Отсюда, в сумерках, можно лишь было разглядеть, что одеты они очень просто, как поденщицы. Но я их еще раньше заметил. Одна была молоденькая, полногрудая, как облако, с
груба подведенными бровями; на мужчин она поглядывала мельком, быстро, чему-то про себя улыбалась и облизывала губы. На ней пламенел бордовый платочек с белыми полосками. Вторая была постарше, с некрашеным, загорелым лицом, в темной жакетке и, казалось, только подчеркивала броскую яркость своей подруги. На нее, признаюсь, я не обратил внимания.
— Сказали, как прозываются, — продолжал коротконогий парень. — Дашка... что в бордовом, рубль запросила. Я говорю: откедова быть деньге? Сыскала непма-нов. Да непманы на тебя не взглянут, они в шляпках ищут. Ну согласились задарма. Велели тебя взять в кум-панию, чтобы и нас двое. Приглянулся. «Кликни кучерявого». Пойдем в степь за вокзал, там балочка есть, кустики терновые... и перезорюем до утра.
Он захохотал во все свое здоровенное горло.
За полдневное пребывание на полустанке я поймал на себе несколько игривых взглядов молоденькой Дашки. Такой не только рубль, последнюю рубаху отдашь. Однако на воле я всего повидал и остерегался «гулящих», не плакаться бы потом всю жизнь.
— Поищи себе другого,— сказал я. — В Шахты надо. Дождусь первой поездухи на Ростов — и айда.
Парень отлично меня понял. Бесстыжие глаза его смотрели ласково и смекалисто.
— Да ты не сумневайся, кучерявый, думаешь —шлюхи? Безработницы, как и мы с тобой. Думаешь, я пошел бы к разным которым? Еще схватишь да беги после к доктору. Просто им... тоже скушно. Упустишь такой случай, всю жизнь себе за локоть грызть будешь. И'к тому прочему эти самые бабы и засмеют.
Долго л-и надо уговаривать молодого парня, который и во ене видит женщин? Я согласился. По дороге коротконогий сказал, что зовут его Варфоломей, сам он тверской, а в эти края забился в поисках работы. Говорят, недалеко каменоломни, там берут. Видимо, его мало смущала бедственность собственного положения, по сторонам он посматривал с чувством превосходства, без конца хвастался, как «ловок с бабами», и отпускал сальные
шуточки.
— Поручение сполнено, — весело сказал он, остановись перед женщинами. — Мы готовы идтить, куда позовете.
Я чувствовал, что краснею. Смущало меня, еще опухшее ухо, незажившая болячка на подбородке — память славянского усача. Я старался прикрыть их воротником пальто. Женщины переглянулись, хихикнули. Молодая Дашка окинула нас быстрым обещающим взглядом, игриво, словно распрямляясь, выпятила грудь, облизнула губы.
— Мы готовые тоже. Зараз лето, каждый кустик ночевать пустит.
Мне показалось, что на меня она кинула особенно красноречивый взгляд. Я сразу забыл все свои опасения.
— Вы с нами не ходите, — тихо, будничным голосом сказала вторая женщина. — Погодя трошки. Народ тут озорной.
Ей было лет под тридцать; ничем не подмазанное лицо с бледными усталыми губами, сдержанные движения Маленьких загорелых рук мало сулили соблазнов. Она словно зябла, старенький жакет ее был застегнут на все пуговицы.
Женщины скрылись в каменном вокзальчике, немного погодя показались из противоположной двери. Пошли они, однако, не в степь, а будто бы в поселок за едой. В сумерках фигуры их затерялись среди голых хат, оранжево и слепо блестевших окнами в блеске позднего заката.
Тогда тронулись и мы с Варфоломеем, но по тропинке в балочку, словно с «безработницами» у нас не было никакого сговора. В походке Варфоломея, в ухватке проступали самодовольство, молодцеватость: он выпустил на лоб рыжеватый чубчик, туго перетянул солдатским ремнем широкое, почти без талии туловище.
Обычно безработные рассказывают, кто откуда, на каких заводах побывали, обмениваются слухами, где производят набор. Варфоломей не любил молчать, не ждал вопросов. О своей слободе он почти не упоминал, и я понял, что там ему всегда было скучно, парень рвался в город. На станциях он перебивался поденкой, не прочь .был украсть чего-нибудь по мелочи, но, оказывается, уже имел свою определенную, твердо поставленную цель.
— Наняться б кучером к непманше какой, — деловито вслух размышлял он, точно мне это было интересно. — Аль старшим прикащиком в магазин. Только, чтоб, хозяйка вдовая, Уж я бы об-слу-ужил ее.— Он похабно
засмеялся. — Нехай старая будет, волосья крашеные, абы деньги без фальши. Деньги, они, брат, имеют первеющую красоту. Беда, кумунисты какуюсь пятилетку выдумали, зажали непманцев. Иль бы мне гулящую знайти фасонистую, при ней состоять. Ведь их обижают мужики, у-у, я поглядел. Каждый старается на даровщинку попользовать да еще отнять деньги, что с других покупцов заработала. А я б охранял... ну, конечно, чтоб приняла в долю. Это куда как лучше, чем хребет на каменоломне гнуть.
«Вон ты какой», — подумал я и обрадовался, когда в потемках обрисовались фигуры двух женщин. Ждали они нас под молодым густолистым дубком на отлогом склоне неглубокой балочки, заросшей проволочными кустами терновника. Хоть видно было смутно, я все же тщательно прикрыл воротником свое опухшее ухо, разбитый подбородок.
— Ну что? — сразу сказал Варфоломей. — Разойдемся постели искать?
Он тут же бесцеремонно подхватил под руку Дашку. Я опешил. Еще когда шли от вокзала, я подумал: а как же мы поделим «баб»? Почему-то я и мысли не допускал, что мне может достаться старшая. Только сейчас я сообразил, что, наверно, и Варфоломей помышлял об игривой Дашке. «Встречу»-то затеял он, ему, стало быть, и принадлежал выбор. Я сразу скис: с новой силой поднялись прежние опасения: «Наверно, это все-таки гулящие». Под каким бы предлогом отсюда смыться?
— Ох, а может, я с тобой не хочу идти? — со смехом сказала Дашка и хлопнула Варфоломея по руке.— Может, мне с кучерявым ладней будет.
Сердце во мне жарко екнуло. Дашка вырвалась от моего попутчика. Надо бы подойти к ней, обнять, сразу сбежать в темень балочки, но у меня не хватило смелости это сделать. Варфоломей опять уже оказался рядом с Дашкой, облапил ее, притиснул к дубку, влепил поцелуй в щеку. Расчесывая волосы и больше не отбиваясь от него, девица сказала:
— Да он все чегось молчит да за бороду держится. Ай, зуб болит, кучерявый?
— Немного, — пробормотал я.
— Это. его проводник хлобыстнул, — загоготал Варфоломей. — А подкотится к тебе, еще я добавлю. Я тебя,
Дашута, никому не отдам. Вы тут никто со мной не справитесь.
Все это время старшая из женщин, — я уже знал, что авали ее Анфиса, — молча и задумчиво смотрела на апельсиновую полоску немеркнущей июньской зари, словно разговор этот не имел к ней никакого отношения. Варфоломей дурашливо обнял молодую, увлек по тропинке к откосу балки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
груба подведенными бровями; на мужчин она поглядывала мельком, быстро, чему-то про себя улыбалась и облизывала губы. На ней пламенел бордовый платочек с белыми полосками. Вторая была постарше, с некрашеным, загорелым лицом, в темной жакетке и, казалось, только подчеркивала броскую яркость своей подруги. На нее, признаюсь, я не обратил внимания.
— Сказали, как прозываются, — продолжал коротконогий парень. — Дашка... что в бордовом, рубль запросила. Я говорю: откедова быть деньге? Сыскала непма-нов. Да непманы на тебя не взглянут, они в шляпках ищут. Ну согласились задарма. Велели тебя взять в кум-панию, чтобы и нас двое. Приглянулся. «Кликни кучерявого». Пойдем в степь за вокзал, там балочка есть, кустики терновые... и перезорюем до утра.
Он захохотал во все свое здоровенное горло.
За полдневное пребывание на полустанке я поймал на себе несколько игривых взглядов молоденькой Дашки. Такой не только рубль, последнюю рубаху отдашь. Однако на воле я всего повидал и остерегался «гулящих», не плакаться бы потом всю жизнь.
— Поищи себе другого,— сказал я. — В Шахты надо. Дождусь первой поездухи на Ростов — и айда.
Парень отлично меня понял. Бесстыжие глаза его смотрели ласково и смекалисто.
— Да ты не сумневайся, кучерявый, думаешь —шлюхи? Безработницы, как и мы с тобой. Думаешь, я пошел бы к разным которым? Еще схватишь да беги после к доктору. Просто им... тоже скушно. Упустишь такой случай, всю жизнь себе за локоть грызть будешь. И'к тому прочему эти самые бабы и засмеют.
Долго л-и надо уговаривать молодого парня, который и во ене видит женщин? Я согласился. По дороге коротконогий сказал, что зовут его Варфоломей, сам он тверской, а в эти края забился в поисках работы. Говорят, недалеко каменоломни, там берут. Видимо, его мало смущала бедственность собственного положения, по сторонам он посматривал с чувством превосходства, без конца хвастался, как «ловок с бабами», и отпускал сальные
шуточки.
— Поручение сполнено, — весело сказал он, остановись перед женщинами. — Мы готовы идтить, куда позовете.
Я чувствовал, что краснею. Смущало меня, еще опухшее ухо, незажившая болячка на подбородке — память славянского усача. Я старался прикрыть их воротником пальто. Женщины переглянулись, хихикнули. Молодая Дашка окинула нас быстрым обещающим взглядом, игриво, словно распрямляясь, выпятила грудь, облизнула губы.
— Мы готовые тоже. Зараз лето, каждый кустик ночевать пустит.
Мне показалось, что на меня она кинула особенно красноречивый взгляд. Я сразу забыл все свои опасения.
— Вы с нами не ходите, — тихо, будничным голосом сказала вторая женщина. — Погодя трошки. Народ тут озорной.
Ей было лет под тридцать; ничем не подмазанное лицо с бледными усталыми губами, сдержанные движения Маленьких загорелых рук мало сулили соблазнов. Она словно зябла, старенький жакет ее был застегнут на все пуговицы.
Женщины скрылись в каменном вокзальчике, немного погодя показались из противоположной двери. Пошли они, однако, не в степь, а будто бы в поселок за едой. В сумерках фигуры их затерялись среди голых хат, оранжево и слепо блестевших окнами в блеске позднего заката.
Тогда тронулись и мы с Варфоломеем, но по тропинке в балочку, словно с «безработницами» у нас не было никакого сговора. В походке Варфоломея, в ухватке проступали самодовольство, молодцеватость: он выпустил на лоб рыжеватый чубчик, туго перетянул солдатским ремнем широкое, почти без талии туловище.
Обычно безработные рассказывают, кто откуда, на каких заводах побывали, обмениваются слухами, где производят набор. Варфоломей не любил молчать, не ждал вопросов. О своей слободе он почти не упоминал, и я понял, что там ему всегда было скучно, парень рвался в город. На станциях он перебивался поденкой, не прочь .был украсть чего-нибудь по мелочи, но, оказывается, уже имел свою определенную, твердо поставленную цель.
— Наняться б кучером к непманше какой, — деловито вслух размышлял он, точно мне это было интересно. — Аль старшим прикащиком в магазин. Только, чтоб, хозяйка вдовая, Уж я бы об-слу-ужил ее.— Он похабно
засмеялся. — Нехай старая будет, волосья крашеные, абы деньги без фальши. Деньги, они, брат, имеют первеющую красоту. Беда, кумунисты какуюсь пятилетку выдумали, зажали непманцев. Иль бы мне гулящую знайти фасонистую, при ней состоять. Ведь их обижают мужики, у-у, я поглядел. Каждый старается на даровщинку попользовать да еще отнять деньги, что с других покупцов заработала. А я б охранял... ну, конечно, чтоб приняла в долю. Это куда как лучше, чем хребет на каменоломне гнуть.
«Вон ты какой», — подумал я и обрадовался, когда в потемках обрисовались фигуры двух женщин. Ждали они нас под молодым густолистым дубком на отлогом склоне неглубокой балочки, заросшей проволочными кустами терновника. Хоть видно было смутно, я все же тщательно прикрыл воротником свое опухшее ухо, разбитый подбородок.
— Ну что? — сразу сказал Варфоломей. — Разойдемся постели искать?
Он тут же бесцеремонно подхватил под руку Дашку. Я опешил. Еще когда шли от вокзала, я подумал: а как же мы поделим «баб»? Почему-то я и мысли не допускал, что мне может достаться старшая. Только сейчас я сообразил, что, наверно, и Варфоломей помышлял об игривой Дашке. «Встречу»-то затеял он, ему, стало быть, и принадлежал выбор. Я сразу скис: с новой силой поднялись прежние опасения: «Наверно, это все-таки гулящие». Под каким бы предлогом отсюда смыться?
— Ох, а может, я с тобой не хочу идти? — со смехом сказала Дашка и хлопнула Варфоломея по руке.— Может, мне с кучерявым ладней будет.
Сердце во мне жарко екнуло. Дашка вырвалась от моего попутчика. Надо бы подойти к ней, обнять, сразу сбежать в темень балочки, но у меня не хватило смелости это сделать. Варфоломей опять уже оказался рядом с Дашкой, облапил ее, притиснул к дубку, влепил поцелуй в щеку. Расчесывая волосы и больше не отбиваясь от него, девица сказала:
— Да он все чегось молчит да за бороду держится. Ай, зуб болит, кучерявый?
— Немного, — пробормотал я.
— Это. его проводник хлобыстнул, — загоготал Варфоломей. — А подкотится к тебе, еще я добавлю. Я тебя,
Дашута, никому не отдам. Вы тут никто со мной не справитесь.
Все это время старшая из женщин, — я уже знал, что авали ее Анфиса, — молча и задумчиво смотрела на апельсиновую полоску немеркнущей июньской зари, словно разговор этот не имел к ней никакого отношения. Варфоломей дурашливо обнял молодую, увлек по тропинке к откосу балки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58