и многое другое.
— Вы совершенно не правы, — возразила Синди. — За пару часов я обучила бы вас дюжине основных движений. Хотите попробовать?
— Я…
— Слишком экзотично для вас, миссис Марсел? — Дюваль пересел чуть ближе, глядя в его мерцающие глаза Энн почувствовала, будто окунается в странное, всепоглощающее пламя. Он двигался по-кошачьи ловко и уверенно. Как будто охотится на меня, подумала Энн.
— Мистер Дюваль, я уверена, что упустила время, когда могла научиться…
— Ах, дорогая моя миссис Марсел, время отступает перед тем, что истинно эротично, что возбуждает нас, влечет… так же, как отступает оно перед любовью, перед нашим желанием любить.
Синди рассмеялась:
— Он хочет сказать, что мы в любом возрасте стремимся выглядеть сексуально, а разве не так? Почти каждая женщина хочет быть сексуально привлекательной хотя бы для одного мужчины.
— Посмотрим, — пробормотала Энн. Она почувствовала себя так, словно кончики ее пальцев прикоснулись к раскаленной плите.
Дюваль взял ее руку в свою.
— Ну тогда возвращайтесь к нам в любом другом качестве. Если не желаете испытать свое тело в истинном искусстве танца, может быть, поработаете красками как художница? Приходите со своими кистями. Продолжите то, что делал ваш муж. Простите меня, — сказал он вдруг, — я вижу друга, с которым мне необходимо поговорить.
Он смотрел на только что вошедшего и наблюдавшего за танцорами белого мужчину. Оркестр исполнял что-то в «ритмах джунглей», и рыжеволосая красотка в леопардовых лоскутках скользила вверх и вниз по одному из шестов. Однако мужчина был гораздо интереснее, особенно для художницы, чем женщина на сцене. Высокий, в костюме от Версаче, который с элегантной небрежностью сидел на нем так, словно он в нем родился, с блестящими темными волосами и тонкими чертами лица европейского аристократа. Он был красив, хотя что-то в его облике вызвало в памяти Энн слово «жиголо».
— Жак Морэ, — прошептал ей на ухо Грегори.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Синди недоверчиво посмотрела на нее, потом на Грегори.
— Ты слышал?
Энн нахмурилась:
— Я сказала это совершенно искренне…
— И это очень приятно. Так приятно, — воскликнула Синди. — Я не привыкла к таким лестным отзывам, потому что чаще всего…
— Чаще всего, — сухо вставил Грегори, — комментируя ее танец, прибегают к словам на буквы «ж» и «с».
— Сиськи и жопа, — пробормотала Синди, словно Энн было трудно догадаться.
— Что ж, — заметила Энн, — это тоже может быть целомудренно.
Синди рассмеялась:
— Джон всегда говорил, что вы очень милая и талантливая. А теперь я вижу, что вы… вы еще и страшно преданная. У вас, должно быть, жутко болит за него душа. Как бы я хотела, чтобы мы могли вам помочь.
— Я решил завтра отвести ее к Маме Лили Маэ, — сказал Грегори.
— В Дельту?! — удивилась Синди.
— А почему бы и нет?
— О, ну просто потому, что… Я хочу сказать, что кому-то все это может показаться глупостью — гадание по костям, принесение цыплят в жертву и все такое… — Она снова улыбнулась, но улыбка тут же сошла с ее лица: посмотрев куда-то за спину Энн, она смертельно побледнела. Энн резко повернулась на своем высоком табурете и увидела того, кто так напугал Синди.
Подошедший сзади мужчина был высок, строен и мускулист, элегантно одет — темный пиджак и трикотажная серая рубашка. Кожа его отливала медью, а глаза были почти изумрудными. Неповторимая и поразительная внешность — волнующая, завораживающая. Подходя к Энн, он улыбался.
— Миссис Марсел, — голос был низкий, красиво вибрирующий, — добро пожаловать в «Аннабеллу».
— Вы знаете мое имя?
— Большинство новоорлеанцев знают теперь ваше имя. Ваша фотография была в газетах.
— Ах да. А вы, сэр…
— Энн Марсел — Хэрри Дюваль, хозяин «Аннабеллы», — представил их друг другу Грегори.
— Мы все здесь глубоко взволнованы последними событиями, вы же понимаете. — Его слова не казались банальными благодаря невероятному обаянию, которое излучал этот человек.
— Разумеется, — ответила Энн. — Если вам неприятно мое присутствие здесь…
— Напротив, мы очень рады вас видеть. Ваш бывший муж часто рассказывал о вас с большой теплотой и восхищением. Он мало кому поверял свои планы, когда впервые пришел сюда, к дамам и ко мне, собираясь писать свои портреты. Мы очень огорчены, миссис Марсел, и не можем поверить в то, что случилось. Здесь все очень любили Джину, и вот ее нет. Невероятно то, что говорят о Джоне Марселе, но…
— Он этого не делал, — перебила его Энн.
Дюваль сделал удивленное лицо, так же как Синди незадолго до того, когда Энн заявила ей о невиновности Джона.
— Полиция узнала что-то новое, миссис Марсел?
Не был ли его голос чуть-чуть слишком взволнованным? Словно он испугался, что Джон может оказаться непричастным. Синди ведь тоже встревожилась. Может, хотя и говорят, что хорошо относятся к Джону, они хотят, чтобы он оказался виновным?
Потому что в этом случае настоящий убийца не будет пойман и тогда никому из них не грозит опасность.
И перестанут искать виноватого.
Глядя прямо на Хэрри Дюваля, она медленно покачала головой.
— Полиция в своих выводах основывается на косвенных уликах, а я опираюсь на знание характера Джона.
— Ему повезло, что у него есть вы. Это редкость, такие взаимоотношения, не так ли?
— Не думаю, что дружба такая уж редкая вещь.
— Почему вы пришли сюда? — словно бы невзначай спросил Дюваль.
— Из-за портретов, — быстро сказала она. — Мне хотелось увидеть, что же вдохновило Джона на такие прекрасные работы. Теперь знаю: танец, который я видела, восхитителен.
— Да, у меня лучшие музыканты и очень талантливые танцовщицы и танцоры. Мало кто понимает, что подобного рода танец может, как и все в мире, быть изысканным, исполненным вкуса. — Он неожиданно рассмеялся, и его глаза засверкали. — Я не хочу сказать, что мы не стремимся к соблазнительности, к тому, чтобы затрагивать чувства, щекотать их, возбуждать… нет, мы ставим и такую цель. Но человеческое тело прекрасно и может служить красивым инструментом. Посмотрите на тех, кто сидит вокруг, и вы поймете, что чувственность свойственна всем.
— Это необычное место, — призналась Энн.
Он задорно подмигнул ей.
— А я утверждаю, что вы — необычная женщина, раз не побоялись войти в логово шлюх и воров, чтобы спасти своего друга! — Он махнул рукой барменше: — Выпивку всем за счет заведения. — Хэрри продолжал изучать Энн, улыбка не сходила с его лица. — Я бы хотел, чтобы вы здесь поработали, миссис Марсел. Уверен, что из вас получилась бы бесподобная танцовщица.
— А знаете, у вас действительно получилось бы, — подтвердила Синди.
Энн со смехом затрясла головой:
— Я слишком стара, у меня плохая координация и многое другое.
— Вы совершенно не правы, — возразила Синди. — За пару часов я обучила бы вас дюжине основных движений. Хотите попробовать?
— Я…
— Слишком экзотично для вас, миссис Марсел? — Дюваль пересел чуть ближе, глядя в его мерцающие глаза Энн почувствовала, будто окунается в странное, всепоглощающее пламя. Он двигался по-кошачьи ловко и уверенно. Как будто охотится на меня, подумала Энн.
— Мистер Дюваль, я уверена, что упустила время, когда могла научиться…
— Ах, дорогая моя миссис Марсел, время отступает перед тем, что истинно эротично, что возбуждает нас, влечет… так же, как отступает оно перед любовью, перед нашим желанием любить.
Синди рассмеялась:
— Он хочет сказать, что мы в любом возрасте стремимся выглядеть сексуально, а разве не так? Почти каждая женщина хочет быть сексуально привлекательной хотя бы для одного мужчины.
— Посмотрим, — пробормотала Энн. Она почувствовала себя так, словно кончики ее пальцев прикоснулись к раскаленной плите.
Дюваль взял ее руку в свою.
— Ну тогда возвращайтесь к нам в любом другом качестве. Если не желаете испытать свое тело в истинном искусстве танца, может быть, поработаете красками как художница? Приходите со своими кистями. Продолжите то, что делал ваш муж. Простите меня, — сказал он вдруг, — я вижу друга, с которым мне необходимо поговорить.
Он смотрел на только что вошедшего и наблюдавшего за танцорами белого мужчину. Оркестр исполнял что-то в «ритмах джунглей», и рыжеволосая красотка в леопардовых лоскутках скользила вверх и вниз по одному из шестов. Однако мужчина был гораздо интереснее, особенно для художницы, чем женщина на сцене. Высокий, в костюме от Версаче, который с элегантной небрежностью сидел на нем так, словно он в нем родился, с блестящими темными волосами и тонкими чертами лица европейского аристократа. Он был красив, хотя что-то в его облике вызвало в памяти Энн слово «жиголо».
— Жак Морэ, — прошептал ей на ухо Грегори.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72