От постоянных приступов боли у меня онемело лицо и желудок сжался. Худшая из всех тренировок. Мы ушли, жутко расстроенные.
Позже, тем же вечером, к нам зашли Гектор, Гарсиа и еще шестеро. Мигель обрадовался, завидев меня; он все время хлопал меня по спине и спрашивал: «Могу я что-нибудь для вас сделать, сэр?» Он не думал о том, что звания у меня никакого не было.
Я узнал, что на тренировке им повезло не больше, чем нам; все они были бледны и походили на ожившие трупы. Всей компанией мы отправились в лазарет за таблетками от похмелья, надеясь также решить, какая сторона выиграет паря.
Дежурный санитар в лазарете, маленький жилистый человек с длинными волосами и редкой бородкой, стоял у входа и смотрел на нас так, словно он охранял банковский сейф. Мавро постарался разговорить его, предложил ему сигару; рассказал о пари с Завалой и о том, что нам очень нужен компьютер — «совсем немного информации». Но санитар оказался одним из тех воинственных типов, которые отрицательно качают головой еще до того, как вы выскажете свою просьбу.
Мигель вопросительно взглянул на меня. Я был в плохом настроении и не желал заниматься мелочами, поэтому кивнул. Мигель схватил санитара за горло, поднял в воздух, и мы прошли в лазарет. Мигель отнес санитара к ближайшей трубе для выздоравливающих и собрался запереть его там.
Мы опасались, что санитар по комлинку вызовет охрану, поэтому я подошел к операционному столу, около которого висела газовая маска, надел ее на санитара и усыпил его небольшой безвредной дозой окиси азота. Подозвал Гектора и велел ему через определенное время давать газ, для того чтобы санитар не пришел в себя.
Потом мы сели за компьютер и запросили информацию о японцах. Их на борту корабля оказалось немногим больше тысячи человек, и почти все числились самураями. На наш вопрос, кто из самураев недавно подключался к симулятору, компьютер перечислил несколько сотен имен. Мы выбрали наобум двоих — Анчи Акисада и Кунимото Хидео — и затребовали их генетические карты. Я попросил компьютер выделить генетические усовершенствования в организме названных нами людей, и откинулся в кресле. Данные об усовершенствованиях появились не сразу. Хромосома 4, цистрон 1729, сообщает добавочную прочность стенкам кровеносных сосудов; хромосомы 6 и 14 мешают прекращению выделения гормонов роста. Хромосома 19, цистрон 27, вовлекает в метаболизм жировые клетки, и потому самураи на пустой желудок действуют эффективнее обычных людей. Всего мы насчитали пятьдесят небольших усовершенствований, все не очень новые, а большинство даже такие старые, что прекратилось действие патента их изобретателя. Я сделал распечатку биографий этих двух самураев и отдал ее для изучения Гарсиа.
— Хотите пройти генное сканирование? — предложил я химерам. Мне хотелось посмотреть на их карты. На Земле запрещена генная инженерия у людей, за исключением лечения наследственных заболеваний, и информация о работах, проведенных в этой области на Чили, никогда не публиковалась.
— Я хочу увидеть свою, — сказала Абрайра.
Я вызвал ее карту и удивился: первый найденный мною искусственно созданный ген оказался длиной в 48000 нуклеотидов — в тысячу раз длиннее искусственных нуклеотидов, которые были когда-либо вживлены в человека. Этот ген передавал кодированную программу для производства мышечной ткани, значительно отличающейся от миозина, протеина, обычно используемого в поперечно — полосатых мышцах; новый протеин оказался весьма сложен, и у него не было названия. Компьютер просто упомянул, что его создатель — исследовательская группа компании «Роблз», а также показал схематичное изображение новой мышечной нити: в отличие от столбообразной формы, типичной для людей, у нее по поверхности проходил спиралевидный бугорок. Как будто вокруг карандаша обернули пружину. Введение нового протеина как основы мышечной ткани человека должно было породить множество проблем. Какая стимуляция необходима для мышцы, чтобы она начала сокращаться? Какие химические вещества стимулируют сокращение? Как будет мышца расслабляться? Как мышечный метаболизм превращает химическую энергию в физическую?
Вопросы казались очень сложными, но, изучая карту, я обнаружил, что ответ прост. Эта мышца разлагает АТФ — трифосфат аденозина, так же, как у человека. При более внимательном рассмотрении новый ген оказался очень похожим на ген миозина, к которому добавлено несколько тысяч нуклеотидов. Спираль на поверхности мышцы выделяла большое количество нового энзима, который стимулирует разложение АТФ; поэтому мышца сокращается быстрее и легче, чем у людей. К тому же сокращение происходит полнее.
Мысль о преобразовании самой клетки, направленном на то, чтобы сделать процесс более эффективным, казалась мне пугающей. Как могли в компании «Роблз» проработать много тысяч вариантов, чтобы найти единственный, дающий нужный эффект? Откуда они могли знать, какой результат получат? Но это было лишь первое из усовершенствований в организме Абрайры.
Карта показывала сотни других: сеть кровеносных сосудов лучше снабжала мозг, который увеличился на двести граммов. Преобразование зубов, в ходе которого были убраны клыки, давало возможность сильнее укусить, быстрее и тщательнее пережевывать пищу. Более длинные кишки и легкая проницаемость их стенок для питательных веществ давали химере возможность удовлетворяться половиной той пищи, которая требуется нормальному человеку. Хрящ у нее эластичней обычного, таз легче расширяется при родах; и она никогда не сможет сломать себе нос. Я удивился, обнаружив, что устройство ушей у нее лишь слегка отличалось от обычного для человека.
Многие преобразования потребовали замены всего лишь одного — двух звеньев в генах, они корректировали размеры и функции органов, и изменения казались незначительными, почти поверхностными; другие же требовали добавления многих сотен тысяч нуклеотидов в целые семейства генов. Но каждое усовершенствование проводилось предельно тщательно, обдумывались все последствия. Так что, если посмотреть на все в целом, становилось очевидным: изменения направлены на создание совершенного человека. Лучший известный мне генетический инженер по сравнению с этими учеными из «Роблз» — всего лишь уличный лудильщик. Даже если человек проживет еще два миллиона лет, он не станет таким совершенным, как Абрайра. С каждым новым улучшением, зафиксированным в ее карте, во мне росло уважение к ней как к идеальному организму. Я чувствовал себя так, словно слушаю симфонию, не музыкальную, а такую, которая разыгрывается на человеческих генах, но лишь я один в нашей маленькой группе мог оценить ее красоту и совершенство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Позже, тем же вечером, к нам зашли Гектор, Гарсиа и еще шестеро. Мигель обрадовался, завидев меня; он все время хлопал меня по спине и спрашивал: «Могу я что-нибудь для вас сделать, сэр?» Он не думал о том, что звания у меня никакого не было.
Я узнал, что на тренировке им повезло не больше, чем нам; все они были бледны и походили на ожившие трупы. Всей компанией мы отправились в лазарет за таблетками от похмелья, надеясь также решить, какая сторона выиграет паря.
Дежурный санитар в лазарете, маленький жилистый человек с длинными волосами и редкой бородкой, стоял у входа и смотрел на нас так, словно он охранял банковский сейф. Мавро постарался разговорить его, предложил ему сигару; рассказал о пари с Завалой и о том, что нам очень нужен компьютер — «совсем немного информации». Но санитар оказался одним из тех воинственных типов, которые отрицательно качают головой еще до того, как вы выскажете свою просьбу.
Мигель вопросительно взглянул на меня. Я был в плохом настроении и не желал заниматься мелочами, поэтому кивнул. Мигель схватил санитара за горло, поднял в воздух, и мы прошли в лазарет. Мигель отнес санитара к ближайшей трубе для выздоравливающих и собрался запереть его там.
Мы опасались, что санитар по комлинку вызовет охрану, поэтому я подошел к операционному столу, около которого висела газовая маска, надел ее на санитара и усыпил его небольшой безвредной дозой окиси азота. Подозвал Гектора и велел ему через определенное время давать газ, для того чтобы санитар не пришел в себя.
Потом мы сели за компьютер и запросили информацию о японцах. Их на борту корабля оказалось немногим больше тысячи человек, и почти все числились самураями. На наш вопрос, кто из самураев недавно подключался к симулятору, компьютер перечислил несколько сотен имен. Мы выбрали наобум двоих — Анчи Акисада и Кунимото Хидео — и затребовали их генетические карты. Я попросил компьютер выделить генетические усовершенствования в организме названных нами людей, и откинулся в кресле. Данные об усовершенствованиях появились не сразу. Хромосома 4, цистрон 1729, сообщает добавочную прочность стенкам кровеносных сосудов; хромосомы 6 и 14 мешают прекращению выделения гормонов роста. Хромосома 19, цистрон 27, вовлекает в метаболизм жировые клетки, и потому самураи на пустой желудок действуют эффективнее обычных людей. Всего мы насчитали пятьдесят небольших усовершенствований, все не очень новые, а большинство даже такие старые, что прекратилось действие патента их изобретателя. Я сделал распечатку биографий этих двух самураев и отдал ее для изучения Гарсиа.
— Хотите пройти генное сканирование? — предложил я химерам. Мне хотелось посмотреть на их карты. На Земле запрещена генная инженерия у людей, за исключением лечения наследственных заболеваний, и информация о работах, проведенных в этой области на Чили, никогда не публиковалась.
— Я хочу увидеть свою, — сказала Абрайра.
Я вызвал ее карту и удивился: первый найденный мною искусственно созданный ген оказался длиной в 48000 нуклеотидов — в тысячу раз длиннее искусственных нуклеотидов, которые были когда-либо вживлены в человека. Этот ген передавал кодированную программу для производства мышечной ткани, значительно отличающейся от миозина, протеина, обычно используемого в поперечно — полосатых мышцах; новый протеин оказался весьма сложен, и у него не было названия. Компьютер просто упомянул, что его создатель — исследовательская группа компании «Роблз», а также показал схематичное изображение новой мышечной нити: в отличие от столбообразной формы, типичной для людей, у нее по поверхности проходил спиралевидный бугорок. Как будто вокруг карандаша обернули пружину. Введение нового протеина как основы мышечной ткани человека должно было породить множество проблем. Какая стимуляция необходима для мышцы, чтобы она начала сокращаться? Какие химические вещества стимулируют сокращение? Как будет мышца расслабляться? Как мышечный метаболизм превращает химическую энергию в физическую?
Вопросы казались очень сложными, но, изучая карту, я обнаружил, что ответ прост. Эта мышца разлагает АТФ — трифосфат аденозина, так же, как у человека. При более внимательном рассмотрении новый ген оказался очень похожим на ген миозина, к которому добавлено несколько тысяч нуклеотидов. Спираль на поверхности мышцы выделяла большое количество нового энзима, который стимулирует разложение АТФ; поэтому мышца сокращается быстрее и легче, чем у людей. К тому же сокращение происходит полнее.
Мысль о преобразовании самой клетки, направленном на то, чтобы сделать процесс более эффективным, казалась мне пугающей. Как могли в компании «Роблз» проработать много тысяч вариантов, чтобы найти единственный, дающий нужный эффект? Откуда они могли знать, какой результат получат? Но это было лишь первое из усовершенствований в организме Абрайры.
Карта показывала сотни других: сеть кровеносных сосудов лучше снабжала мозг, который увеличился на двести граммов. Преобразование зубов, в ходе которого были убраны клыки, давало возможность сильнее укусить, быстрее и тщательнее пережевывать пищу. Более длинные кишки и легкая проницаемость их стенок для питательных веществ давали химере возможность удовлетворяться половиной той пищи, которая требуется нормальному человеку. Хрящ у нее эластичней обычного, таз легче расширяется при родах; и она никогда не сможет сломать себе нос. Я удивился, обнаружив, что устройство ушей у нее лишь слегка отличалось от обычного для человека.
Многие преобразования потребовали замены всего лишь одного — двух звеньев в генах, они корректировали размеры и функции органов, и изменения казались незначительными, почти поверхностными; другие же требовали добавления многих сотен тысяч нуклеотидов в целые семейства генов. Но каждое усовершенствование проводилось предельно тщательно, обдумывались все последствия. Так что, если посмотреть на все в целом, становилось очевидным: изменения направлены на создание совершенного человека. Лучший известный мне генетический инженер по сравнению с этими учеными из «Роблз» — всего лишь уличный лудильщик. Даже если человек проживет еще два миллиона лет, он не станет таким совершенным, как Абрайра. С каждым новым улучшением, зафиксированным в ее карте, во мне росло уважение к ней как к идеальному организму. Я чувствовал себя так, словно слушаю симфонию, не музыкальную, а такую, которая разыгрывается на человеческих генах, но лишь я один в нашей маленькой группе мог оценить ее красоту и совершенство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140