- Сочиняешь.
- Я рассказываю свою историю, а верить или не верить - это уже твое дело. Думай что хочешь.
- Дальше.
- Однажды в штате Нью-Мексико я зашел в дорожную забегаловку. На стойке кто-то оставил газету. Так я узнал, что вышла моя книга.
- Ты был удивлен?
- Я бы употребил другое слово.
- Какое же?
- Раздосадован. Расстроен.
- Не понимаю.
- Я был раздосадован, потому что книга дрянь.
- Не автору судить о собственном творчестве.
- Дрянь, можешь мне поверить, как и все, что я написал.
- Отчего ж ты тогда ее не уничтожил?
- Я не мог от нее оторваться. Это, согласись, еще не делает ее хорошей. Ребенок не может оторваться от своих какашек, но это не повод устраивать над ними ритуальные пляски. Отправления организма - личное дело каждого.
- Тогда почему ты взял с Софи обещание показать мне твои рукописи?
- Чтобы ее ублажить. А то ты сам не знаешь! Это был невинный предлог, главной же целью было устроить ее личную жизнь.
- Тебе это удалось.
- Еще бы. Я ведь отправил ее не к первому встречному.
- Ну а рукописи?
- Я был уверен, что ты их выбросишь. Мне не могло прийти в голову, что кто-то воспримет их всерьез.
- Но книга вышла, и что же ты сделал?
- Вернулся в Нью-Йорк. Глупее не придумаешь. Я был выбит из равновесия и немного потерял голову. Эта книга заманила меня обратно, вернула на круги своя. Я уже не мог жить так, словно моих рукописей не существует.
- Я думал, что ты умер.
- А что тебе еще оставалось? Это только укрепило меня в мысли, что Квинн мне больше не помеха. Зато я столкнулся с худшей проблемой. Тогда-то я и написал тебе первое письмо.
- Ты поступил жестоко.
- Я был зол на тебя. Я хотел, чтобы ты страдал. Чтобы ты вместе со мной прошел через все круги ада. Я опустил письмо в почтовый ящик и тут же пожалел об этом.
- Но было уже поздно.
- Да. Поздно.
- И долго ты пробыл в Нью-Йорке?
- Не знаю. Месяцев шесть-восемь.
- На что же ты жил?
- Воровал.
- Ты не хочешь сказать мне правду?
- Я стараюсь, но не все можно рассказать.
- А чем еще ты там занимался?
- Наблюдал за тобой и твоей семьей. Недели три прожил под вашими окнами, ходил за тобой по пятам. Однажды мы столкнулись на улице нос к носу, но ты меня не узнал. Смотрел мне прямо в глаза - и не узнал.
- Ты это сейчас придумал.
- Я, наверно, сильно изменился.
- Нельзя измениться до неузнаваемости.
- Значит, можно. Считай, тебе повезло. Я был готов тебя убить. Во всяком случае, в голове роились кровожадные мысли.
- И что же тебя остановило?
- Я нашел в себе мужество уехать.
- Какое благородство!
- Я не оправдываюсь. Просто рассказываю, как это было.
- Ну и?
- Я снова вышел в море. У меня сохранилась карточка моряка, так что я без труда устроился на греческий сухогруз. Отвратное судно, жуткая команда - как раз то, что мне было нужно, я это заслужил. Индия, Япония - куда мы только не ходили, и за два года я ни разу не сошел на берег. Когда впереди показывался порт, я запирался в кабине. Я не хотел никого видеть, я был живой покойник.
- А в это время я готовился поведать миру историю твоей жизни.
- Ты взялся написать мою биографию?
- Представь себе.
- Это была бы большая ошибка.
- Можешь мне не говорить. Я сам к этому пришел, хоть и не сразу.
- Так вот, однажды мы бросили якорь в Бостоне, и я решил сойти на берег. За два года я скопил кучу денег - хватило бы не на один дом. С тех пор я здесь.
- Ты живешь под чужим именем.
- Шервуд Блэк, прошу любить и жаловать. Для внешнего мира я никто. Из дому не выхожу. Даже женщина, которая два раза в неделю приносит мне все необходимое, меня не видит. Я оставляю для нее на пороге записку и деньги - просто и удобно. За два года ты первый, с кем я разговариваю.
- Тебе никогда не кажется, что ты выжил из ума?
- Вероятно, со стороны это именно так и выглядит, но ты ошибаешься. Даже смешно тратить слова на подобные глупости. Просто у меня, в отличие от многих, другие запросы.
- Ты не находишь, что в этом доме несколько просторно для одного?
- Слишком просторно. С тех пор как я сюда въехал, выше первого этажа я ни разу не поднимайся.
- Зачем же ты его купил?
- Он стоил копейки. И потом, мне понравился адрес.
- Площадь Колумба? - Да.
- Не понимаю.
- Хороший знак. Вернуться в Америку, чтобы открыть для себя площадь имени Колумба. В этом есть своя логика.
- И здесь ты решил умереть.
- Да.
- В твоем первом письме был назван срок - семь лет. У тебя еще год в запасе.
- Я себе уже все доказал, нет смысла откладывать. Я устал. С меня хватит.
- Уж не затем ли ты меня позвал, чтобы я тебя отговорил?
- Ничего подобного. Мне от тебя ничего не нужно.
- Тогда зачем?
- Передать тебе кое-что. В какой-то момент я понял, что должен объясниться. Во всяком случае, попытаться. Я потратил почти полгода, чтобы изложить это на бумаге.
- Я считал, что ты давно ничего не пишешь.
- Это совсем другое. Никакого отношения к моей прежней писанине.
- И где же твой опус?
- За твоей спиной. В чулане, на полу под лестницей. Красная тетрадь.
Я толкнул дверь в чулан и поднял с полу общую тетрадь - двести линованных страниц, скрепленных металлической спиралью. Бегло полистав ее, я увидел, что она до конца исписана знакомым убористым почерком. Даже теми же черными чернилами. Я вернулся обратно.
- И что теперь?
- Забери ее с собой. Прочтешь на досуге.
- А если я не смогу?
- Сохрани для мальчика. Может, прочтет, когда вырастет.
- Ты не вправе обращаться ко мне с такой просьбой.
- Он мой сын.
- Неправда. Он мой сын.
- Не буду настаивать. В сущности, я писал это для тебя.
- А Софи?
- Нет. Ты не должен ей ничего говорить.
- Вот чего я не понимаю.
- Чего именно?
- Как ты мог вот так взять и уйти от нее. Что она тебе плохого сделала?
- Ничего. Она тут ни при чем, да ты и сам знаешь. Просто мне на роду было написано жить не так, как другие.
- И как же?
- Прочтешь в тетради. Любые мои слова только исказят суть.
- Что-нибудь еще?
- Да нет, пожалуй. Мы подошли к концу.
- Ты не выстрелишь в меня, если я сейчас сломаю дверь.
- Не лезь на рожон. Погибнешь ни за грош.
- Я тебя вырублю прежде, чем ты успеешь выстрелить.
- Считай, что я уже покойник. Я принял яд.
- Не верю.
- Ты все равно не сможешь проверить, так это или нет.
- Я вызову полицию. Они взломают дверь и увезут тебя в больницу.
- Если что, я пущу себе пулю в лоб. Все равно будет по-моему.
- Тебя так привлекает смерть?
- Я так долго жил с ней бок о бок, что, кроме нее, у меня ничего не осталось.
Я не знал, что еще сказать. Феншо меня добил. Его дыхание еще звучало у меня в ушах, а мне казалось, что это из меня уходит жизнь.
- Мудак ты, - ничего умнее не пришло мне в голову. - Ну и стреляйся, раз ты такой мудак.
От бессилия я начал молотить кулаками в дверь. Я весь дрожал и с трудом сдерживал слезы.
- Тебе лучше уйти, - произнес он спокойно. - Не вижу смысла продолжать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83