спиртные напитки теперь запрещены. Мне по знакомству дают пиво… Надеюсь, вы не сделаете из этого истории.
— Долго ужинали?
— Нет, минут двадцать.
— Так… Дальше? — рассеянно спросил Яценко, перебирая бумаги в папке и как бы потеряв интерес к предмету разговора.
— Затем я отправился в кинематограф.
— В кинематограф? — повторил Яценко. — В какой именно?
— В «Солей».
— Так-с. Оставались там до конца спектакля?
— До самого конца. Я всегда остаюсь до конца, хоть и глупо, конечно, смотреть всю эту дребедень. Но я люблю, отдыхаешь все-таки.
— Когда кончился спектакль?
— Думаю, так в половине двенадцатого или еще немного позже.
— Верно, вы и в кинематографе встретили знакомых?
— Знакомых? — переспросил Загряцкий. — Нет, там знакомых не встретил.
— Жаль, именно там важно было бы кого-нибудь встретить. Никого не встретили?
— К сожалению, никого.
— Жаль… Но, может быть, вас видели служащие? Вы билет взяли при входе?
— Разумеется… Только едва ли кассирша могла меня видеть. Она из-за своей сетки ни на кого не смотрит, занята билетами и сдачей.
— Как же вы наперед знаете, что она вас не видела? Но если не кассирша, то уж, верно, капельдинер вас видел, показывая вам место?
— Может быть… Впрочем, я несколько опоздал к началу и вошел, когда в зале было темно.
— Экая досада! Так и капельдинер не видел?.. Какой билет вы взяли?
— Кресло, в рубль двадцать. Это в среднем пролете.
— Вы твердо помните цену?
— Да, я всегда беру в рубль двадцать.
— Значит, вы часто бываете в этом кинематографе?
— Да, довольно часто.
— Довольно часто, — повторил Яценко, удовлетворенный тем, что подтвердилась его догадка, впрочем, не имевшая отношения к делу. — Так… В антрактах между картинами зал освещается, вы, верно, заметили, с кем вы сидели рядом?
— Кажется, слева был какой-то господин с седой бородой. А с другой стороны никого не было — я сидел у прохода.
— Вы не разговаривали с вашими соседями?
— Нет. Кто же разговаривает с незнакомыми?
— Отчего, бывает, могли обменяться несколькими словами. Может, с теми, кто сидел спереди или сзади вас? Там какие люди сидели?
— Не помню. Кажется, спереди и вообще никого не было.
— Так вы за весь вечер ни с кем не обменялись словом? Ну, может быть, толкнули кого-нибудь и извинились. Может, было что-либо такое, что дало бы нам возможность вызвать ваших соседей посредством публикации в газетах?
— Нет, кажется, ничего такого не было.
— Очень жаль. Это чрезвычайно досадно.
— Согласитесь, однако, господин следователь, я не мог предвидеть, что на следующий день меня заподозрят в убийстве и что мне придется устанавливать alibi.
— Разумеется, но согласитесь и вы, что это довольно странное стечение обстоятельств: весь день, с утра, вы были на людях, вы помните точно все расписание дня по часам… Даже удивительно, правду сказать, до чего вы точно это помните, ведь для вас это был самый обыкновенный день, такой же, как другой, а вы все часы и минуты так хорошо помните… Право, можно было подумать, будто вы знали заранее, что надо будет все это сказать точно.
— Позвольте, позвольте, господин следователь, я никаких минут не называл. Я указывал только часы, и, разумеется, лишь приблизительно. Это было позавчера, я могу помнить, что позавчера делал. А если бы я не помнил и не мог указать часов, то уж это вы, наверное, обернули бы против меня. Что ж это такое получается!..
— Я хочу сказать, что вы твердо помните все расписание дня и можете удостоверить свидетельскими показания ми, где вы были до самого вечера. Везде вас знают и в лицо, и по фамилии, а где не знают, как, например, в воинском присутствии, там вы по случайности называете фамилию. Но вот вечером, как раз в часы, когда был убит Фишер, вас решительно никто не видел и вы никого не видели. Это странно… Впрочем, может быть, вы напрасно думаете, что никто вас там не видал. Вы как были одеты?
— Так же, как сейчас.
— А господин с седой бородой как был одет?
— Кажется, был в темном пальто.
— Точно не помните?
— Нет, не помню.
— В каком ряду вы сидели?
— Я сидел в среднем пролете, а ряда не знаю — в кинематографах ряды не обозначаются.
— Мы расспросим служащих кинематографа и дадим публикацию в газеты… Когда вы вышли от Рейтера, какая была погода?
— Скверная…
— Вы, вероятно, взяли извозчика? Может, он вас признает?
— Нет, я пошел пешком. «Солей» помещается в Пассаже, это очень близко от Рейтера.
— Так… «Солей» в Пассаже… Да, да… Позвольте, вы сказали, что кончили игру в шахматы в семь часов… Ужинали минут двадцать — видите, вы указали и минуты… А к началу спектакля в кинематографе вы опоздали, хотя до Пассажа от Рейтера в самом деле очень близко. Когда же начинается представление в «Солей»? Мне кажется, что в кинематографах спектакль начинается значительно позднее. Это легко будет удостоверить.
Загряцкий вдруг побледнел. Следователь не спускал с него глаз.
— Я не помню, я могу ошибиться в минутах. Кажется, я еще прошелся по Невскому.
— В такую дурную погоду?
— У меня, как я вам сказал, с утра болела голова.
— Я думал, головная боль у вас прошла. Или вы играли в шахматы с головной болью?.. Ну-с, хорошо… Что давалось в этот день в кинематографе?
— Давалась кинодрама «Вампиры».
— Какие артисты в ней участвуют?
— Что?.. Сейчас вам скажу. В главной роли Наперковская, а из мужчин Марсель Левен и Жан Эм.
— Еще кто?
— Еще?.. Других не помню… Запоминаются только имена главных актеров.
— Да… И в газетных объявлениях печатают тоже только имена главных актеров. Потрудитесь рассказать мне содержание этой кинодрамы.
— Вы серьезно?
— Очень серьезно. Впрочем, вместо того чтобы рассказывать, благоволите написать мне содержание этих «Вампиров»… Вот вам перо и бумага.
— Сделайте одолжение.
«К этому, видно, приготовился… Может, накануне был в этом кинематографе, — подумал Яценко. — Нет, ловкая бестия…»
— Пожалуйста, напишите возможно точнее и подробнее, — добавил, вставая, Николай Петрович.
Он отворил дверь. Городовые вскочили и вытянулись. Яценко позвал письмоводителя.
— Иван Павлович, господин Загряцкий должен кое-что написать. Посидите, пожалуйста, здесь. Мне необходимо позвонить по телефону.
— Только что как раз Антипов пришел, — сказал тихо письмоводитель.
— А, пришел! Очень кстати…
XIX
Николай Петрович быстро прошел по коридору до дверей, затем нервно повернул назад, сам не зная зачем. Он находился в возбужденном состоянии. Яценко не был удовлетворен результатами допроса начерно. Он прекрасно понимал, что материала для обвинения допрос дал пока немного, несмотря на провалы в показаниях допрашиваемого. Загряцкий занял ту позицию, которая была для него всего выгоднее: свою связь с женой убитого он отрицал решительно;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
— Долго ужинали?
— Нет, минут двадцать.
— Так… Дальше? — рассеянно спросил Яценко, перебирая бумаги в папке и как бы потеряв интерес к предмету разговора.
— Затем я отправился в кинематограф.
— В кинематограф? — повторил Яценко. — В какой именно?
— В «Солей».
— Так-с. Оставались там до конца спектакля?
— До самого конца. Я всегда остаюсь до конца, хоть и глупо, конечно, смотреть всю эту дребедень. Но я люблю, отдыхаешь все-таки.
— Когда кончился спектакль?
— Думаю, так в половине двенадцатого или еще немного позже.
— Верно, вы и в кинематографе встретили знакомых?
— Знакомых? — переспросил Загряцкий. — Нет, там знакомых не встретил.
— Жаль, именно там важно было бы кого-нибудь встретить. Никого не встретили?
— К сожалению, никого.
— Жаль… Но, может быть, вас видели служащие? Вы билет взяли при входе?
— Разумеется… Только едва ли кассирша могла меня видеть. Она из-за своей сетки ни на кого не смотрит, занята билетами и сдачей.
— Как же вы наперед знаете, что она вас не видела? Но если не кассирша, то уж, верно, капельдинер вас видел, показывая вам место?
— Может быть… Впрочем, я несколько опоздал к началу и вошел, когда в зале было темно.
— Экая досада! Так и капельдинер не видел?.. Какой билет вы взяли?
— Кресло, в рубль двадцать. Это в среднем пролете.
— Вы твердо помните цену?
— Да, я всегда беру в рубль двадцать.
— Значит, вы часто бываете в этом кинематографе?
— Да, довольно часто.
— Довольно часто, — повторил Яценко, удовлетворенный тем, что подтвердилась его догадка, впрочем, не имевшая отношения к делу. — Так… В антрактах между картинами зал освещается, вы, верно, заметили, с кем вы сидели рядом?
— Кажется, слева был какой-то господин с седой бородой. А с другой стороны никого не было — я сидел у прохода.
— Вы не разговаривали с вашими соседями?
— Нет. Кто же разговаривает с незнакомыми?
— Отчего, бывает, могли обменяться несколькими словами. Может, с теми, кто сидел спереди или сзади вас? Там какие люди сидели?
— Не помню. Кажется, спереди и вообще никого не было.
— Так вы за весь вечер ни с кем не обменялись словом? Ну, может быть, толкнули кого-нибудь и извинились. Может, было что-либо такое, что дало бы нам возможность вызвать ваших соседей посредством публикации в газетах?
— Нет, кажется, ничего такого не было.
— Очень жаль. Это чрезвычайно досадно.
— Согласитесь, однако, господин следователь, я не мог предвидеть, что на следующий день меня заподозрят в убийстве и что мне придется устанавливать alibi.
— Разумеется, но согласитесь и вы, что это довольно странное стечение обстоятельств: весь день, с утра, вы были на людях, вы помните точно все расписание дня по часам… Даже удивительно, правду сказать, до чего вы точно это помните, ведь для вас это был самый обыкновенный день, такой же, как другой, а вы все часы и минуты так хорошо помните… Право, можно было подумать, будто вы знали заранее, что надо будет все это сказать точно.
— Позвольте, позвольте, господин следователь, я никаких минут не называл. Я указывал только часы, и, разумеется, лишь приблизительно. Это было позавчера, я могу помнить, что позавчера делал. А если бы я не помнил и не мог указать часов, то уж это вы, наверное, обернули бы против меня. Что ж это такое получается!..
— Я хочу сказать, что вы твердо помните все расписание дня и можете удостоверить свидетельскими показания ми, где вы были до самого вечера. Везде вас знают и в лицо, и по фамилии, а где не знают, как, например, в воинском присутствии, там вы по случайности называете фамилию. Но вот вечером, как раз в часы, когда был убит Фишер, вас решительно никто не видел и вы никого не видели. Это странно… Впрочем, может быть, вы напрасно думаете, что никто вас там не видал. Вы как были одеты?
— Так же, как сейчас.
— А господин с седой бородой как был одет?
— Кажется, был в темном пальто.
— Точно не помните?
— Нет, не помню.
— В каком ряду вы сидели?
— Я сидел в среднем пролете, а ряда не знаю — в кинематографах ряды не обозначаются.
— Мы расспросим служащих кинематографа и дадим публикацию в газеты… Когда вы вышли от Рейтера, какая была погода?
— Скверная…
— Вы, вероятно, взяли извозчика? Может, он вас признает?
— Нет, я пошел пешком. «Солей» помещается в Пассаже, это очень близко от Рейтера.
— Так… «Солей» в Пассаже… Да, да… Позвольте, вы сказали, что кончили игру в шахматы в семь часов… Ужинали минут двадцать — видите, вы указали и минуты… А к началу спектакля в кинематографе вы опоздали, хотя до Пассажа от Рейтера в самом деле очень близко. Когда же начинается представление в «Солей»? Мне кажется, что в кинематографах спектакль начинается значительно позднее. Это легко будет удостоверить.
Загряцкий вдруг побледнел. Следователь не спускал с него глаз.
— Я не помню, я могу ошибиться в минутах. Кажется, я еще прошелся по Невскому.
— В такую дурную погоду?
— У меня, как я вам сказал, с утра болела голова.
— Я думал, головная боль у вас прошла. Или вы играли в шахматы с головной болью?.. Ну-с, хорошо… Что давалось в этот день в кинематографе?
— Давалась кинодрама «Вампиры».
— Какие артисты в ней участвуют?
— Что?.. Сейчас вам скажу. В главной роли Наперковская, а из мужчин Марсель Левен и Жан Эм.
— Еще кто?
— Еще?.. Других не помню… Запоминаются только имена главных актеров.
— Да… И в газетных объявлениях печатают тоже только имена главных актеров. Потрудитесь рассказать мне содержание этой кинодрамы.
— Вы серьезно?
— Очень серьезно. Впрочем, вместо того чтобы рассказывать, благоволите написать мне содержание этих «Вампиров»… Вот вам перо и бумага.
— Сделайте одолжение.
«К этому, видно, приготовился… Может, накануне был в этом кинематографе, — подумал Яценко. — Нет, ловкая бестия…»
— Пожалуйста, напишите возможно точнее и подробнее, — добавил, вставая, Николай Петрович.
Он отворил дверь. Городовые вскочили и вытянулись. Яценко позвал письмоводителя.
— Иван Павлович, господин Загряцкий должен кое-что написать. Посидите, пожалуйста, здесь. Мне необходимо позвонить по телефону.
— Только что как раз Антипов пришел, — сказал тихо письмоводитель.
— А, пришел! Очень кстати…
XIX
Николай Петрович быстро прошел по коридору до дверей, затем нервно повернул назад, сам не зная зачем. Он находился в возбужденном состоянии. Яценко не был удовлетворен результатами допроса начерно. Он прекрасно понимал, что материала для обвинения допрос дал пока немного, несмотря на провалы в показаниях допрашиваемого. Загряцкий занял ту позицию, которая была для него всего выгоднее: свою связь с женой убитого он отрицал решительно;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90