— Дженнетон?
Слово было произнесено шепотом, но девушка все равно вздрогнула — человек в черном неожиданно выступил из мрака и взял под уздцы ее лошадь.
— Нет, это не Дженнетон. Вместо нее приехала я.
Мужчина колебался, разглядывая ее, и Мелиор.
Мэри поправила капюшон.
— Вы Шатедо? — спросила она.
В ответ человек удивленно воскликнул:
— Черт меня подери! Глазам своим не верю!
— Так уж случилось. Она убежала, а я оказалась единственной достаточно молодой девушкой, которая смогла ее заменить.
Он приглушенно рассмеялся и продолжил:
— Может быть, вы и молоды, мисс, но ведь у вас седые волосы!
Он никак не мог узнать об этом — лисий мех полностью закрывал ее голову.
— Кто вы? — подозрительно спросила она.
— Тот, чья одежда станет к чертям промокшей, если он еще постоит на этом ужасном ветру со снегом!
Она не могла ошибиться, голос был знаком ей. Мужчина поднял лицо, луна осветила его, и взгляд Мелиор Мэри встретился со взглядом Джозефа Гейджа.
Над заледенелым и заснеженным замком Саттон светила та же луна. Ее лучи, проходя через окна Большой Залы, разноцветными зайчиками играли на каменном полу. Ни одно живое существо не шевелилось в округе, но вдруг в этот предрассветный час Елизавета и Джон проснулись и насторожились, пытаясь расслышать побеспокоивший их звук. Странный звук, очень тихий — невозможно было даже предположить, что это было и откуда он исходил, — но довольно настойчивый и пугающий.
Джон моментально вспомнил о привидении, которое пять лет назад преследовало Мелиор Мэри, и спустил ноги с кровати.
— Что за шум? — испуганно спросила Елизавета из темноты.
— Не знаю.
— Кажется, будто кто-то постукивает тростью.
— Пойду посмотрю.
Но Елизавета не пустила мужа одного, и они вместе вышли из спальни, пересекли Большую Залу и направились к Длинной Галерее, поднявшись по восточной лестнице.
Несмотря на горячее желание Джона восстановить галерею, она все еще была разрушена и находилась почти в таком же состоянии, как сразу же после пожара, частично истребившего ее во времена правления королевы Елизаветы. Иногда галерея как-то странно светилась, и слуги утверждали, что там оживает жестокое пламя, хотя сейчас это были просто первые лучи рассвета. Необычайное ощущение усиливалось тем, что из-за загородки, закрывающей наиболее разрушенный участок, доносились странные звуки — какое-то постукивание, словно ребенок ударяет палкой по стене, и одновременно слышалось, будто человек мурлычет какую-то мелодию. А затем звук прошел через перегородку, и, хотя ничего не было видно, палка прогрохотала вдоль стены прямо перед ними. Елизавета побледнела и прижалась к Джону.
— Это шут? — прошептала она, потому что все хорошо знали историю о шуте, чьим единственным предназначением было преследовать их семью.
— Думаю, да. Но я никогда не слышал о нем ничего подобного.
Странный, какой-то мертвый голос, напоминающий шуршание сухих листьев, проследовал от них в ту часть галереи, где обычно располагались музыканты. И Елизавета увидела его — всего на мгновение, — но даже тогда она не была вполне уверена, что это не игра воображения. Он проворно скакал по кругу, повернувшись к ним спиной, и то и дело склонял голову то вправо, то влево, постукивая своей шутовской палочкой со смешным наконечником в виде колокольчика так весело, как будто был маленьким мальчиком, у которого отменили уроки.
— Джон, посмотрите!
Но шут уже исчез, и стук внезапно затих.
— Вы что-нибудь видели?
— Он был счастлив, Джон! Он был счастлив! Должно произойти что-то очень важное.
И Джон, знавший наверняка, что его дочь убежала с Мэтью Бенистером, чтобы освободить невесту короля Джеймса, тряхнул головой и громко расхохотался.
— Но вы же еще совсем девочка! — воскликнула Мелиор Мэри.
Она вовсе не хотела быть бестактной с принцессой крови, но, войдя в жалкую келью, увидела необыкновенно энергичное и подвижное существо, так не соответствующее ее понятиям о королевской особе, что сдержаться было просто невозможно.
Клементина весело рассмеялась. Принцесса была удивительно хороша — каштановые кудри обрамляли нежное личико, на котором светились огромные глаза, похожие на два темных солнца. Ей было не больше семнадцати, но из-за миниатюрной фигуры и довольно мелких черт лица она выглядела гораздо моложе.
— Я так счастлива вас видеть! — прошептала Клементина. — Мы с вами поменяемся одеждой. Разве не так? А мама нам поможет.
Если бы обеих принцесс заключили в тюрьму, то ни малейшей надежды вызволить их оттуда не было бы, но австрийское правительство не могло позволить себе такую неучтивость, и женщин поместили в неудобные, но сообщающиеся комнаты в уединенном монастыре на окраине Инсбрука. Джозеф прошипел из коридора:
— Тише, умоляю всех троих! Если кто-то случайно пройдет здесь — мы пропали.
Собиески-старшая кивнула. Она была очень серьезной женщиной и не обладала жизненной энергией дочери, хотя в их внешности было много общего, например сверкающие глаза. Она остановила взгляд на Мелиор Мэри и сделала ей знак раздеться, но, когда девушка откинула меховой капюшон, глаза принцессы неодобрительно расширились. Серебристые волосы Мелиор Мэри были так не похожи на волосы дочери, что затея с переодеванием показалась ей совершенно невозможной.
— Мистер Гейдж, — тихо произнесла она.
Джозеф заглянул в комнату и, увидев изменившееся лицо матери принцессы, немедленно вошел.
— Да, ваше высочество?
— Эта девушка не подходит. Посмотрите на ее волосы! У них совсем не тот цвет.
Помрачнев, Джозеф, сказал:
— Ваше высочество, она единственная, кто нашел в себе смелость выполнить это задание. Другая отказалась из-за страха за последствия. Моя племянница наденет парик, и подмена, с Божьей помощью, останется незамеченной, пока принцесса не покинет австрийскую землю.
— Против нас будут предприняты какие-нибудь репрессии? Я не малодушна, сэр, но хотелось бы знать, что станет с теми, кто останется здесь.
— Вас сразу же отпустят, мадам. Они не имеют права держать вас взаперти, раз уж ваша дочь на свободе. А нам с Мелиор Мэри предстоит хлебнуть тюремной жизни.
— О, все это так ужасно, — вздохнула старшая принцесса и всплеснула руками. Она была очень беспокойна по натуре — менее подходящего человека, с которым, возможно, придется делить тяготы тюремного заключения, найти было трудно.
— Я построю церковь, нет, собор, если мы выйдем из этой истории живыми и невредимыми.
Но в тот момент на нее уже никто не смотрел, потому что Джозеф вдруг бесшумно подбежал к двери. Все повернулись в его сторону, и секундой позже он уже втаскивал в комнату похожую на маленькую мышку монахиню, которая беспомощно барахталась в его руках, в то время как он зажимал ей рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84