Но Анна уже не слушала ее, она шагнула за порог, войдя в апартаменты. Следы погрома, учиненного Егоровым, хотя к тому явно приложены были немалые усилия, полностью уничтожить не удалось. Дорогие шелковые обои во многих местах были покрыты пятнами, царапинами, а кое-где от стены оторваны были целые куски материала, который, правда, наспех подклеили. Большая золоченая рама, в которой раньше тускло мерцала, отражая практически всю комнату, зеркальная поверхность, теперь была пуста – зеркало, стало быть, было разбито. «И бил в борделе зеркала…» – вдруг всплыла в памяти Анны неизвестно откуда взявшаяся и совершенно неуместная фраза, то ли из какого-то блатного романса, то ли из фильма, а может – просто из анекдота. Пострадали люстра и бра. Их, видимо, не успели заменить на новые, и потому свет в комнате был каким-то рваным. На стенах и потолке громоздились причудливые тени, повторяющие форму отбитых плафонов. Судя по тому, что возле кровати отсутствовало низкое, уютное кресло и небольшой журнальный столик, им тоже были нанесены повреждения. Наверное, были и другие следы недавнего буйства, но далее разглядывать пострадавшую комнату и сопоставлять, чего же в ней теперь недостает, у Анны не было сил. Она прислонилась к стене и наконец набралась смелости взглянуть на кровать. Егоров спал на ней, как всегда, одетый, хотя постель была разобрана. Сейчас он лежал ничком, широко раскинув руки и глубоко зарывшись головой в подушки, дыхания его слышно не было, и тело казалось совершенно неподвижным, но Анна от этого не встревожилась и не испугалась. Ей стало почти все равно, выживет ли он в очередной раз или умрет прямо сейчас, здесь, на ее глазах. Возможно, что он уже и был мертв, но и это не побудило ее к действию. Анна тупо смотрела на тело, распростертое на кровати, и не испытывала ничего, кроме огромной усталости. Ей было жаль потраченных душевных сил и времени. А Егорова ей теперь было совсем не жаль. Впрочем, эти мысли пока не вполне были осознаны ею, они только зрели в подсознании, как не настигло ее пока чувство обиды и ощущение того, что он, Александр Егоров, ее предал. Предал не как женщину, а гораздо более серьезно и мерзко – как друга, как человека, который за какие-то семь дней понял его, сопереживал и искренне пытался помочь.
Безжизненная рука Егорова свешивалась с кровати, и Анна только теперь заметила, что в ней зажато несколько газетных листов. Машинально она попыталась вынуть газету из намертво сведенных пальцев. Это удалось ей не с первого раза, но все же она справилась с задачей, оставив, правда, клочок бумаги в его холодной руке. Продолжал действовать механически, Анна присела на корточки возле кровати и аккуратно расправила газетные листы на коленях. Перед ней была одна из самых популярных бульварных газет, развернутая на пятой полосе, шапку которой составляли, сплетаясь в замысловатый, с претензией на старину, орнамент, крупные вычурные буквы «Светская хроника». Небольшая заметка почему – то сразу бросилась ей в глаза (Анне неведомы были хитрые приемы размещения материала на полосе так, что нужные строки прямо-таки магнитом притягивали к себе внимание читателя). «И это – свадьба? Свадьба?! Свадьба!!» – таков был эффектный заголовок заметки. Далее кратко сообщалось, что один из столпов российского бизнеса, А. Егоров, считавшийся доселе, вопреки традициям новых хозяев жизни, примерным семьянином, прожившим в моногамном браке около двадцати лет и имеющий взрослую дочь, на днях поверг в шок, восторг и самую черную зависть московский бомонд, явившись на важный официальный прием в сопровождении очаровательного юного создания неземной красоты. Сразу же завладевшая всеобщим вниманием пара даже не пыталась скрыть характера своих отношений. А некоторым особо доверенным лицам господин Егоров шепнул на ушко, что уже «шьется платье белое» и не сегодня-завтра прольется малиновый звон свадебных колоколов. Бомонд новость принял с явным одобрением, ибо прежняя супруга господина Егорова, мягко говоря, ни у кого не вызывала особых симпатий.
Анна перечитала заметку несколько раз, хотя смысл ее и, более того, смысл всего того, что творилось с Егоровым и вокруг него последнее время, стал ей ясен уже при первом чтении. Крохотный, смешной и злобный газетный плевочек вдруг окончательно расставил все по своим местам. Отдельные малопонятные Анне события, до смерти напугавшие ее сначала, а затем заставившие пережить очень неприятные дни; пойти на должностное преступление; рисковать карьерой, страдать, сопереживая постороннему человеку, и даже видеть кошмарные сны, сложились теперь в ясную, отчетливую и совершенно не страшную картинку. Было немного обидно и даже несколько смешно: ситуация была совершенно банальной, если не откровенно пошлой. Анна аккуратно положила газету на пол возле кровати и, не оглядываясь на спящего (или умершего?) Егорова, вышла из апартаментов. В коридоре она едва не налетела на массивную фигуру старшего смены секьюрити, по забавному стечению обстоятельств именно того, который дежурил в жуткую для Анны ночь памятного визита Егорова и Рокотова.
– Ты что? – Она действительно испугалась его неожиданного присутствия.
– Да так. Горничная сказала, ты к нему зашла. Я на всякий случай поднялся. Он сегодня тут такой цирк устроил, я даже не ожидал, правда. Всегда такой вялый, а тут – ну просто Брюс Ли и Арнольд Шварценеггер в одном флаконе.
– Слушай, а почему мне не позвонили, когда все началось? Я же в курсе всей ситуации с самого начала, и вообще, Рокотов поручил мне…
– Так Рокотов и сказал, чтобы тебя не беспокоили…
– Он что, был здесь?
– Нет, позвонил, как раз когда этот начал требовать порцию. Ну, Нинка со страху и доложила, что, дескать, «скоро грянет буря».
– И что Рокотов?
– Сказал: держать ситуацию под контролем. Тебя не трогать. И обещал приехать, но что-то вот… задерживается. Так что мы уж сами… Извини. Пришлось, конечно, повозиться.
– Ладно. Поглядывай за ним, мало ли что.
– Ясно. Сейчас приставлю толкового парня, он, может, прямо там у него и посидит? Чего народ в коридоре-то напрягать?..
– Действительно. Пускай посидит, и если что – сразу зовите меня.
– Понял.
Они спустились вниз и неспешно разошлись по рабочим местам. Плотно прикрыв дверь своего крохотного кабинета, Анна задумалась. Все было, конечно, теперь ясно и понятно, яснее не бывает, но в душе у нее почему-то шевелилось странное необъяснимое сомнение, и было тревожно. К тому же – Рокотов. Он был человеком слова, и если обещал приехать, тем более по такому поводу, то непременно бы приехал. Значит, произошло что-то еще более серьезное. Но главное – он почему-то запретил вызывать ее. Это было нелогично, ибо она была осведомлена обо всем гораздо более других, и, хотя бы в силу этого, он должен был настоять на ее присутствии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79