А мамка, вдруг, встала, постояла немного, оттолкнулась – И ура!!! – Поехала! Правда, поехала. Смотрю и глазам своим не верю, а у нее что-то получается. Не сказать, чтобы очень, но, во всяком случае, не переступает ногами, словно у нее вместо двух, одна. Тетя Лена за ней, я за тетей Леной. Бегу, даже дышать боюсь. Вдруг вижу впереди веточка. Точно сейчас споткнется. Я вперед, только нагнулся, подобрать хотел, а сзади крик.
– Ричард!!!
И сзади в меня что-то врезается на полной скорости. Шум, крик, мамка валяется, тетя Лена над ней хлопочет, у меня сердце в пятки ушло, все думаю, – убилась.
А они, глупые, как примутся хохотать. Я стою, чуть не плачу, а они смеются. Что уж тут смешного. Дырка на штанах, прямо на попе, вот и весь кайф. Где это видано, хорошую вещь изорвать и смеяться? А я какую-нибудь туфлю изгрызу, или ручку у старого кресла искорябаю, так крику столько. Где справедливость, я вас спрашиваю? Где? – Им можно, а мне нет?
Ладно, это я просто на нервах. Вы бы видели, как дети на нас смотрели. Думал, сейчас засмеют. А мамке все нипочем, все по барабану. Встала, отряхнулась и дальше поехала, только курткой дырку прикрыла.
Так и катались еще с полчаса. Я все лапы сбил по асфальту бегать. То ли дело по травке, мягко, тепло, уютно.
А потом и того хлеще. Тетя Лена коньки напялила. А она то куда лезет? Как корова на льду.
Мамка, наверное, в детстве каталась, вот и поехала сразу. А тетя Лена шаг, еще шаг, потом, как заверещит:
– Останови меня! Слава богу, мамка успела, поймала ее.
Та уцепилась ей за руку, словно утопающий за соломинку. Держится за нее, шагу сделать не может. Так и каталась – Вот смехотища. Но это еще нечего. Самый прикол случился, когда мы домой возвращались. Одела мамка коньки. Тетя Лена почти без крика сняла, устала, – и поехали мы обратно – на коньках.
Откуда, до сих пор не пойму, у нас в округе лошади взялись. Самих лошадей я не видел, врать не буду, а вот кучи после них остались, что надо.
Разогналась мамка, дорожка под горку. Летит довольная, улыбается во весь рот. А за поворотом туннель. Влетает она туда на бешеной скорости, а там темновато, полумрак. Она то бедная и не разглядела, что вместо асфальта впереди навоз. Так на полной скорости и затормозила в одной из куч прямо на попе. Вот смеху-то было. Вылезла, брюки все грязные, руки грязные, а запах – Сроду такого не нюхал. Хотя, если честно, вкусно, природой пахнет. А она стоит, смотрит на себя и не знает, то ли плакать, то ли смеяться. Тетя Лена нас догнала, как увидела, за живот схватилась и ну, хохотать, а затем нос зажала и бегом. Мамка за ней, я за мамкой. Так и ввалились. Танюшка минут десять не могла успокоиться. Слава богу, хоть все живы и здоровы. Называется, погуляли.
Люди, они как дети, особенно под настроение. А моя вообще, – за ней глаз, да глаз нужен.
Знаете, что удумала? – Как я это пережил, до сих пор не ведаю. Мамка моя, – вы себе не представляете, учиться пошла – Днем на работе, вечером в институте. Разве это жизнь?
Теперь чаще всего дед со мной гуляет, кормит, развлекает, а эта – часам к одиннадцати появляется. Вот так.
В тот день, когда она эту глупость удумала, такое было – Сижу я как-то на кухне, месяц или два назад – с Данькой переругиваюсь. Тот ко мне пристает, косточку отнимает. И вдруг, – что случилось, до сих пор не пойму. Как будто лишили меня самого доброго, самого дорогого… Плохо мне стало бедненькому, совсем невмоготу. Я как заору не своим голосом. Дед с Танюшкой с перепугу из комнаты выскочили, подбежали ко мне, стоят, волнуются, не поймут, в чем дело. А я и сам не пойму. Не было такого еще ни разу, как будто кто-то солнышко с неба снял, и в мешок затолкал. Дай бог, чтобы такого больше никогда не случалось.
А вечером появляется мамка, и как ни в чем не бывало говорит, что она, мол, поступила в институт, учиться, на этого – Как его? А – экономиста, и будет теперь четыре раза в неделю приезжать чуть ли ни ночью. Когда услышал, думал, сердце разорвется. Не зря я беду чувствовал, – не зря.
Дед ей тут и рассказал про мои завывания. Оказалось, что она тогда с деканом договаривалась, чтобы ее взяли в этот, ихний институт. Вот так. Остался я без заботы и призору на четыре дня в неделю.
Ничего, привык потихоньку. Вначале, правда, тяжело было, а потом притерпелся. Сижу допоздна, ее жду, только потом жизнь начинается. Это, конечно, грустно, но что тут сделаешь? Главное, хоть ночью, но она рядом.
Ладно, выучится, поумнеет. Хотя, – кто ее знает?
Пытка
Сижу себе дома, никому не мешаю, но чувствую, что-то не так. Ждет мамка кого-то, явно ждет. Вон и губы накрасила и торт купила – Неужели мужчину? – Бывает тут у нас один. Строит из себя, – смотреть противно, так бы и гнал поганой метлой подальше от нашего порога. Так ведь нет, не слушает она меня, не понимает, что толку от него никакого, так, одна маята. Противный он к тому же. Сам то ли доктор, то ли профессор – Какой он доктор!? Я тут к нему подошел и говорю:
– Живот болит.
А он посмотрел на меня, словно впервые в жизни про живот услышал, и пошел себе дальше.
Обидно стало до чертиков. Сейчас, думаю, за штаны дерну, чтобы не шатался тут с важным видом, не строил из себя пахана. Но мамка тут, видимо, что-то почувствовала, позвала меня, я за ней, – на кухню. А она раз и дверь закрыла, обманула. И сидел я, как перст одинокий, в четырех стенах, пока Танюшка не пришла. Но тут мы с ней заодно. Этот профессор ей тоже даром не нужен. Договорились, держать сообща оборону.
А через день, вообще, кошмар. Сижу на кухне, мух считаю. Жарко, окно открыто. Вот они иногда и залетают. Вдруг звонок – Кто там? – Бегом к двери. Бах! – Лариса!!! – Ей богу!
Лариса!
– Привет! Заорал я, выскакивая. Вот уж подарок. Никак не ожидал. Прыгаю вокруг нее, словно щенок, в нос норовлю лизнуть. А она все сумки побросала, знай, меня ласкает. Мамка стоит, умиляется.
Успокоились мы минут через пять. И тут мне в голову закралась мысль:
– А что ей тут нужно? – Чувствую лапы затряслись – Неужели опять прививка? – Нет, явно что-то не то. Вон переодевается. Стол зачем-то на середину комнаты вытащили. Обедать что ли будем? Только рано еще, и вкусного ничего не готовили. Нет, не понимаю. Ладно, пусть без меня занимаются ерундой, пойду-ка я лучше к деду в комнату, посидим, поговорим. Береженого бог бережет, целей будешь.
И тут – Ричард! Ричард!
– Ну что еще?
– Иди сюда, мой хороший.
Не знаю, что меня дернуло, но поплелся я таки в комнату. Чувствовал, что зря, не стоит идти, но не смог удержаться. Интересно все-таки. А эти две – вдруг, как меня под лапы подхватят, и скорее на стол. Я перепугался, вырываюсь – Да, разве вырвешься у двух здоровых теток. Тут еще дед подбежал, держат втроем, что ты не делай, бесполезно.
И тут такое началось, в страшном сне не приснится, – триммингом называется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50