Ходили они в гости к Саше и Сонечке, носили гостинцы Анечке, нянчили Аркашку - Аркашка уже родился и ни во что не вмешивались. Искусственных цветов своих им не предлагали, поскольку вместе со всем народом Сонечка повела борьбу с мещанством, а выходило, что Нина и Дина со своими искусственными цветами - мещанки.
Были они бережливы, трудолюбивы, скромны в желаниях. Но однажды они купили билеты на поезд в мягкий вагон и укатили в вояж, в Батуми, где бывали еще барышнями.
- Там живут турки и греки, - сказали они. - Такие страшные, полуголые, черные мужики.
Умерли они год спустя.
Представляя своих старушек в Батуми, Петров всегда испытывал гордость. Вот они, поигрывая батистовыми зонтами, как шпагами, отважно шагают по базару, и громадные черные мужики, усатые и огненноглазые, склоняются перед ними.
Петров улыбался.
- Рот до ушей, хоть завязочки пришей, - говорила в таких случаях Сонечка. - У нас дети, а твои бабки-вояжерки на что деньги транжирят? Клоунессы. Рассказывать стыдно. Еще советские женщины.
- Они не просто женщины, они Дивьи Люди, - говорил Петров.
Сонечка не знала, что две маленькие клоунессы, воспитывая свое "дитя греха", пророчили ему в жены девушку именно строгую, высокую, статную, и чтобы нога была как дорога в рай. Страстно внушали, что понятие счастья выводится из понятия "честь", как некая целостность. Тетя Нина иногда добавляла со вздохом: "Только женщина может найти свое счастье в бесчестии... Но ты не слушай, Санечка, не слушай старую дуру".
После пляжного пиршества Петров спал крепко и не сразу расслышал стук в раму. Окно комнаты было забрано металлической сеткой, чтобы не залетали в комнату одесские длинные серые комары.
"Ветер, что ли, стучит?" - думал Петров во сне.
После смерти Нины и Дины, последнее время он так их и называл, остался у него букет искусственных хризантем на письменном столе. Чистоплотная Соня принялась как-то их пылесосить, и лепестки всосались в трубу. К тому времени ямочки у Сони со щек исчезли.
Опять постучали в раму.
Петров подошел к окну.
- Александр Иванович, это я, Люба. Пустите переночевать.
Петров попытался было высадить раму. Люба в темноте засмеялась.
- Лучше откройте дверь. Я тихонько пройду босиком.
Петров открыл ей наружную дверь. На ночь ее запирали на задвижку. И чтобы войти во флигель, нужно было кого-нибудь будить.
- Откуда ты знаешь, что дверь запирается? - спросил он.
- Тс-с, - сказала Люба, крадясь по коридору на цыпочках. - Так везде же запирают на ночь.
В комнате Петров спросил:
- Где будешь спать?
- В кровати, - ответила Люба. - Больше ведь негде. Почему у вас нет дивана?
- А я где? - спросил Петров.
- И вы в кровати, - сказала Люба. - Только вы ко мне не приставайте.
- А ты ко мне.
- И я воздержусь.
Люба стащила платье, забралась в постель и вытянулась. Петров улегся на краешек к ней спиной. Она обняла его и положила на него ногу.
- Ты же обещала, - сказал Петров.
- Да ладно вам, - вздохнула Люба.
Петров принес завтрак в комнату. Позавтракали, и он пошел провожать Любу до трамвая. Проходя мимо железной узорчатой ограды, он услышал:
- Дедушка-разбойник! А дедушка-разбойник! - Детские голоса адресовались к нему - чутье подсказало. Но детей видно не было.
Петров подошел к ограде - Люба ждала в сторонке - и, посвистывая, спросил:
- В чем дело?
Из кустов высунулась тоненькая рука. Пальцы были крепко сжаты в кулак.
- Дедушка-разбойник, купи мороженое. - Кулак разжался. На грязной ладошке Петров увидел потный двугривенный.
- Спрячь сейчас же, не оскорбляй. Где мороженое?
- За углом, - сказали из куста. - Нас трое.
- Заметано.
- С кем вы там беседовали? - спросила Люба.
- С детьми, - сказал Петров. Он посадил ее на трамвай (Люба поехала в свое общежитие на проспект Шевченко), купил три стаканчика мороженого, пошел было, но вернулся и купил стаканчик себе.
Он стоял у решетчатой ограды, за которой, наверное, был детский сад, так он думал, и, посвистывая, лизал мороженое.
Из куста высунулись три руки. Петров вложил в них по стаканчику.
- После обеда придешь? - спросили из куста.
- Не смогу, - сказал он. - Иду на грабеж.
- Ой, - сказали в кустах.
Петров объяснил:
- Если разбойник - надо же.
- Надо, - согласились в кустах и тут же нерешительно посоветовали: Можно побриться.
- Ни за что, - сказал Петров. - Скорее умру.
Он доехал до рынка. Купил у кавказца грушу, у одесской колхозницы соленый огурец. И съел их, откусывая то от груши, то от огурца. На рынке ему было весело: там можно было громко говорить и задираться с торговками. Потом он поехал к Женьке Плошкину.
Женьки дома не было, только Ольга, ее папаша и дочка Ленка. При папаше Ольга ходила в брюках.
- Борща? - спросила она.
А Ленка тут же наябедничала на какого-то Юрика, сказав, что он берет Мусю в рот.
- Мусю? - спросил Петров.
- Кошку, - равнодушно объяснила Ольга. Она была тощая, высокая, и имела сильную руку и сильный характер.
"И остальное все разовьется", - подумал Петров. И тут к нему пришла мысль, что жениться следует поздно и на совсем молодой, чтобы, когда у нее разовьется спина и командный голос, ты был уже стар и немощен:
" - Гвоздь вбей!
- А не могу - подагра..." - Петров ухмыльнулся и руки потер.
Ольгин папаша глядел на Петрова так, словно Петров выиграл в "Спортлото" или украл брошь в ювелирном магазине.
- С артисткой познакомился, - сказал он. - Сразу видно. Ну и как? Ничего хоть?
Ольга его пресекла - отправила гулять с Ленкой. Накормила Петрова борщом и каким-то роскошным красным перцем, сваренным в меду.
Петров рвался к морю. Доехал до набережной. Погулял, поглядел на пароходы. Какой-то из них привез в Одессу египетское пиво. Пиво сразу выпили. Оно было хорошим. В баре гостиницы "Красная" Петров выпил кофе.
Нет, ему не казалось, что он молодой и стройный. Но теперь он смотрел на молодых женщин не как папаша или, что еще хуже, школьный учитель, - он смотрел на них как равный.
Теперь бы он не краснел и не потел от суетливого рвения, шагая рядом с Зиной, и не казалось бы ему, что он несет из комиссионного позолоченный канделябр. Он бы даже позволил себе анекдот из английского юмора.
Петров был уверен, что Люба больше не придет. Наверное, и не нужно, чтобы она приходила, - будет неловко. Но настроение Петрова от этих мыслей не портилось. Он представил себе, как Люба выйдет в Одессе замуж за моряка. Воображаемый муж ее был складен, загорел и модно одет, но без лица. Петров принялся искать в толпе претендента на эту роль. И почти всех молодых парней браковал. Одни казались ему легкомысленными, другие непривлекательными внешне, третьи слишком привлекательными, четвертые были, по его мнению, предрасположены к питью горькой, пятые - к тунеядству. Но ведь ходил где-то в Одессе тот, "безупречный".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54