Я вспомнила и долгие, полные ленивого безделья дни, когда я часами валялась на пляже, плавала в прозрачной, голубой воде или просто, лежа на спине, качалась на волнах. Я росла в мире красоты и гармонии окружающей природы и отголосков древней истории этого края. Мое детство было по-настоящему счастливым. Хотя, конечно, живя здесь, я слегка отбилась от рук. Иногда я вступала в разговоры с туристами, иногда по тропинкам взбиралась наверх, к старинным виллам, и, сидя на скале, любовалась прекрасным видом на Неаполитанский залив. После этого я возвращалась домой и подолгу слушала бесконечные разговоры взрослых, которые велись в студии. Я полностью разделяла чувства родителей — гордость отца своими работами и радость матери в те минуты, когда ей удавалось выгодно продать какую-нибудь из них.
Родители много значили друг для друга. Они были похожи на двух красивых бабочек. В радостном ощущении жизни они танцуют на солнечном свету. Но в этом танце без устали есть и некая обреченность, будто они знают, что скоро солнце зайдет и их счастью, как и самой жизни, наступит конец…
Известие о том, что я непременно должна отправиться в Англию, в школу, было воспринято мной с негодованием.
— Это просто необходимо, — настаивала мама.
Она больше не могла учить меня сама. Я довольно прилично знала несколько языков, ведь дома мы говорили по-английски, с соседями — по-итальянски, кроме того, в студии отца постоянно бывали французы и немцы. Но настоящего, систематического образования у меня, конечно, не было. Мать очень хотела, чтобы я поехала учиться в старую, хорошо известную школу в самом сердце Суссекса, где когда-то училась она сама. И настояла на своем.
Постаревшая уже директриса, знакомая матери, по-прежнему руководила этим учебным заведением. Думаю, что и все остальное здесь осталось таким же, как и в далекие дни маминой юности. Проучившись семестр или два, я постепенно смирилась со своей участью. Отчасти потому, что подружилась с очень приятной девочкой по имени Эстер Макбейн, и, конечно, потому, что Рождество, Пасху и летние каникулы я проводила дома. Моя непритязательность и покладистый нрав помогли мне полюбить Англию, а периодические поездки на Капри — пережить разлуку с родными.
После смерти матери все изменилось. Я узнала о том, что мое образование оплачивалось благодаря продаже тех драгоценностей, которые когда-то принадлежали ей. Мать хотела, чтобы после школы я продолжила учебу и поступила в университет. Но драгоценности были проданы за меньшую сумму, чем та, на которую она рассчитывала. Да и плата за обучение в школе оказалась выше, чем она первоначально предполагала. Все же после смерти мамы я еще два года продолжала учиться в суссекской школе, ведь таково было ее предсмертное желание.
Все это тяжелое для меня время дружба с Эстер Макбейн скрашивала мое существование. Эстер хорошо понимала мое состояние, ведь она была сиротой и воспитывалось у тетки. Чтобы хоть как-то отвлечь нас от тяжелых переживаний, на летние каникулы отец всегда приглашал Эстер к нам на Капри. Лето после окончания школы мы тоже провели вместе. Мы много рассуждали о жизни, строили планы на будущее. Моя подруга всерьез намеревалась посвятить свою жизнь искусству. Что же касается меня, то я просто не могла бросить отца одного и вынуждена была занять в студии место матери.
Мне вспомнилось письмо, которое я получила от Эстер вскоре после ее отъезда домой, и я невольно улыбнулась. Сам факт, что она прислала мне письмо, уже был неординарным событием: моя подруга всегда терпеть не могла писать письма. Эстер сообщала, что по дороге в Шотландию она познакомилась с одним мужчиной. Он занимался в Родезии разведением табака и ехал домой, в отпуск. Письмо было исполнено восторгов и намеков на возможное романтическое приключение. Несколько месяцев спустя я получила еще одно письмо. Эстер сообщала, что выходит замуж переезжает в Родезию.
Моя подруга была очень счастлива. Конечно, я по-своему очень радовалась за нее, хотя и понимала, что это конец нашей дружбы. Теперь мы могли только переписываться, а на это у Эстер не будет ни времени, ни особого желания. Еще одно письмо от нее, последнее, я все-таки получила. В нем моя подруга писала, что благополучно добралась до места и что у нее все прекрасно. Но замужество сделало ее совсем другим человеком. Даже по тону письма я поняла, что Эстер уже не та длинноногая девочка с ниспадающими на плечи волосами, которую я знала и которая мечтала посвятить свою жизнь искусству…
Лицо Рока Пендоррика, склонившегося ко мне, вернуло меня к реальности. Его глаза были полны участия.
— Похоже, я своими вопросами вызвал печальные для тебя воспоминания?
— Просто я вспомнила свою мать. Понимающе кивнув головой, он спросил после короткой паузы:
— А ты не хочешь вернуться в Англию, к родственникам матери… или отца?
— К родственникам? — тонким от изумления голосом спросила я.
— Разве твоя мать никогда не рассказывала тебе о своем доме в Англии?
Этот вопрос чрезвычайно удивил меня.
— Нет, она никогда не говорила об этом.
— Видимо, воспоминания были слишком болезненны для нее?
— Я никогда не задумывалась об этом. Но должна признать, что мои родители действительно ничего не говорили о своей жизни до свадьбы. По-моему, прошлое просто ничего не значило для них, и они считали свою жизнь друг без друга чем-то второстепенным.
— Должно быть, твои родители были очень счастливы в браке?
— Да.
Мы помолчали. Затем Рок тихо произнес:
— У тебя необычное имя. Фейвэл…
— Не более необычное, чем твое. Я всегда полагала, что так зовут какую-то сказочную птицу.
— Да, Рок — это огромная и сильная птица, которая может поднять в воздух даже слона.
Его голос звучал самоуверенно, и, не удержавшись, я ехидно заметила:
— Думаю, ты все же не так силен, как эта птица, и вряд ли сможешь поднять слона. Рок — это что, какое-то прозвище?
— Нет, так меня зовут с рождения. А полное имя — Петрок.
— Все равно звучит как-то необычно.
— Только не у меня на родине. Так в течение многих веков в моей семье называют мальчиков. Рок — это просто современная интерпретация. Как ты считаешь, мне подходит это имя?
— Да, — ответила я. — Очень.
Нагнувшись ко мне, он неожиданно поцеловал меня в кончик носа. Окончательно смутившись, я торопливо вскочила на ноги.
— Думаю, мне уже пора домой, — пробормотала я.
Наша дружба становилась все крепче, и это обстоятельство чрезвычайно радовало меня. До конца не осознавая степени своей неопытности, я всерьез полагала, что способна справиться с любой ситуацией. При этом я забывала, что мой так называемый опыт ограничивался частной школой в Англии, нашей студией на острове и моим общением с отцом, который по-прежнему считал меня маленьким ребенком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85