Слишком много реально сделано ею, слишком многим людям помогла она совладать с нестерпимой душевной болью. Что им за разница теперь, как ее настоящее имя?
– Это хорошая мысль, – спокойно ответила она мужу, – пора прекращать балаган. Я, пожалуй, дам интервью и расскажу все честно: и про учебу, и про бедствования, и про то, как никто не хотел идти на консультацию к психоаналитику, кроме рэкетиров, и про то, как мы с тобой, отчаявшись, придумали Лоран Леви.
– Да ты спятила, курица, – начал было Бунин, но вдруг осекся. – …Вообще в этом есть некий резон. Все равно рано или поздно все откроется, а так – сама, откровенно, ничего не скрывая. И тут же дать подборку откликов твоих клиентов. Может быть, знаешь ли, может быть…
Он теперь часто соглашался с ней и даже вынужден был смириться с тем, что плату за услуги она иногда самовольно сокращала до минимума, а иногда – отказывалась от вознаграждения вовсе. Все зависело от действительного положения пришедшего за помощью человека. Единственно, за что он цеплялся с упорством фанатика, был декор квартиры, в которой она вела прием, являющий собой дикую мешанину Востока, Африки, религиозной символики и предметов вообще непонятного происхождения и назначения. Но с этим Лариса до поры мирилась, к тому же на многих пациентов поначалу это действовало положительно, а она была твердо уверена теперь, что это и есть главное.
Этот день был каким-то неровным, неспокойным и даже тревожным. Прежде всего, это чувствовалось по пациентам: они нервничали больше обычного; проблемы, с которыми они обращались сегодня, – все, как на подбор, касались сложных и крайне запутанных жизненных ситуаций и требовали особо тонкого подхода, внимания и чутья, а Лариса именно сегодня ощущала себя непозволительно рассеянной, словно заболевающей или уже слегка захворавшей. Возможно, просто сказалась скопившаяся за многие дни усталость, а возможно, день выдался по-настоящему тяжелым и недобрым.
В довершение ко всему, уже в конце приема ей пришлось иметь дело с человеком серьезно больным психически, причем мнительным, агрессивным и, как пишут обычно в официальных документах, представляющим социальную опасность. По крайней мере, как ни прискорбно было это констатировать, Ларисе как психологу в этом случае делать было уже нечего, работа была явно для психиатра. Она попыталась, как могла мягко, успокоить его и расспросить о предыдущей жизни, чтобы принять окончательное решение, как поступить с ним далее, но человек этот был уже не в состоянии адекватно поддерживать беседу, похоже, им овладела какая-то навязчивая идея.
– Колдунья, – закричал он, страшно дергая головой и падая на четвереньки. – Колдунья! Сатана за тобой! Сатана у твоих дверей! Он уже здесь, рядом! Спасайся, несчастная, он погубит тебя, и многих погубит он! Ты приманила его, ты! – Выкрикивая это, он медленно, как большое, жуткое животное, стал приближаться к Ларисе, по-прежнему дергая головой и вращая вытаращенными глазами, на тонких серых губах его появилась пена.
Делать было нечего. Лариса нажала кнопку, вызывая охранников, которые по двое дежурили во время ее приема, как на этом настаивал Бунин. Обычно нужды в них почти не было, за исключением редких случаев, из которых этот был самым жутким.
Несчастного скрутили и вывели в дальнюю комнату, где оставили под наблюдением до приезда «скорой».
Лариса в изнеможении откинулась на спинку своего высокого кресла. Ей было жаль сумасшедшего человека, профессионально она ничем не могла ему помочь, и вызов психиатрической неотложки был единственно возможным разрешением в этой ситуации. Однако и то, как врачует души российская психиатрия, Лариса знала и от этого испытывала чувство вины, отправляя в лабиринты земного ада человека, пришедшего к ней за помощью. Однако было еще нечто: дикие крики умалишенного странным образом задели Ларису и продолжали звучать в ее сознании, порождая тревогу и даже страх. Она попыталась проанализировать содержание его слов, чтобы понять, что в них, кроме внешнего обрамления, могло так растревожить ее, но сделать этого не успела. В кабинет заглянула Татьяна, секретарь, ведущая предварительный прием пациентов, бывшая однокурсница, так же, как и Лариса, в недавнем прошлом бедствующая без работы. Теперь – надежный ее помощник и при случае – ассистент, еще не подруга, но уже – близкая приятельница, с которой Ларисе общаться было легко и приятно: они говорили на одном языке и с полуслова понимали друг друга.
– Лора, там еще одна женщина, она записана и очень настаивает. – Одной фразой Татьяна умудрилась сказать многое. Во-первых, она полагала, что Ларисе сегодня более не следует работать. Во-вторых, она пыталась самостоятельно решить эту проблему и, видимо, отправила с извинениями несколько пациентов, перенеся их визит на другое время, но с одной дамой, записанной заранее, справиться не смогла. В-третьих, – и об этом говорило выражение лица и интонации, – дама ей была сильно не по душе и к категории легких, покладистых пациентов явно не относилась. Во всем этом, хотя и не произнесенном вслух, можно было не сомневаться. Татьяна была неплохим психологом, и ее оценки чаще всего совпадали с мнением Ларисы.
Все было так. Но что же тут поделаешь? Лариса не чувствовала себя вправе отказать заранее записавшейся пациентке из-за тревожного состояния собственной души. Кроме того, она хорошо знала, что для людей, обратившихся к ней, иногда решающими бывают не то что дни и часы, но и минуты.
– Ничего не поделаешь, Танюша. Тем более что настаивает она справедливо. – Этой фразой Лариса пыталась заранее примирить себя с новой пациенткой, отринув раздражение, усталость, тревогу и то отношение к ней, которое невольно заложила в ее сознание Татьяна. – Проси и извинись за задержку.
Дверь за Татьяной мягко затворилась и почти сразу же распахнулась снова, но уже совсем иначе: резко и стремительно, словно входящий, а вернее, входящая пыталась с размаху выбить ее, причем возможно – пинком ноги или налетев на препятствие всем корпусом. Уже одно это о многом сказало Ларисе: женщина напоминала сильно сжатую пружину, готовая в любую минуту распрямиться и ринуться в бой, отвоевывая или доказывая что-то свое. Что? Это предстояло выяснить в ближайшее время. Пока же Лариса внимательно, но не в упор разглядывала вошедшую женщину. Та была молода, даже юна, однако старалась казаться старше, а возможно, просто условиями жизни была поставлена перед необходимостью рано повзрослеть и доказывать свою зрелость всеми способами, включая внешность. Истинную внешность ее трудно было разглядеть под толстым слоем нарочито яркой косметики, но тот образ, который она пыталась слепить при помощи макияжа, одежды и прически, Лариса определила как ангельский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Это хорошая мысль, – спокойно ответила она мужу, – пора прекращать балаган. Я, пожалуй, дам интервью и расскажу все честно: и про учебу, и про бедствования, и про то, как никто не хотел идти на консультацию к психоаналитику, кроме рэкетиров, и про то, как мы с тобой, отчаявшись, придумали Лоран Леви.
– Да ты спятила, курица, – начал было Бунин, но вдруг осекся. – …Вообще в этом есть некий резон. Все равно рано или поздно все откроется, а так – сама, откровенно, ничего не скрывая. И тут же дать подборку откликов твоих клиентов. Может быть, знаешь ли, может быть…
Он теперь часто соглашался с ней и даже вынужден был смириться с тем, что плату за услуги она иногда самовольно сокращала до минимума, а иногда – отказывалась от вознаграждения вовсе. Все зависело от действительного положения пришедшего за помощью человека. Единственно, за что он цеплялся с упорством фанатика, был декор квартиры, в которой она вела прием, являющий собой дикую мешанину Востока, Африки, религиозной символики и предметов вообще непонятного происхождения и назначения. Но с этим Лариса до поры мирилась, к тому же на многих пациентов поначалу это действовало положительно, а она была твердо уверена теперь, что это и есть главное.
Этот день был каким-то неровным, неспокойным и даже тревожным. Прежде всего, это чувствовалось по пациентам: они нервничали больше обычного; проблемы, с которыми они обращались сегодня, – все, как на подбор, касались сложных и крайне запутанных жизненных ситуаций и требовали особо тонкого подхода, внимания и чутья, а Лариса именно сегодня ощущала себя непозволительно рассеянной, словно заболевающей или уже слегка захворавшей. Возможно, просто сказалась скопившаяся за многие дни усталость, а возможно, день выдался по-настоящему тяжелым и недобрым.
В довершение ко всему, уже в конце приема ей пришлось иметь дело с человеком серьезно больным психически, причем мнительным, агрессивным и, как пишут обычно в официальных документах, представляющим социальную опасность. По крайней мере, как ни прискорбно было это констатировать, Ларисе как психологу в этом случае делать было уже нечего, работа была явно для психиатра. Она попыталась, как могла мягко, успокоить его и расспросить о предыдущей жизни, чтобы принять окончательное решение, как поступить с ним далее, но человек этот был уже не в состоянии адекватно поддерживать беседу, похоже, им овладела какая-то навязчивая идея.
– Колдунья, – закричал он, страшно дергая головой и падая на четвереньки. – Колдунья! Сатана за тобой! Сатана у твоих дверей! Он уже здесь, рядом! Спасайся, несчастная, он погубит тебя, и многих погубит он! Ты приманила его, ты! – Выкрикивая это, он медленно, как большое, жуткое животное, стал приближаться к Ларисе, по-прежнему дергая головой и вращая вытаращенными глазами, на тонких серых губах его появилась пена.
Делать было нечего. Лариса нажала кнопку, вызывая охранников, которые по двое дежурили во время ее приема, как на этом настаивал Бунин. Обычно нужды в них почти не было, за исключением редких случаев, из которых этот был самым жутким.
Несчастного скрутили и вывели в дальнюю комнату, где оставили под наблюдением до приезда «скорой».
Лариса в изнеможении откинулась на спинку своего высокого кресла. Ей было жаль сумасшедшего человека, профессионально она ничем не могла ему помочь, и вызов психиатрической неотложки был единственно возможным разрешением в этой ситуации. Однако и то, как врачует души российская психиатрия, Лариса знала и от этого испытывала чувство вины, отправляя в лабиринты земного ада человека, пришедшего к ней за помощью. Однако было еще нечто: дикие крики умалишенного странным образом задели Ларису и продолжали звучать в ее сознании, порождая тревогу и даже страх. Она попыталась проанализировать содержание его слов, чтобы понять, что в них, кроме внешнего обрамления, могло так растревожить ее, но сделать этого не успела. В кабинет заглянула Татьяна, секретарь, ведущая предварительный прием пациентов, бывшая однокурсница, так же, как и Лариса, в недавнем прошлом бедствующая без работы. Теперь – надежный ее помощник и при случае – ассистент, еще не подруга, но уже – близкая приятельница, с которой Ларисе общаться было легко и приятно: они говорили на одном языке и с полуслова понимали друг друга.
– Лора, там еще одна женщина, она записана и очень настаивает. – Одной фразой Татьяна умудрилась сказать многое. Во-первых, она полагала, что Ларисе сегодня более не следует работать. Во-вторых, она пыталась самостоятельно решить эту проблему и, видимо, отправила с извинениями несколько пациентов, перенеся их визит на другое время, но с одной дамой, записанной заранее, справиться не смогла. В-третьих, – и об этом говорило выражение лица и интонации, – дама ей была сильно не по душе и к категории легких, покладистых пациентов явно не относилась. Во всем этом, хотя и не произнесенном вслух, можно было не сомневаться. Татьяна была неплохим психологом, и ее оценки чаще всего совпадали с мнением Ларисы.
Все было так. Но что же тут поделаешь? Лариса не чувствовала себя вправе отказать заранее записавшейся пациентке из-за тревожного состояния собственной души. Кроме того, она хорошо знала, что для людей, обратившихся к ней, иногда решающими бывают не то что дни и часы, но и минуты.
– Ничего не поделаешь, Танюша. Тем более что настаивает она справедливо. – Этой фразой Лариса пыталась заранее примирить себя с новой пациенткой, отринув раздражение, усталость, тревогу и то отношение к ней, которое невольно заложила в ее сознание Татьяна. – Проси и извинись за задержку.
Дверь за Татьяной мягко затворилась и почти сразу же распахнулась снова, но уже совсем иначе: резко и стремительно, словно входящий, а вернее, входящая пыталась с размаху выбить ее, причем возможно – пинком ноги или налетев на препятствие всем корпусом. Уже одно это о многом сказало Ларисе: женщина напоминала сильно сжатую пружину, готовая в любую минуту распрямиться и ринуться в бой, отвоевывая или доказывая что-то свое. Что? Это предстояло выяснить в ближайшее время. Пока же Лариса внимательно, но не в упор разглядывала вошедшую женщину. Та была молода, даже юна, однако старалась казаться старше, а возможно, просто условиями жизни была поставлена перед необходимостью рано повзрослеть и доказывать свою зрелость всеми способами, включая внешность. Истинную внешность ее трудно было разглядеть под толстым слоем нарочито яркой косметики, но тот образ, который она пыталась слепить при помощи макияжа, одежды и прически, Лариса определила как ангельский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79