- Святое, - отвечал Петров. - И нужна свобода.
Королева скорбно качала прической.
- А ведь жажда свободы направлена против культуры. - Лицом королева напоминала Зину.
Петров с мудростью человека, который только что все ей простил, ей отвечал:
- Не смешите, ваше величество. Культура и свобода - синонимы.
И королева ему отвечала:
- Не смотрите на меня так - все женщины на одно лицо. Эта библейская истина восходит к Сократу, а может, и далее - в изначальное прошлое. Все они губительницы царей.
Софья стояла над ним.
- Шел бы спать на диван. Интересно знать, какую ты песню пел во сне?
- Военную, - строго сказал Петров. - Во сне я пою военные песни. Петров увидел - лежит на столе телеграмма. Спросил: - От кого?
- От Плошкина, - сказала Софья. Села по другую сторону стола, положила на стол руки, отяжеленные кольцами, и уставилась в телевизор.
Плошкин появился у них спустя год, как они поженились.
Петров пришел из университета и еще в прихожей уловил запах тревоги. В кухне мама, тетя и Плошкин пили чай.
- Привет, Красавчик, - сказал Плошкин. - Хорошо сохранился. А я, видишь, огрубел. Хотел стать романистом - не получилось. Проволокли пару раз мордой по булыжнику. Вижу жизнь исключительно со стороны задворков. К тому же язык шершав. Слушай, а как это называется, когда на фасаде гладко, а на задворках гадко?
Запах тревоги усилился.
- Короче, я решил вознестись в артисты. Буду поступать в Ленинградский театральный. Выучусь на Черкасова.
Петров почувствовал гордость за всю их школьную вагоноремонтную бригаду.
Мама налила ему супу, разогрела макароны с тушенкой. Женька пил чай с пряниками и от каждой выпитой чашки становился все надменнее. И уже совсем стал непостижим, когда пришла Софья.
Дня через два Петров застал Плошкина укладывающим чемодан.
- До артиста я не вознесся, - заявил Плошкин зло. - Поеду в Москву, во ВГИК. На оператора.
- Ты же еще и документы не отнес, - сказал Петров.
- Ага. - Плошкин кивнул. - Не отнес. Но еще день - и я покушусь на твою жену. - Плошкин опять кивнул.
Петров не понял, но под ложечкой у него засосало.
- Что? - спросил он.
Плошкин отвернулся от него, как от психа. Петров пошел на кухню. Там была только тетя.
- Плошкин уезжает в Москву. Говорит, еще день - и он покусится на Софью.
- Покусится, - кивнула тетя.
И только тут Петров понял, о чем они говорят. Он не испытал укола ревности, но Плошкина и Софью ему стало жаль. Ему показалось, что они несчастные.
Провожать Плошкина на вокзал Софья не пошла. Весь вечер она ходила с едва заметной улыбкой. Опустив глаза.
- Женя, - сказала Плошкину на перроне тетя. - Ты решил правильно. Выучись на оператора. Артист из тебя получился бы никудышный. Ну поезжай с богом. Пиши.
Плошкин прислал из Москвы письмо, сплошное хвастовство, что получил все пятерки и прошел на операторский первым номером. Конечно, были и неприятности - его чуть не выкрали на актерский: фактура, рост, голос, волос.
Когда Плошкин приезжал в Ленинград, он кричал в телефон:
- Красавчик, быстрее, диваны простаивают. Гостиница "Октябрьская".
Они мирно ужинали. Прогуливались по Невскому. Диваны простаивали. Плошкин умел с женщинами только одно - жениться. От него уже четыре жены ушли.
- Поедешь к этому дураку? - спросила Софья.
- Поеду, - сказал Петров.
Петров получил гонорар за статью о горных славянах. Приплюсовал к нему отпускные - на скромную, но красивую южную жизнь все же не хватало. Просить денег у Софьи Петров считал теперь для себя невозможным.
Он пошел к директору института и, войдя, сказал:
- Арсений, дай мне из своего фонда на лечение - хочу кутнуть. Хоть это и невероятно.
- Ты что, Саша? - Директор покашлял, конфузливо оглядываясь. - Ты не болен? Как у тебя с диссертацией?
- Тысяча страниц. Сам понимаю - много. Но мне бы еще страниц двести.
- Ты в своем уме? Немедленно сократи до трехсот. Диссертация должна приходить к оппоненту как радость.
Петров бывал у директора в кабинете, но никогда ничего не разглядывал - смущался. Сейчас его поразила теснота, случайность и зыбкая лаковость обстановки.
- Арсений, - сказал Петров, - ты ученый с мировым именем, а кабинет у тебя, как у школьного завхоза. Не могу удержаться от смеха. Ха-ха-ха... Кстати, ты знаешь, что спартанцы начинали войну в полнолуние?
- Саша, сколько ты хочешь вспомоществования?
- Оклад, - сказал Петров. - За столько лет один оклад. Нервы ни к черту. Всего боюсь.
Директор зажмурился.
- Все боятся, - сказал он. - Мне посулили в этом году члена-корреспондента, и я боюсь, что, став им, раззужу в себе обиду, почему не сделали действительным членом, что почувствую себя ущемленным, несчастным и одиноким. Саша, ты сколько можешь принять косорыловой?
- Чего?
- Стенолазовой.
- Ну, триста.
- Мало. А тосты можешь?
- Могу. Аркашка у меня акын.
- Вспомни, будь другом.
- Один джигит стоит на одной высокой горе. На другой высокой горе стоит одна красивая женщина. Можно сказать, большая красавица. Слышит красавица, что джигит ее настоятельно просит. Собралась она и пошла. Спустилась с крутой горы, перешла долину, дикие леса, бурные реки, топкие болота, залезла на крутую высокую гору к джигиту. Спрашивает: "Зачем звал?" - "Зачем звал, теперь не надо. Так долго шла". Так выпьем за то, чтобы ни красавицам, ни научным идеям не приходилось бы проделывать к нам столь долгого пути.
- Саша, иди ко мне в замы, будешь на банкетах тосты произносить. Я сопьюсь. А ты мужик крепкий, вон как меня за горло схватил - говоришь, оклад тебе?
- Оклад и сотню в долг, - твердым голосом сказал Петров.
Уходя, он обернулся в дверях и вдруг увидел своего ровесника-однокурсника - директора, уставшего до непрекращающейся изжоги, накачанного, как баллон, непрозрачным и нездоровым газом.
- Съездил бы ты в Баден-Баден. Вам, членам-корреспондентам, проще.
- Молчи, - прошептал директор. - Спугнешь.
Директор дал Петрову сто рублей в долг и сорок рублей из директорского фонда на лечение.
Суммированных средств на красивую южную жизнь все равно не хватало. И пришлось бы Петрову униженно обращаться к Софье - мол, подкинь мужу на развлечение, но встретился ему на улице Кочегар в бархатном пиджаке.
Он стоял в украшенных коваными цветами и травами воротах Михайловского сада, задрав бороду будто бы для просушки. Ветер шевелил его седые всклокоченные волосы.
- Как, - спросил он, - боезапас?
- Психологический заряд есть. Финансового не хватает.
- На, - сказал Кочегар. Вытащил из кармана три сотни, подул на них, подышал, словно они были птенцы. - Только бы в радость. Хорошее слово радость.
В аэропорту на подземной самоходной переправе к самолетным стоянкам Петрову показалось, что мимо него в обратную сторону, отделенная перегородкой, проехала Зина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54