Слишком сладкого, слишком лимонного, слишком холодного. Шибающего в нос. Скоро он получит новую порцию того же самого (бесплатного, шипучего, шибающего). Но пока ему рано об этом знать. Он держит липкую Ту Руку на отлете.
Чтобы ни к чему не притрагиваться.
Когда Эста допил, Апельсиново-Лимонный Газировщик сказал:
- Кончил? Умничка.
Он забрал пустую бутылку и сплющенную соломинку и отправил Эсту обратно на «Звуки музыки».
Эста осторожно пронес Ту Руку (ладонью кверху, словно держа воображаемый апельсин) сквозь пахнущую маслом для волос темноту. Он протиснулся мимо Публики (убиравшей ноги ктовправоктовлево), мимо Крошки-кочаммы, мимо Рахели (все еще с задранными коленками), мимо Амму (все еще сердитой). Эста сел, по-прежнему держа на весу свой липкий апельсин.
А на экране был капитан фон Трапп. Кристофер Пламмер. Высокомерный. Сухой. Рот как щелочка. Стальное сверло полицейского свистка. Капитан, у которого семеро детей. Чистеньких детишек, похожих на пачку мятных жвачек. Он любил их, хотя делал вид, что не любит. Еще как любил. Он любил ее (Джули Эндрюс), она любила его, они любили детей, дети любили их. Они все любили друг друга. Дети были чистенькие, беленькие, и спали они на перинах из гагачьего пуха. Га. Га. Чьего.
Около дома, где они жили, было озеро и сад, а в доме была широкая лестница, белые двери, белые оконные рамы и занавески с цветочками.
Чистенькие беленькие дети, даже те, кто постарше, боялись грозы. Чтобы их успокоить, Джули Эндрюс укладывала их всех в свою чистенькую постельку и пела им чистенькую песенку о том, что ей нравилось. А нравилось ей вот что:
1) девочки в белых платьицах с голубыми сатиновыми ленточками,
2) дикие гуси в полете с лунным светом на крыльях,
3) ярко начищенные медные котлы,
4) дверные колокольчики, санные бубенчики, шницель с лапшой
5) и т. д.
И тогда в головах у одной двуяйцовой парочки, сидящей среди публики в кинотеатре «Абхилаш», возникли некоторые вопросы, требующие ответа, как-то:
а) А трясет ли ногой капитан фон Трапп?
Нет, не трясет.
б) А выдувает ли капитан фон Трапп слюну пузырями? Да или нет?
Нет, никоим образом.
в) А гогочет ли он?
И не думает.
Ах, капитан фон Трапп, капитан фон Трапп, смогли бы вы полюбить малыша с апельсином в руке, сидящего в полном запахов зале?
Он только что держал в руке су-су Апельсиново-Лимонного Газировщика, но все-таки смогли бы вы его полюбить?
А его сестричку-двойняшку? С задранными коленками, фонтанчиком и «токийской любовью»? Смогли бы вы полюбить ее тоже?
У капитана фон Траппа имелись кое-какие встречные вопросы.
а) А какие они дети? Чистенькие? Беленькие?
Нет. (А вот Софи-моль - да. )
б) А выдувают ли они слюну пузырями?
Да. (А вот Софи-моль - нет. )
в) А трясут ли они ногами? Как канцеляристы?
Да. (А вот Софи-моль - нет. )
г) А держали ли они в руке, вместе или поодиночке, су-су чужого человека?
Н… ннда. (А вот Софи-моль - нет. )
- В таком случае извините, - сказал капитан фон Трапп. - Об этом не мо жет быть и речи. Я не могу их любить. Я не могу быть их Баба. Нет-нет.
Капитан фон Трапп не смог бы.
Эста уронил голову на колени.
- В чем дело? - спросила Амму. - Если ты опять решил кукситься, поедешь домой. Сядь прямо, пожалуйста. И смотри. Для этого тебя сюда привели.
Допивай.
Смотри фильм.
Сколько бедных, которым не на что.
Везет богатенькому. Ни забот ни хлопот.
Эста сел прямо и стал смотреть. Живот подступил к горлу. Вздымающееся, кренящееся, тинисто-зеленое, набухающе-водное, морское, плывущее, бездонно-тяжелодонное ощущение.
- Амму, - позвал он.
- Ну ЧТО еще? - Шипящее, хлещущее ЧТО.
- Мне рвотно, - сказал Эста.
- Просто подташнивает или хочется? - Голос Амму стал озабоченным.
- Не знаю.
- Давай выйдем, попробуешь, - сказала Амму. - Тебе полегчает.
- Давай, - сказал Эста. Давай? Давай.
- Куда это вы? - поинтересовалась Крошка-кочамма.
- Эста попробует облегчить желудок, - объяснила Амму.
- Куда это вы? - спросила Рахель.
- Мне рвотно, - сказал Эста.
- Можно я выйду посмотрю?
- Нет, - сказала Амму.
Опять мимо Публики (ноги ктовправоктовлево). Тогда - чтобы петь. Теперь - чтобы попробовать облегчить желудок. На выход через ВЫХОД. За дверью, в мраморном фойе, Апельсиново-Лимонный Газировщик ел конфету. Она ходила по его щеке желваком. Он издавал мягкие сосущие звуки, как вытекающая из умывальника вода. На прилавке валялась зеленая обертка с надписью «Парри». Он мог есть конфеты бесплатно. У него было несколько тускло-прозрачных емкостей с разными конфетами. Он вытирал мраморный прилавок тряпкой грязного цвета, которую держал волосатой, опоясанной часами рукой. Когда он увидел светящуюся женщину с полированными плечами, ведущую за руку мальчика, по его лицу пробежала тень. Потом он улыбнулся своей клавишной улыбкой.
- На выход, так рано? - спросил он.
У Эсты уже началась отрыжка. Амму ввела его, как слепого, в ЕЕ умывальную комнату Яруса Принцессы.
Он повис в воздухе, стиснутый между нечистым умывальником и телом Амму. С болтающимися ногами. На умывальнике имелись железные краны и ржавые пятна. Еще там была коричневая паутинная сеть тоненьких трещин, похожая на карту большого, замысловатого города.
Эсту сотрясали спазмы, но наружу ничего не выходило. Только мысли. Они выплывали из него и вплывали обратно. Амму не могла их видеть. Они нависали над Умывальным Городом, как дождевые тучи. Но умывальный люд - мужчины, женщины - занимался своими обычными умывальными делами. Взад-вперед сновали умывальные машины и умывальные автобусы. Умывальная Жизнь продолжалась.
- Нет? - спросила Амму.
- Нет, - ответил Эста.
Нет? Нет.
- Тогда умой лицо, - сказала Амму. - От воды всегда лучше. Умой лицо, а потом пойдешь выпьешь лимонной газировки.
Эста умыл лицо, и руки, и лицо, и руки. Его ресницы намокли и слиплись.
Апельсиново-Лимонный Газировщик сложил зеленую конфетную обертку и пригладил сгиб остроконечным ногтем большого пальца. Потом прихлопнул муху свернутым в трубку журналом. Аккуратно смахнул ее с прилавка на пол. Там она лежала на спинке и дрыгала слабенькими ножками.
- Милый какой, - сказал он Амму. - Поет - заслушаешься.
- Мой сын, - сказала Амму.
- Правда? - удивился Апельсиново-Лимонный Газировщик и уставился на Амму зубами. - Уже? Вы такая молоденькая!
- Ему что-то нехорошо, - сказала Амму. - Я думаю, от холодного питья полегчает.
- Конечно, - сказал Газировщик. - Конечно-конечно. Апельсинлимон? Лимонапельсин?
Страшные, мерзостные слова.
- Спасибо, мне не хочется. - Эста поглядел на Амму. Тинисто-зеленый, плывущий, бездонно-тяжелодонный.
- А вам? - обратился к Амму Апельсиново-Лимонный Газировщик. - Кокаколафанта? Мороженое? Розовое молоко?
- Нет. Мне ничего. Спасибо, - сказала Амму. Светящаяся женщина с упругими ямочками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Чтобы ни к чему не притрагиваться.
Когда Эста допил, Апельсиново-Лимонный Газировщик сказал:
- Кончил? Умничка.
Он забрал пустую бутылку и сплющенную соломинку и отправил Эсту обратно на «Звуки музыки».
Эста осторожно пронес Ту Руку (ладонью кверху, словно держа воображаемый апельсин) сквозь пахнущую маслом для волос темноту. Он протиснулся мимо Публики (убиравшей ноги ктовправоктовлево), мимо Крошки-кочаммы, мимо Рахели (все еще с задранными коленками), мимо Амму (все еще сердитой). Эста сел, по-прежнему держа на весу свой липкий апельсин.
А на экране был капитан фон Трапп. Кристофер Пламмер. Высокомерный. Сухой. Рот как щелочка. Стальное сверло полицейского свистка. Капитан, у которого семеро детей. Чистеньких детишек, похожих на пачку мятных жвачек. Он любил их, хотя делал вид, что не любит. Еще как любил. Он любил ее (Джули Эндрюс), она любила его, они любили детей, дети любили их. Они все любили друг друга. Дети были чистенькие, беленькие, и спали они на перинах из гагачьего пуха. Га. Га. Чьего.
Около дома, где они жили, было озеро и сад, а в доме была широкая лестница, белые двери, белые оконные рамы и занавески с цветочками.
Чистенькие беленькие дети, даже те, кто постарше, боялись грозы. Чтобы их успокоить, Джули Эндрюс укладывала их всех в свою чистенькую постельку и пела им чистенькую песенку о том, что ей нравилось. А нравилось ей вот что:
1) девочки в белых платьицах с голубыми сатиновыми ленточками,
2) дикие гуси в полете с лунным светом на крыльях,
3) ярко начищенные медные котлы,
4) дверные колокольчики, санные бубенчики, шницель с лапшой
5) и т. д.
И тогда в головах у одной двуяйцовой парочки, сидящей среди публики в кинотеатре «Абхилаш», возникли некоторые вопросы, требующие ответа, как-то:
а) А трясет ли ногой капитан фон Трапп?
Нет, не трясет.
б) А выдувает ли капитан фон Трапп слюну пузырями? Да или нет?
Нет, никоим образом.
в) А гогочет ли он?
И не думает.
Ах, капитан фон Трапп, капитан фон Трапп, смогли бы вы полюбить малыша с апельсином в руке, сидящего в полном запахов зале?
Он только что держал в руке су-су Апельсиново-Лимонного Газировщика, но все-таки смогли бы вы его полюбить?
А его сестричку-двойняшку? С задранными коленками, фонтанчиком и «токийской любовью»? Смогли бы вы полюбить ее тоже?
У капитана фон Траппа имелись кое-какие встречные вопросы.
а) А какие они дети? Чистенькие? Беленькие?
Нет. (А вот Софи-моль - да. )
б) А выдувают ли они слюну пузырями?
Да. (А вот Софи-моль - нет. )
в) А трясут ли они ногами? Как канцеляристы?
Да. (А вот Софи-моль - нет. )
г) А держали ли они в руке, вместе или поодиночке, су-су чужого человека?
Н… ннда. (А вот Софи-моль - нет. )
- В таком случае извините, - сказал капитан фон Трапп. - Об этом не мо жет быть и речи. Я не могу их любить. Я не могу быть их Баба. Нет-нет.
Капитан фон Трапп не смог бы.
Эста уронил голову на колени.
- В чем дело? - спросила Амму. - Если ты опять решил кукситься, поедешь домой. Сядь прямо, пожалуйста. И смотри. Для этого тебя сюда привели.
Допивай.
Смотри фильм.
Сколько бедных, которым не на что.
Везет богатенькому. Ни забот ни хлопот.
Эста сел прямо и стал смотреть. Живот подступил к горлу. Вздымающееся, кренящееся, тинисто-зеленое, набухающе-водное, морское, плывущее, бездонно-тяжелодонное ощущение.
- Амму, - позвал он.
- Ну ЧТО еще? - Шипящее, хлещущее ЧТО.
- Мне рвотно, - сказал Эста.
- Просто подташнивает или хочется? - Голос Амму стал озабоченным.
- Не знаю.
- Давай выйдем, попробуешь, - сказала Амму. - Тебе полегчает.
- Давай, - сказал Эста. Давай? Давай.
- Куда это вы? - поинтересовалась Крошка-кочамма.
- Эста попробует облегчить желудок, - объяснила Амму.
- Куда это вы? - спросила Рахель.
- Мне рвотно, - сказал Эста.
- Можно я выйду посмотрю?
- Нет, - сказала Амму.
Опять мимо Публики (ноги ктовправоктовлево). Тогда - чтобы петь. Теперь - чтобы попробовать облегчить желудок. На выход через ВЫХОД. За дверью, в мраморном фойе, Апельсиново-Лимонный Газировщик ел конфету. Она ходила по его щеке желваком. Он издавал мягкие сосущие звуки, как вытекающая из умывальника вода. На прилавке валялась зеленая обертка с надписью «Парри». Он мог есть конфеты бесплатно. У него было несколько тускло-прозрачных емкостей с разными конфетами. Он вытирал мраморный прилавок тряпкой грязного цвета, которую держал волосатой, опоясанной часами рукой. Когда он увидел светящуюся женщину с полированными плечами, ведущую за руку мальчика, по его лицу пробежала тень. Потом он улыбнулся своей клавишной улыбкой.
- На выход, так рано? - спросил он.
У Эсты уже началась отрыжка. Амму ввела его, как слепого, в ЕЕ умывальную комнату Яруса Принцессы.
Он повис в воздухе, стиснутый между нечистым умывальником и телом Амму. С болтающимися ногами. На умывальнике имелись железные краны и ржавые пятна. Еще там была коричневая паутинная сеть тоненьких трещин, похожая на карту большого, замысловатого города.
Эсту сотрясали спазмы, но наружу ничего не выходило. Только мысли. Они выплывали из него и вплывали обратно. Амму не могла их видеть. Они нависали над Умывальным Городом, как дождевые тучи. Но умывальный люд - мужчины, женщины - занимался своими обычными умывальными делами. Взад-вперед сновали умывальные машины и умывальные автобусы. Умывальная Жизнь продолжалась.
- Нет? - спросила Амму.
- Нет, - ответил Эста.
Нет? Нет.
- Тогда умой лицо, - сказала Амму. - От воды всегда лучше. Умой лицо, а потом пойдешь выпьешь лимонной газировки.
Эста умыл лицо, и руки, и лицо, и руки. Его ресницы намокли и слиплись.
Апельсиново-Лимонный Газировщик сложил зеленую конфетную обертку и пригладил сгиб остроконечным ногтем большого пальца. Потом прихлопнул муху свернутым в трубку журналом. Аккуратно смахнул ее с прилавка на пол. Там она лежала на спинке и дрыгала слабенькими ножками.
- Милый какой, - сказал он Амму. - Поет - заслушаешься.
- Мой сын, - сказала Амму.
- Правда? - удивился Апельсиново-Лимонный Газировщик и уставился на Амму зубами. - Уже? Вы такая молоденькая!
- Ему что-то нехорошо, - сказала Амму. - Я думаю, от холодного питья полегчает.
- Конечно, - сказал Газировщик. - Конечно-конечно. Апельсинлимон? Лимонапельсин?
Страшные, мерзостные слова.
- Спасибо, мне не хочется. - Эста поглядел на Амму. Тинисто-зеленый, плывущий, бездонно-тяжелодонный.
- А вам? - обратился к Амму Апельсиново-Лимонный Газировщик. - Кокаколафанта? Мороженое? Розовое молоко?
- Нет. Мне ничего. Спасибо, - сказала Амму. Светящаяся женщина с упругими ямочками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86