— На чем же основано такое ваше мнение?
— На знакомстве с Вячеславом Фадеевичем.
— Вячеслав Фадеевич — это Загряцкий? Так… Но есть ли у вас какие-либо сведения или хотя бы предположения, которыми еще не располагает следствие?
— Об этом я сегодня уже все сказала…
— Кому?
— Следователю, господину Яценко.
— Ах, так вы уже были у следователя? Тогда, пожалуйста, изложите мне содержание вашей беседы с ним. О чем он вас расспрашивал?
— О моих отношениях с Вячеславом Фадеевичем. Я сказала ему, что он ошибается, как ошибались еще раньше многие другие… Тяжело, Семен Сидорович, говорить обо всем этом… — Она приложила к глазам платок. — Я совершенно измучена.
— Ради Бога, успокойтесь, Елена Федоровна. Если вам слишком тяжело, мы можем отложить наш разговор…
— Нет, ничего… Следователь ошибается… Загряцкий ухаживал за мною, как и многие… Я себя не обеляю и не оправдываю, Семен Сидорович. Но этот мосье Яценко ошибается. Вячеслав Фадеевич провожал меня в Ялту с согласия моего мужа, даже по его просьбе.
— Так, так, я понимаю… Когда же вы с ним расстались?
— Мы поссорились с ним… Я потом все вам расскажу… Я поймала его на том, что он читал мои письма. Разумеется, я вспылила, и мы расстались. Он вернулся в Петроград еще в июле.
— И с тех пор вы его не видали?
— Нет.
— Значит, с тех пор у вас с ним были дурные отношения?
— Да, дурные… Никаких отношений. Я больше не хотела его знать…
Кременецкий смотрел на нее удивленно.
— В таком случае, позвольте… — начал он и остановился, не зная, как поставить вопрос. Неудобно было спросить: «в таком случае, зачем же ему было убивать вашего мужа?» Семен Исидорович знал и по газетам, и по ходившим рассказам, что целью убийства считается желание Загряцкого завладеть богатством, которое должно было достаться его любовнице. Он положил нож на бювар и откинулся на спинку кресла. — Еще раз извините мою настойчивость, Елена Федоровна, но я не вполне понимаю… Думаете ли вы, что у Загряцкого были основания желать смерти вашего мужа?
— Вы мне задаете те же вопросы, что следователь, — с некоторым неудовольствием в тоне сказала госпожа Фишер. — Основания? Может быть, и были. Даже наверное были.
— Какие же именно?
— Этого я, конечно, не знаю.
Семен Исидорович вздохнул: привык к бестолковости клиенток.
XXIX
— …Состояние вашего мужа теперь перешло к вам?
— Я наде… Я предполагаю, — тотчас поправилась Елена Федоровна. — У моего мужа есть дочь от первого брака, но она не может наследовать…
— Почему?
— Дочь моего мужа крайняя социалистка и живет за границей. Революционерка, — значительным тоном пояснила госпожа Фишер.
— Она лишена прав состояния?
— Не знаю, лишена ли… Но она неблагонадежная, эмигрантка и, значит, ничего не получит.
— Ну, это еще ничего не значит, — сказал, слегка улыбнувшись, Кременецкий. Последние ответы госпожи Фишер чуть-чуть изменили его тон.
— Мой муж от нее совершенно отказался в последнее время. Она живет в Париже, участвует в каких-то кружках и занимается, кажется, химией у одного русского, у профессора Брауна.
— Вот как, у Александра Михайловича? Он теперь здесь. Мы с ним приятели… Ведь завещания ваш муж, кажется, не оставил?
— Следователь мне сказал, что не оставил, но этого не может быть. Муж всегда говорил, что все останется мне. Наверное, где-нибудь есть завещание, надо только поискать хорошенько. Я так и сказала следователю. Но он такой тяжелый человек, этот мосье Яценко. Если бы вы знали, как он меня измучил своими вопросами. — Она говорила о следствии как о деле, имевшем целью ее потревожить и расстроить.
— Во всяком случае, будет ли найдено завещание или нет, я не вижу, какую выгоду мог извлечь Загряцкий из убийства вашего мужа.
Дама молчала. Кременецкий смотрел на нее вопросительно.
— Вы изволили сказать, — терпеливо начал он снова, — что считаете его способным на убийство и что у него могли быть для убийства основания. Я вынужден к этому возвратиться. Какие именно мотивы могли быть у Загряцкого? Быть может, мотивы не материального характера? Ненависть, например, или, предположим, ревность?
— Да, может быть, и ревность, — ответила быстро госпожа Фишер.
— Он читал ваши письма к мужу?
— Да… И рылся в моем чемодане… Вообще я убедилась в том, что это человек недостойный.
— Понимаю. Но есть ли у вас какие-либо соображения, которые можно было бы привести в доказательство того, что он убил вашего мужа?
— Доказательств у меня нет, я так и сказала следователю. Но разные косвенные доказательства могут быть, — ответила дама, видимо, с удовольствием употребляя слово «косвенные».
— Ах, этого мало, Елена Федоровна, — сказал с сожалением Семен Исидорович. — О косвенных уликах существует классический афоризм нашего великого адвоката Спасовича: «Сколько бы беленьких барашков вы ни привели, из них одной белой лошади не сделаете». Впрочем, и косвенные доказательства могут, конечно, иметь значение. Не будете ли вы добры изложить мне ваши соображения?
— Ради Бога, не теперь, — сказала Елена Федоровна. — Если бы вы знали, как меня измучил этот следователь! Все это на меня обрушилось так ужасно… Я предполагала вернуться в Петроград в самый разгар сезона. То есть сезон мне, конечно, не нужен, вы сами понимаете. Но это такой неожиданный удар. Теперь это следствие… Эта камера…
Она опять поднесла платок к глазам и на этот раз заплакала по-настоящему. Семен Исидорович расстроенно на нее смотрел. Образ клиентки выходил менее привлекательным, чем хотелось бы Кременецкому, однако она вызывала в нем искреннее участие. «Птичка Божия», — подумал он, и сразу на это определение у него стали нанизываться мысли, слова, образы.
Тут только Семен Исидорович ясно понял, что было ему неприятно в предложении госпожи Фишер. Неприятна была теперь та работа мысли, которую он проделал, представляя себя защитником Загряцкого. Образы, очевидно, были намечены неправильно. «До ознакомления с делом во всей полноте я, конечно, ни к чему не мог прийти, да и теперь еще далеко не пришел», — тотчас успокоил себя Семен Исидорович. К тому же решительно никто не мог знать о работе его воображения — мало ли что, не выливаясь наружу, проходит в мыслях самого порядочного человека. Семен Исидорович вообще предпочитал выступать защитником, чем гражданским истцом. Но он чувствовал, что в этом деле и в роли гражданского истца сумеет показать чудеса. Интересы его клиентки, ее судьба и репутация были в надежных руках. «Настало время для Вячеслава Загряцкого дать отчет Богу и людям в темных его делах и делишках», — вдруг откуда-то выскочила фраза в уме Семена Исидоровича. И одновременно перед ним мелькнуло лицо Меннера, который, конечно, дорого дал бы, чтобы получить это дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90