Когда именно? Этого момента полковник не мог бы точно назвать. По-видимому, «порча» произошла не сразу. Но тем не менее она произошла, а вместе с ней пришла и та надоедливая, ноющая боль, от которой полковник никак не мог избавиться.
Полковник вспомнил один ясный сентябрьский день. После хорошей выпивки накануне он пришел на службу несколько позднее обыкновенного. В прихожей по привычке взглянул в висевшее на стене зеркало. Лицо его было чуть-чуть помято, под глазами нависли мешки, но, в общем, собственный вид доставил полковнику удовлетворение. В самом деле, в свои пятьдесят лет он выглядел еще вполне моложаво. Седины почти не было, щеки отливали румянцем, серые глаза смотрели бодро и энергично…
«Лет до восьмидесяти проживу, а может, и больше», – подумал полковник, и на душе у него стало как-то тепло.
Потом Мекензи прошел в свой кабинет, и секретарь, как всегда, сразу же принес ему последние сводки, полученные за ночь с различных фронтов.
В России дела явно приближались к какому-то решающему моменту. Немцы бешено рвались к Сталинграду, а русские постепенно отступали перед этим натиском. «Надо отдать им справедливость, – подумал полковник Мекензи: – русские храбро дерутся и отходят лишь шаг за шагом, цепляясь за каждую возможность сопротивления. Но все-таки они отходят! В конце концов немцы прижмут русских к Волге, возьмут Сталинград, а тогда…»
Здесь мысли полковника невольно остановились, и он впервые подумал: «А что же тогда?»
Как и большинство англичан, Мекензи не любил заглядывать слишком далеко вперед. Особенно смешили его всякого рода теоретические построения, относящиеся, как он выражался, к «гипотетическому будущему». К чему сегодня ломать себе голову над тем, что случится завтра? Вот придет завтра, тогда видно будет, что делать. Его любимым выражением было «We will muddle through» – «Мы как-нибудь извернемся». И потому, когда у полковника впервые возник вопрос: «А что же тогда?» – он просто отмахнулся от него. Ведь немцы еще не на Волге! Ведь Сталинград еще не пал! Поживем – увидим.
Однажды в начале октября его внезапно осенило: «Если немцы возьмут Сталинград, то, пожалуй, они пойдут на Кавказ, а забрав Кавказ, спустятся в Иран». С этого момента и началась та неотвязная, ноющая боль, которая непрерывно отравляла его существование.
Ибо…
Но здесь необходимо, поступившись скромностью, раскрыть одну личную тайну полковника Мекензи.
Сам полковник не был особенно богат и жил главным образом на свое жалованье офицера. Но в сорок лет он выгодно женился и почти все приданое жены, оценивается примерно в 100 тысяч фунтов стерлингов, вложил в акции Англо-Иранской нефтяной компании. Это приносило полковнику ежегодный доход, далеко превосходящий его военный оклад, и супруги были очень довольны. Они буквально благословляли день, когда им удалось совершить столь выгодную операцию.
Однако, если теперь немцы придут в Иран…
При одной мысли об этом по спине полковника Мекензи начинали бегать мурашки. И не мудрено! Ведь тогда пропало приданое жены, пропали доходы с англо-иранских акций!.. У него останется только его полковничий оклад. Да можно ли и на него рассчитывать? Если немцы оккупируют Иран, они пройдут в Индию, они захватят Египет, они протянут свои жадные лапы к африканским владениям Англии…
Что же останется тогда от славной Британской империи? Наступит великая историческая катастрофа, в вихре которой может с легкостью погибнуть и последнее – оклад полковника…
Когда все эти ужасные призраки встали перед сознанием Мекензи, он почувствовал, что почва колеблется под его ногами. И с тех пор тоскливо ноющая боль уже ни на час не оставляла Мекензи, а слово «Сталинград» стало действовать на него примерно так, как электрический ток действует на подопытную лягушку.
Войдя в кабинет, полковник Мекензи, как всегда, прежде всего потребовал военные сводки. Лейтенант Фрай, исполнявший обязанности секретаря, передал ему пачку бюллетеней и сообщил последнюю новость:
– Немцы заняли Сталинград, сэр!
– И вы довольны? – спросил полковник, уловив в тоне секретаря нотку торжества.
– Я ненавижу большевиков! – воскликнул Фрай. – И я рад, когда им плохо.
– Даже если вы при этом теряете свой собственный нос?
– При чем тут мой нос? – не понял Фрай.
– Я тоже не люблю большевиков, – продолжал полковник. – Но приходило ли вам когда-нибудь в голову, что Британской империи не выгодно поражение русских под Сталинградом?
Фрай весело рассмеялся:
– Какие странные вещи вы говорите, сэр!
– Ничуть не странные.
И полковник Мекензи вкратце изложил своему секретарю те мысли, которые в последние недели так сильно тревожили его.
Лицо лейтенанта Фрая приняло серьезное выражение, но только на одно мгновение. Потом на губах его заиграла улыбка, и он успокоено заметил:
– Меня лично все это не касается, сэр! Наш банк (лейтенант Фрай был сыном крупного лондонского банкира) работает не в Азии, а в Канаде и в Латинской Америке.
В душе полковника поднялось раздражение, но он не хотел продолжать этот спор в «военно-политическом ключе» и быстро перевел разговор в другую плоскость. «Посмотрим, что ты запоешь сейчас!» – подумал он. И, изобразив на лице самое дружеское расположение, а голосу придав нотки участия, полковник произнес:
– Кстати, дорогой лейтенант, ваша последняя эскапада в ресторане «Египет»… Вы знаете, о чем я говорю? М-дэ… Слух докатился до его превосходительства. Генерал был очень недоволен… В такой тяжелый момент войны – и такое легкомыслие! М-дэ… Это может дать повод к весьма нежелательным разговорам среди наших солдат. Вы же знаете, как они сейчас настроены…
– Но ведь не я один был в ресторане «Египет», сэр, – возразил Фрай.
– Да-да, конечно, не вы один! – согласился полковник – Но генерал выразился так: «Если этот кружок нашей „золотой молодежи“ не успокоится, я вынужден буду разослать всех по фронтам». М-дэ… Это точные слова его превосходительства… М-дэ… Во всяком случае, теперь вы предупреждены, и остальное зависит от вас.
Лейтенант Фрай был обижен и расстроен. «Почему мне так не везет? Почему я родился в такое неудачное время? – думал он. – То ли дело мой папаша! Когда ему было двадцать пять лет, мир был совсем иным. В нем царил порядок. А теперь?..»
И лейтенанту стало даже жаль себя.
– Это все от большевиков, сэр! – вырвалось у него невзначай.
– То есть, что именно от большевиков? – с недоумением спросил полковник.
Лейтенант, внезапно оживившись, продолжал:
– Вы думаете, сэр, я не сознаю, что иногда допускаю излишества? Очень хорошо сознаю! Но, видите ли, сэр, жизнь теперь стала такой ненадежной… Сегодня я сын банкира, а завтра мне, быть может, придется камни таскать… Ну вот, как вспомнишь про это, такая иногда злость возьмет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Полковник вспомнил один ясный сентябрьский день. После хорошей выпивки накануне он пришел на службу несколько позднее обыкновенного. В прихожей по привычке взглянул в висевшее на стене зеркало. Лицо его было чуть-чуть помято, под глазами нависли мешки, но, в общем, собственный вид доставил полковнику удовлетворение. В самом деле, в свои пятьдесят лет он выглядел еще вполне моложаво. Седины почти не было, щеки отливали румянцем, серые глаза смотрели бодро и энергично…
«Лет до восьмидесяти проживу, а может, и больше», – подумал полковник, и на душе у него стало как-то тепло.
Потом Мекензи прошел в свой кабинет, и секретарь, как всегда, сразу же принес ему последние сводки, полученные за ночь с различных фронтов.
В России дела явно приближались к какому-то решающему моменту. Немцы бешено рвались к Сталинграду, а русские постепенно отступали перед этим натиском. «Надо отдать им справедливость, – подумал полковник Мекензи: – русские храбро дерутся и отходят лишь шаг за шагом, цепляясь за каждую возможность сопротивления. Но все-таки они отходят! В конце концов немцы прижмут русских к Волге, возьмут Сталинград, а тогда…»
Здесь мысли полковника невольно остановились, и он впервые подумал: «А что же тогда?»
Как и большинство англичан, Мекензи не любил заглядывать слишком далеко вперед. Особенно смешили его всякого рода теоретические построения, относящиеся, как он выражался, к «гипотетическому будущему». К чему сегодня ломать себе голову над тем, что случится завтра? Вот придет завтра, тогда видно будет, что делать. Его любимым выражением было «We will muddle through» – «Мы как-нибудь извернемся». И потому, когда у полковника впервые возник вопрос: «А что же тогда?» – он просто отмахнулся от него. Ведь немцы еще не на Волге! Ведь Сталинград еще не пал! Поживем – увидим.
Однажды в начале октября его внезапно осенило: «Если немцы возьмут Сталинград, то, пожалуй, они пойдут на Кавказ, а забрав Кавказ, спустятся в Иран». С этого момента и началась та неотвязная, ноющая боль, которая непрерывно отравляла его существование.
Ибо…
Но здесь необходимо, поступившись скромностью, раскрыть одну личную тайну полковника Мекензи.
Сам полковник не был особенно богат и жил главным образом на свое жалованье офицера. Но в сорок лет он выгодно женился и почти все приданое жены, оценивается примерно в 100 тысяч фунтов стерлингов, вложил в акции Англо-Иранской нефтяной компании. Это приносило полковнику ежегодный доход, далеко превосходящий его военный оклад, и супруги были очень довольны. Они буквально благословляли день, когда им удалось совершить столь выгодную операцию.
Однако, если теперь немцы придут в Иран…
При одной мысли об этом по спине полковника Мекензи начинали бегать мурашки. И не мудрено! Ведь тогда пропало приданое жены, пропали доходы с англо-иранских акций!.. У него останется только его полковничий оклад. Да можно ли и на него рассчитывать? Если немцы оккупируют Иран, они пройдут в Индию, они захватят Египет, они протянут свои жадные лапы к африканским владениям Англии…
Что же останется тогда от славной Британской империи? Наступит великая историческая катастрофа, в вихре которой может с легкостью погибнуть и последнее – оклад полковника…
Когда все эти ужасные призраки встали перед сознанием Мекензи, он почувствовал, что почва колеблется под его ногами. И с тех пор тоскливо ноющая боль уже ни на час не оставляла Мекензи, а слово «Сталинград» стало действовать на него примерно так, как электрический ток действует на подопытную лягушку.
Войдя в кабинет, полковник Мекензи, как всегда, прежде всего потребовал военные сводки. Лейтенант Фрай, исполнявший обязанности секретаря, передал ему пачку бюллетеней и сообщил последнюю новость:
– Немцы заняли Сталинград, сэр!
– И вы довольны? – спросил полковник, уловив в тоне секретаря нотку торжества.
– Я ненавижу большевиков! – воскликнул Фрай. – И я рад, когда им плохо.
– Даже если вы при этом теряете свой собственный нос?
– При чем тут мой нос? – не понял Фрай.
– Я тоже не люблю большевиков, – продолжал полковник. – Но приходило ли вам когда-нибудь в голову, что Британской империи не выгодно поражение русских под Сталинградом?
Фрай весело рассмеялся:
– Какие странные вещи вы говорите, сэр!
– Ничуть не странные.
И полковник Мекензи вкратце изложил своему секретарю те мысли, которые в последние недели так сильно тревожили его.
Лицо лейтенанта Фрая приняло серьезное выражение, но только на одно мгновение. Потом на губах его заиграла улыбка, и он успокоено заметил:
– Меня лично все это не касается, сэр! Наш банк (лейтенант Фрай был сыном крупного лондонского банкира) работает не в Азии, а в Канаде и в Латинской Америке.
В душе полковника поднялось раздражение, но он не хотел продолжать этот спор в «военно-политическом ключе» и быстро перевел разговор в другую плоскость. «Посмотрим, что ты запоешь сейчас!» – подумал он. И, изобразив на лице самое дружеское расположение, а голосу придав нотки участия, полковник произнес:
– Кстати, дорогой лейтенант, ваша последняя эскапада в ресторане «Египет»… Вы знаете, о чем я говорю? М-дэ… Слух докатился до его превосходительства. Генерал был очень недоволен… В такой тяжелый момент войны – и такое легкомыслие! М-дэ… Это может дать повод к весьма нежелательным разговорам среди наших солдат. Вы же знаете, как они сейчас настроены…
– Но ведь не я один был в ресторане «Египет», сэр, – возразил Фрай.
– Да-да, конечно, не вы один! – согласился полковник – Но генерал выразился так: «Если этот кружок нашей „золотой молодежи“ не успокоится, я вынужден буду разослать всех по фронтам». М-дэ… Это точные слова его превосходительства… М-дэ… Во всяком случае, теперь вы предупреждены, и остальное зависит от вас.
Лейтенант Фрай был обижен и расстроен. «Почему мне так не везет? Почему я родился в такое неудачное время? – думал он. – То ли дело мой папаша! Когда ему было двадцать пять лет, мир был совсем иным. В нем царил порядок. А теперь?..»
И лейтенанту стало даже жаль себя.
– Это все от большевиков, сэр! – вырвалось у него невзначай.
– То есть, что именно от большевиков? – с недоумением спросил полковник.
Лейтенант, внезапно оживившись, продолжал:
– Вы думаете, сэр, я не сознаю, что иногда допускаю излишества? Очень хорошо сознаю! Но, видите ли, сэр, жизнь теперь стала такой ненадежной… Сегодня я сын банкира, а завтра мне, быть может, придется камни таскать… Ну вот, как вспомнишь про это, такая иногда злость возьмет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108